314 день после конца отсчёта
Удушающие объятья сна сдавливали руки на горле Эльпис. Она проваливалась в густой туман над Итакой, прямо на колючие глыбы столкнувшихся льдин, падала со скоростью астероида, но полёт был словно закольцован, она чувствовала спиной приближающуюся реку, но никак не могла обрушиться на неё. Она открыла рот, силясь закричать, но голосовые связки были стиснуты, сжаты кем-то незримым, ни малейший звук не мог сорваться с губ, но в ушах всё равно стоял невыносимый шум. Эли была не в силах даже близко описать, на что он похож. Предсмертный вопль паровоза, срывающегося в пропасть с рельс. Крик кита, разбивающегося о берег. Стоны голодных безглазых детей. Страшный ор раздавался отовсюду сразу, звенел в каждой капле тумана. Крики всех мёртвых на свете, но только не её крик. Эльпис попыталась изогнуться всем телом, чтобы хотя бы перевернуться в полёте, но её руки и ноги словно наполнились смолой. Чёрный пахучий дёготь теперь тёк у неё по жилам вместо крови. Она не могла пошевелить ни единым пальцем. Не могла даже открыть глаза. Что-то продолжало сжимать её горло. Девушка ловила ртом воздух, но он не попадал в лёгкие, не мог напоить их, словно был разряжен, словно это был не тот воздух, к которому она привыкла.
Не воздух Элласа.
Но где тогда она была? В пролетающей капле воды Эльпис увидела своё отражение. Изуродованное, сломанное тело. По коже ползли трупные пятна, она разлагалась. Как давно я мертва? Как давно падаю сюда… куда?
Вдруг она почувствовала, как что-то щекочет плечо. Она ожидала увидеть хитиновый панцирь уродливого насекомого, но вместо этого…
Перо?
Крошечное перышко, трепещущее на ветру. Эли отвела от него свинцовые глаза и в этот момент увидела лицо с хищным клювом вместо носа. Гарпия впилась своими когтями прямо ей в глотку и весь окружающий гвалт голосов и криков исторгся из пасти страшного чудовища. Гарпия разорвала ей горло и запела прямо внутрь кровоточащей раны, словно играя на Эли, как на извращённом музыкальном инструменте.
Эльпис подскочила на кровати, распахнув глаза. Из её горла вырвался крик — громкий, пронзительный. Глаза наполнились слезами, её трясло от только что пережитого кошмара. В голове гудело и дребезжало, так что она закрыла уши руками.
— Тише, — раздался голос сквозь дребезг. Эльпис, ещё не отделавшись от ужаса, принялась брыкаться, но тёплые руки обхватили её. — Эли, это был сон, — голос Ники стал настойчивее.
Сон. Ужасный, отвратительный кошмар. Она изо всех сил пыталась справиться с дыханием, пыталась вернуть себе контроль над телом. Руки Ники обняли её и тут…
Её руки.
Эльпис остолбенела, почти позабыв об этом сне. Что-то было в этом прикосновении, едва уловимое. Наверное, Ника и раньше обнимала её так, но только теперь Эльпис смогла это прочувствовать и понять. Её объятья были особенными, в них заключалось столько любви и нежности, что Эли тотчас ощутила себя слабой и хрупкой, какой-то совсем маленькой и беззащитной. Сонная Ника прижимала её к себе как самое сокровенное и дорогое сокровище. Она обнимала её так, как любая женщина хотела бы чтобы её обнимали.
Удивительное чувство, вызывающее трепет.
— Я люблю тебя, Ники, — прошептала она. Во рту стоял тошнотворный вкус перезрелых ягод. Последствия дешевого вина. Но Эли показалось, что она ещё никогда не была так уверена в своих словах, как теперь.
Руки-крылья погладили кожу на плече.
— И я тебя, — ответила она сонно.
Что-то сломалось в Эльпис, что-то разорвалось. Гордыня, которой она так дорожила? Ей показалось, что даже шум в ушах стал значительно тише. Буря беспокойств, беснующаяся в сердце, вдруг улеглась. Они заснули вновь, и на утро Эльпис проснулась на удивление бодрой. Она встала задолго до Ники. Тихо, не желая будить её, оделась и собралась. Перед уходом из гостиничного номера Эльпис заглянула в спальню, поцеловала Нику в сомкнутые губы, но та не проснулась. Эльпис также тихо вышла. На её пустой подушке лежало белоснежное пуховое перо.
***
Её половина кровати была пустой. Ника не знала, что это могло значить. Куда делась Эли, во сколько она ушла? Она помнила, как проснулась с отголоском поцелуя на губах и это было невозможно приятно, но вот только потом он растаял, а её рядом не оказалось.
Ника почувствовала леденящий озноб, который, словно змея проскользнул вдоль позвоночника. У неё было дурное предчувствие, и она ничего не могла с ним поделать. Она вышла на балкон «Резиденции», набросив на голые плечи чёрный соболиный полушубок. Погода сегодня была чуть лучше, чем обычно. Сквозь серые облака силилось пробиться солнце, так и норовило воткнуть в брешь свой обоюдоострый луч. Ника закурила, глядя на жужжащий внизу город. Утро было относительно ясным, она даже могла рассмотреть противоположный берег Итаки, круглый диск концертного зала «Олимпиус», где они выступали вчера. И будем выступать завтра. Наверняка Пигмалион вызвал её утром, потребовал дать опровержение, как и хотел.
Как же мерзко Ника чувствовала себя на утро после произошедшего. Из головы не шло заявление Эльпис о шуме, стоявшем у неё в ушах. Интересно, была ли это правда или просто пьяный бред? Эли часто говорила вещи, от которых потом отрекалась. С ней было невозможно понять, где правда, а где мираж.
Она докурила, бросив окурок в утренний город. Стоило оставить окно приоткрытым, после вчерашней попойки люкс пропах табаком и алкогольными парами. Она хотела пойти принять ванну и не вылезать оттуда до возвращения Эльпис, как вдруг дверь номера открылась. В проёме двери появилась служанка-метиска, Ника вспомнила: её звали Психея.
— Извините, кирие, — огромные синие глаза показались Нике полными страха и смущения при виде обнажённой постоялицы. Обслуга в «Резиденции» была обучены не докучать гостям, ведь в гостинице останавливались высшие чиновники, в том числе и из Сциллы. — Я зайду позже.
Молодая девушка уже хотела закрыть дверь, но Ника остановила её.
— Нет, стой. Всё в порядке. Делай свою работу.
Психея отвела глаза, стараясь не рассматривать Нику. По ней было видно, что она колеблется.
— Точно? — осторожно переспросила она.
— Да, входи.
Ника поспешно завернулась в халат, небрежно валяющийся на полу возле шкафа, и прошла к центру гостиной, кивнув на расставленные на полу бутылки вина:
— Здесь точно нужна уборка. Приступай, я пойду в душ, не буду тебе мешать.
Через полчаса, когда Ника вышла из ванной комнаты, служанка уже успела привести гостиничный люкс в приличный вид. Бутылки были убраны, как и рассыпанный по столику пепел. В вазоне красовался букет свежих нарциссов. Вот Эльпис обрадуется, когда вернётся, — подумала Ника, оглядывая цветы.
— Вам принести чай и завтрак, кирие? — учтиво спросила служанка.
— Позже. — Из-за волнения аппетит как отрезало. — Скажи, ты видела, как Эльпиника покидала гостиницу сегодня?
Девушка кивнула головой, всё ещё не осмеливаясь смотреть прямо на Нику, хоть та и была в халате и с полотенцем, обернутым вокруг головы.
— Да, кирие. Около девяти утра она ушла.
— Как она выглядела?
Служанка немного растерялась этому вопросу, но Ника спрашивала достаточно настойчиво, чтобы у той был хотя бы малый шанс промолчать:
— Хорошо. Белая шуба, укладка, макияж. Красная помада на губах.
Ника тяжело вздохнула. Худшие сомнения подтвердились, в таком виде она могла отправиться только к Пигмалиону. И ничего не сказала! Даже не разбудила!
— Вызвала машину на стойке внизу. Я дежурила там утром, только поэтому заметила, — быстро добавила служанка.
— Ясно… — рассеянно обранила Ника. На неё напало тягучее чувство надвигающейся беды.
— Доброго дня, — Психея выдавила из себя заученную улыбку и уже было ринулась к двери.
— Нет, подожди, — Ника сама не знала, зачем её окликнула. Ей просто стало нестерпимо страшно оставаться одной. — Ты… можешь задержаться ненадолго? — попросила она.
Психея растерянно обвела взглядом гостиную.
— Я уже убралась, кирие.
— Я знаю… Просто… побудь немного здесь, — попросила она. — Сядь, — она кивнула на диван. — Не переживай, я скажу, что это я попросила тебя.
— Хорошо, кирие, — Психея всё ещё сомневалась, но её научили выполнять все требования постояльцев «Резиденции», особенно тех, кто снимал такие шикарные люксовые номера.
— Расскажи ещё о севере, — попросила Ника. — Ты говорила, что ты родилась на Пацифиде.
Психея пожала плечами и устремила свои невероятные глаза в окно, то ли стесняясь хозяйки номера, то ли пытаясь мыслями перенестись за сотни километров от Харибды, в то место, которому она на самом деле принадлежала. Ника не могла не отметить насколько красивой была девушка. В ней заключалась таинственная отстранённость вкупе с этой экзотической наружностью. Она бы могла написать о ней песню.
— Там очень долгие, чёрные ночи. И очень тихо. Эта тишина кроет в себе опасности. Иногда она перебивается далёким воем лесных зверей или леденящим душу шорохом у тебя за спиной. Чтобы избежать этой тишины, мой народ любит рассказывать истории. Долгие, мрачные, истории о таких же людях, как и они сами. О тех, кто выживает в этих землях, полных угрозы.
— Ты помнишь о них? Можешь рассказать одну? — Попросила Ника.
Психея повела плечом. Её голос и тягучая манера речи успокаивали и убаюкивали Нику. Ей хотелось продолжать слушать эту загадочную девушку.
— Я почти всё забыла. Кроме одной. Наверное, очень часто слышала её в детстве. Эта история о Киммуксуке и его сестре, кане.
Ника не осмеливалась перебивать её, лишь кивнула, чтобы Психея продолжила.
— Однажды в непогоду муж с женой отстали от своего племени, и зимовать им пришлось в наскоро сколоченной лачуге. Вьюга за окном не унималась ни на день, мужчина с женщиной были вынуждены голодать. Женщина вскоре понесла двух детей, которых назвали Кимуксук и Кана в честь падавшего в ту ночь снега. Молодая семья еле-еле пережила тяжкую зиму, они уже собирались отправиться на поиски своего племени, когда вечером ранее в их дом пожаловала одинокая странница, рамаси — или злая колдунья. Муж понял это по упряжке, запряженной сказочными животными — латаки, это собаки с головами тюленей. «Пусти меня в дом переночевать, а я взамен дам тебе это мясо», — сказала рамаси, указывая крючковатыми пальцами на свою поклажу, где громоздились туши освежёванных животных. Мужчина понял тогда, что ему выпало столкнуться с потусторонней силой, но обычай требовал пригласить странницу в дом, поэтому он не отказал ей, тем более от вида свежего мяса он едва мог сдержать слюну.
«Пусть заходит, но пищу её трогать не смей», — шепнула ему жена. Она знала, к чему могли привести последствия такой встречи. Рамаси тем временем зашла в дом, не ожидая приглашения, и принялась хозяйничать: коптить тушки зайцев. Жена же смогла поставить на стол лишь корешки таволги, которые накопала с утра, да единственного пойманного в ловушку лемминга. «Не богат ваш стол, но вы не стесняйтесь, угощайтесь моими яствами», — предлагала колдунья, раскладывая щедро смазанные жиром ломти мяса.
«Не ешь, добрый мой супруг. — Шептала жена, — Рамаси ненавидят людей и всячески пытаются нам навредить. Нам будет достаточно и нашей еды». Рамаси же тем временем жадно пожирала разложенные ею угощенья. Её зубы щелкали по-волчьи, вгрызаясь в мясо и отрывая от него куски. Жена старалась не смотреть на неё, она молча жевала корешки розовой таволги, силясь разгрызть их, и баюкала двух своих чад на руках. За зиму грудь её совсем обвисла, молоко иссякло, и дети тоже постоянно просили есть, но она сдержалась, и не притронулась к угощениям рамаси. Мужчина же, съев лемминга, коего почти не заметил, долго пялился на колдунью. Та не церемонилась, оставляя здоровые куски мяса на костях, которые бросала прямо на пол. Одну из костей, не сдержавшись, мужчина поднял и обглодал, не в силах совладать с голодом.
«Не устоял! — Закричала рамаси с восторгом. — Отведал мяса, а сам и не заметил даже, что оно было человеческим!» Мужчина с ужасом взглянул на кость, которая сперва показалась ему оленьей ногой, но вдруг на одном её краю он отчётливо разглядел человеческие пальцы. «Будешь навеки теперь ты обречен!» — захохотала рамаси и испарилась в тот же миг вместе с повозкой и всеми своими угощениями.
С тех пор мужчина потерял рассудок. Больше ни одна пища, кроме человечины не приносила ему насыщения. Не прошло и дня, как он зарубил свою супругу топором. Её он ел всё лето и осень, отрезая от тела по небольшому куску. Детей он пока трогать не стал, решил, что сначала они должны подрасти. Подолгу пропадал он, оставляя Кимуксука и Кану одних, подстерегал в лесах одиноких охотников и таскал их тела домой. Так прошли годы. Дети выросли. В отличие от своего кровожадного отца, они никогда не пробовали мяса, питаясь лишь корешками, что собирали возле их хижины. В том месте, где их отец-каннибал закопал остатки их матери, постоянно прорастали высокие заросли розовой таволги, которая кормила их на удивление сладкими корешками. Кимуксук вырос угрюмым и сильным юношей, в то время, как Кана была мягкой и хрупкой. Кимуксук давно думал о том, как бы им обхитрить и сбежать от отца, попробовать найти других людей, он давно подозревал, какие чудовищные бесчинства совершает их родитель.
Но Кимуксук так и не успел привести свой план в дело. Одним утром отец решил, что Кана достаточно повзрослела, поэтому зарезал её ночью, и уже принялся потрошить, когда Кимуксук узнал, что случилось. В гневе он проткнул своего отца его охотничьим гарпуном — сестра была единственной, кого любил Кимуксук. На смертном одре разум отца немного прояснился, и он поведал своему сыну о том, как странствующая рамаси прокляла его, обратив в каннибала и заставив совершать такие злодеяния. Кимуксук решил, что раз рамаси косвенно виновата в крахе всей его семьи, то он заставит её вернуть хотя бы сестру.
Психея прервалась. Ника слушала её, затаив дыхание. История была действительно мрачной и пугающей, но метиска рассказывала её таким плавным и мелодичным голосом, что невозможно было не восхититься историей. Она вплетала в свой рассказ столько подробностей, что Ника никогда бы не поверила, будто Психея слышала его лишь в детстве. Возможно, в ней сохранился талант её предков к красочному и образному повествованию.
— Дальше я помню гораздно хуже, кирие, — призналась Психея, — простите…
— Ты хочешь вернуться туда? На север?
Психея уверенно кивнула.
— Все сейчас стремятся на север, кирие. Но люди бегут от отчаянья, боясь будущего. Меня же преследует прошлое.
— Что тебя останавливает? Из Харибды до Термины меньше дня пути. А дальше строго на северо-восток.
Психея потупила глаза в пол.
— У меня нет паспорта, кирие. Нет никаких документов.
— Как это? — удивилась Ника. — Ты говорила, что тебя забрал отец. Он что, не оформил тебе бумаги?
— Ему не позволили. Я родилась со свободным народом, и для всей Ойкумены я навсегда антропос. Я состою на учёте, числюсь в налоговых, но прав, как у полноценного жителя у меня нет, и не будет. Поэтому приходится работать здесь обычной горничной. Для такой работы документы не нужны. Платят мало, работы много. Без паспорта перемещаться нельзя. Фальшивые документы тоже стоят много. На зарплату горничной мне не потянуть. Особенно сейчас, когда поезда убирают из расписания, обрубая сообщение с отмененными землями. Я работаю тут, коплю деньги, но и жизнь в Харибде очень дорогая. Нужны ещё сани с собаками и провизия. Какие-то средства на взятки патрульным. Я никогда этим не занималась, мне потребуется сопровождающий. Я не знаю точной дороги, и как найти своё племя. Попасть туда на самом деле очень сложно и дорого.
— Точно… — протянула смущённая Ника.
Нике стало немного стыдно. Для них с Эльпис деньги не представляли проблемы, они жили в самом дорогом номере в центре Харибды. А ведь там, на улицах города, люди хватались за любую возможность подзаработать, экономили на всём, скрупулёзно копили на билет в один конец. Стыд едва не заставил её предложить деньги Психее, но в последний момент фиалковые глаза девушки укололи её ледяными брызгами океана. Она слишком гордая для того, чтоб взять.
Ника тяжело вздохнула, перешагнув через запретную черту. Она подтянулась к Психее и обняла её.
— Мы жаль, — прошептала Ника. К её радости, Психея не отстранилась, а ответила на объятья.
— Спасибо, кирие, — отозвалась она тихо.
— Зови меня просто Ника. — Сказала она, хотя и догадывалась, что та не послушает.
Как бы Эльпис отреагировала на эту сцену? Осудила бы её? Разозлилась? За долгие годы, что они провели вместе, Ника никогда не проявляла хотя бы малейшего интереса к другим людям. Что же поменялось сейчас? Почему она испытывала это инородное влечение к маленькой Психее, а не к своей единственной музе? Что-то менялось в ней самой, что-то, чего Ника пока что не понимала.
Перед ней, прямо в её объятьях, был совсем ещё маленький ребёнок. Сколько Психее лет? Едва ли больше восемнадцати. Совсем одинокая, чужая среди белых жителей севера, девочка, сбежавшая от отца с жаркого юга в большой незнакомый город. Нике хотелось утешить это потерянное дитя, хотелось спасти её. Но сейчас она была не в силах спасти никого. Ни Эльпис, ни себя. Единственное, что она могла дать — своё сострадание и объятья. Именно в этом она и сама так отчаянно нуждалась.
***
Эльпис зашла в офис «Оморфии» с высоко поднятой головой. Каблуки чеканили уверенный ритм по чёрно-белой квадратной плитке. Помещение внутри было просторным, стены украшены мозаикой. У приёмной стойки находилась вездесущая Леда, которая с задумчивым видом штудировала здоровенный гроссбух.
— Мне нужно повидаться с Пигмалионом, — Эльпис даже не думала здороваться с ней, и Леде точно это не понравилось. Женщина оторвалась от бумаг и устремила на музу свой испепеляющий взгляд.
— Нужно записываться заранее для встречи с кириосом, — надменно заявила она. — Он приглашал тебя на личную встречу?
— Нет, но точно хотел. Поэтому я приехала сама. — Эльпис не собиралась тратить время на пререкания с организаторшей. — Я уверена, что он будет рад меня принять. Поэтому не мешкай, набери его номер и скажи, что я жду.
На лице Леды разразилась гроза. Она была в ярости и едва сдерживалась от такой наглости. Но Эли не привыкла церемониться с окружающими, она хотела получать только то, что ей нужно.
Леда сняла трубку с чёрного телефона и два раза крутанула диск своим длинным узловатым пальцем.
— Эльпиника собственной персоной желает встретиться с вами, кириос, — сказала она в трубку. — Да. Да, она у меня на стойке. Та из двух, которая красивая. — Леда смерила её циничным взглядом. — Хорошо, кириос, — она повесила трубку.
— Ну что? — спросила Эльпис нетерпеливо.
— Проходи, дорогу найдёшь, — ответила Леда.
Эльпис миновала длинный коридор агентства. Здесь помимо офисов располагалась ещё и студия записи, и всевозможные комнаты для конференций. Кабинет директора находился в самом конце, за тяжёлой дубовой дверью крылась просторная зелёная комната с золочёными колоннами. Посреди помещения стоял тяжёлый стол из сруба, поверхность которого была тоже оббита зелёным сукном. В глубоком кресле сидел и сам Пигмалион, который выглядел в этих декорациях как рыба в воде. Всегда в пиджаке, всегда в выглаженной безупречно белой рубашке.
Интересно, кто гладит ему рубашки? Наверняка, у него есть жена. И ещё сотня любовниц в придачу.
При виде Эльпис, Пигмалион подскочил с места и располагающим жестом встретил её.
— Эли! Проходи. — Заулыбался он. — Ты что-то рано. Я думал позвонить тебе только через час. Пока только согласовывал радиоэфир, где ты выступишь.
Пигмалион поцеловал её в протянутую руку и пригласил сесть напротив стола в кресло поскромнее.
— Я проснулась утром и поняла, что очень хочу встретиться немедленно, — объявила Эльпис.
— Конечно, исходя из вчерашнего происшествия… — Налёт сумрака в его голосе точно подразумевал не состояние здоровья главной музы Харибды, а заявление, сказанного Никой. — Ладно, раз ты уже тут, давай подготовим и отрепетируем речь. Я, конечно, думал, что вы займётесь этим с Ледой, но раз ты уже пришла. — Пигмалион принялся активно жестикулировать. — Смотри, нам нужно успокоить народ и дать им понять…
Эльпис наклонилась вперёд, перехватила его руку в воздухе и прижала к столу.
— Я немного не об этом хотела поговорить на самом деле. — Сказала она как можно мягче, включив вместе с тем всю свою харизму. — Видишь ли… я склонна согласиться с Никой и её вчерашним заявлением. Мне даже кажется, это именно то, что нужно Эльпинике сейчас.
Брови Пигмалиона изогнулись в дуги и заползли на лоб. Это были точно не те слова, которые он ожидал услышать от Эли сейчас. Предвидя назревающую бурную реакцию, она поспешила объясниться:
— Прошу, сначала дослушай меня до конца. Последние недели… да и даже месяцы, мы работали очень упорно, продвигая альбом «Мимесис», публика любит эти песни, она поёт их на концертах вместе с нами, такие хиты, как «Льдина» и «Поезда» каждый день крутят на радио. Это всё действительно здорово, но… — Эльпис поймала глоток воздуха, потому что до этого ей пришлось чеканить без остановки. — Тебе не кажется, что это слишком много и слишком долго?
Пигмалион выжидающе разглядывал её, постукивая пальцами по зелёному сукну.
— Продолжай, я слушаю.
— Пройдёт совсем немного времени, и им надоест. Я уверяю тебя, что это произойдёт. Мы уже почти год поём один и тот же репертуар. Если протянем ещё немного, Эльпиника просто надоест. Они уже знают каждую строчку наизусть. Ты говоришь, что можно почивать на лаврах, но нет, Пигмалион. Именно так меркли самые яркие звёзды. Кому сейчас нужна Гармония с её набившем оскомину альбомом «Услышь»? Вспомни сам, подумай и ты согласишься со мной.
Он сменил позу, откинувшись на спинку кресла, и положив локти на колени. Стук пальцев сменился частыми ударами носка ботинка о пол.
— К чему ты клонишь?
Эльпис набралась храбрости и продолжила:
— Я и Ника устали. Публика тоже скоро устанет. Я считаю, что сейчас… именно сейчас, когда мы на самом пике, нам нужно взять перерыв. Не просто для отдыха — нет. Для создания нового альбома. Особенного, феноменального. Альбома, который станет настоящей сенсацией. И у меня уже есть концепция, от которой даже у тебя челюсть отвиснет! — Она с восторгом развела руками, наклонившись над столом вперёд и намеренно выставив декольте перед ним. — Всё что тебе нужно, это дать нам три месяца на передышку и предоставить личный транспорт. Машина не подойдёт. Нужно что-то быстрое и комфортабельное, чтобы можно было перевести инструменты. Эльпиника запишет новый альбом на основе научной экспедиции. Угадай, о чём сейчас мечтают простые люди? Что всем нужно? Знаешь? — Она нескрываемо заигрывала с Пигмалионом. — Океания! Ты же знаешь, Ника у нас спец по мифологии и древней истории. Мы отправимся на поиски врат в Океанию, проведём музыкальные сессии и запишем песни прямо у порога нового лучшего мира. Это будет бомба! Представь, Эльпиника выступает с абсолютно новыми песнями с альбома «Музыка Океании»! Дельфины и льдины — то, что слушатели просто обожают в нашей музыке, мы просто обязаны это сделать…
Движение Пигмалиона было стремительным и неожиданным. От его задумчивого ожидания не осталось и следа. Сильная тяжёлая рука сжала её горло в капкан и притянула к зелёному сукну. Эльпис не успела и пискнуть от того, как быстро это произошло.
— Ты что, задумала сбежать от меня? — процедил Пигмалион сквозь зубы, придвинувшись к ней.
Эльпис не могла говорить, воздух не поступал в лёгкие, ей хватило сил лишь покачнуть головой, но он потряс её шею, оборвав и этот жест. Пигмалион не спрашивал, он утверждал.
— Хоть постыдилась бы распевать песенки о своей Нике в моём присутствии.
Воздуха отчаянно не хватало, Эльпис вцепилась обеими руками в сковывающие горло пальцы.
— Или ты считаешь, я так и продолжу истекать слюной, оплачивая ваши богомерзкие кувыркания. Музыкальные сессии — так ты их называешь?
Голова начала кружиться, а комната поплыла.
— Я получаю то, что моё. Всегда. — Он облизнул свою нижнюю губу, глядя с упоением на то, как Эльпис задыхается в его руке.
Пожалуйста…
Она не смогла этого сказать в слух, произнесла лишь одними губами.
Пигмалион с силой оттолкнул её, разжав горло. Эльпис ударилась о спинку своего кресла и закашлялась, скорчившись.
Директор «Оморфии» встал и прошёлся по кабинету. Достал из портсигара на стенной полке сигарету и закурил её. Он тоже дышал тяжело и нервно, будто сам задыхался. Пока Эльпис пыталась прийти в себя, он стоял и молча курил, поглядывая то на алый кончик сигареты, то на девушку.
Как только Эльпис обрела силы, она поднялась с кресла. Единственное, чего ей хотелось — сбежать, и видимо, это было единственным возможным вариантом. Но только она дёрнулась к выходу, как Пигмалион заговорил:
— Если хочешь, чтобы я поверил в это, раздевайся. — Сказал он холодно и отстранённо.
Эльпис замерла возле двери, так и не успев ухватиться за ручку. Сигнал тревоги в голове гнал её прочь от опасности. Перешагнёт за порог и…
А что тогда будет?
Язык, облизывающий нижнюю губу и его рот, произносящий: «Я получаю то, что моё».
Он не даст ей сбежать. Всё равно возьмёт силой. Если не сейчас, то потом. Задушит контрактными обязательствами. Разрушит Эльпинику, уничтожит их музыку. Убьёт Нику?
С другой стороны…
Она могла осуществить свой план. Получить передышку. Не видеть его лицо несколько месяцев или…
Или Ника никогда меня не простит.
Эльпис собрала всю свою волю в кулак. Попыталась успокоиться. Взвесила на чаше весов свою совесть и поняла, что вместо неё она давно носит камень.
Попыталась расслабить лицо и развернулась к нему, поправила волосы.
Полчаса пытки против вечности свободы.
Выбор был очевиден.
Она подошла мягкой лёгкой походкой обратно к столу Пигмалиона. В глазах дрожали слёзы с примесью чёрной туши, но кажется, помада на губах ещё не успела размазаться. Плавным жестом Эльпис завела руку за спину и расстегнула пуговицу на платье. Пигмалион смотрел на неё с дымящейся сигаретой в руке. Ткань повисла на плечах, Эльпис потянулась к следующей пуговице, как в следующий миг он подпрыгнул, оказавшись перед ней, схватил за ворот и резко дёрнул за него. Губы впились в шею, словно вгрызаясь в яблоко, рука тотчас влезла под ткань и с силой сдавила грудь. Эльпис слышала, как оторванные пуговицы посыпались на пол. Он развернул её и швырнул на стол, попутно скидывая остатки платья на пол. Спиной Эльпис ударилась о пресс папье, перьевая ручка и чернильница полетели на пол вслед за стопкой бумаг. Пигмалион взгромоздился сверху, продолжая кусать её за шею, за горло, грудь, живот, как голодное животное выбирая кусок посочнее. В голове поднялся ужасный гул. Она даже была почти благодарна ему в эту минуту, он заглушил звуки хищных поцелуев Пигмалиона. Звуки того, что он делал с ней.
Эльпис повернула голову. Перед глазами лежали локоны её волос и зелёное сукно. Она перевела взгляд на дверь.
Где-то там совсем другие музы играют небесную музыку. Думала она, стараясь отвлечься от боли и отвращения. Музыку о летающих китах и жемчуге. О любви и красоте. О мечте. Музыку Океании.
***
Психея ушла после полудня, Ника провела весь остаток дня, не находя себе места. Выходить на улицу в единственный выпавший выходной не хотелось, она включала радиоприёмник несколько раз, переключала станции, ожидая услышать сообщение от Эльпиники, где та опровергнет отмену концертов, но так ничего и не нашла. Ника пробывала играть на арфе, но ноты звучали слишком тревожно, нервно. Читала книгу, но окончательно упустила нить повествования и забросила роман.
Куда ушла Эльпис? Ещё и с красной помадой на губах, да, конечно, Ника знала, к кому она отправилась, но почему её так долго не было? Могла бы хоть предупредить. Всё это походило на какой-то злой обман. Чёрные мысли и вовсе шептали ей, что Эли сбежала, бросила её, и уехала в неизвестном направлении. Ника понимала, что это бред, что она бы так никогда не поступила, но ворох сомнений поверг её в болото отчаянья.
Психея заходила к ней ещё, принесла поднос с едой. Ника выпила чай и съела ломтик хлеба с маслом, больше есть не хотелось, поэтому к остальной еде она даже не притронулась.
Она представить себе не могла свою жизнь без Эльпис. С тех самых пор, как они познакомились, Эли стала её одержимостью, единственным костылём, позволяющим Нике ходить. Она отдавала себе отчёт в том, что, если с Эли действительно что-то случилось, если она не вернётся, Ника просто выброситься из окна. Эта мысль её утешила. У неё появился выход на крайний случай.
Дверь хлопнула уже в половине девятого вечера. Тот тревожный пузырь, что надулся в сердце Ники, разорвался восторженным фейерверком. Она здесь! Она пришла!
— Где ты была? Я переживала. Сильно, — но обида на подругу прошла моментально, просто растворилась в тёплых объятьях.
— Прости, так правда было нужно, — сказала Эли, прижимая её плечи рукой.
Ника почти потеряла голову, объятья девушки были какими-то особенными. Ей показалось, что Эльпис вцепилась в неё, как в спасательный круг, никак не хотела отпускать. Напряжённые мышцы на руках передавали какое-то сокровенное послание. Чёрные мысли вернулись, она почувствовала, что что-то произошло, совершенно неуловимое, невысказанное. Почему она так выглядит? Платье болталось на плечах Эли, спина была оголена, недоставало двух пуговиц. Что произошло сегодня? Чувства переполнили Нику, и она заплакала.
— Ну что ты? Зачем? — Эли обхватила руками её лицо, заглянула в него. Считала эмоции, скопировала, и в её глазах вдруг тоже вспыхнули слёзы. — Ты подумала, я тебя бросила? Ника! — осуждение, смешенное с болью. Какой жуткий, страшный день!
Её губы… Губы были бледными, от помады не осталось и следа. Что произошло? Куда она ходила? Только не…
Они обе испытывали страшный, неконтролируемый всплеск эмоций. Слова были лишними, даже опасными, о правде могли рассказать только глаза, исторгающие слёзы.
Девушки не выпускали друг друга из объятий целый час к ряду. Ника покрывала щёки Эльпис поцелуями, гладила её волосы, прижималась к груди и вдыхала сладковатый запах её кожи. Она поймала себя на мысли, что действительно чуть не потеряла её сегодня. Не знала, и не могла бы объяснить почему, но почувствовала это каждой клеточкой кожи.
— У нас получилось. Я говорила с ним, — сказала наконец Эльпис. — Всё будет хорошо, Ника. Я обещаю тебе.
— Не говори так, — попросила она.
— У меня есть план. По-настоящему хороший план. Только послушай.
Что такого могла рассказать Эльпис? Ника не хотела даже слушать, она слишком хорошо понимала, чем Эли пришлось заплатить за исполнение её плана.
— Ты была у него? — спросила Ника исступлённо.
— Пигмалион даёт нам три месяца на перерыв и свой дирижабль для путешествия. Мы отправимся в отменённые земли, как ты всегда мечтала, Ники. Будем жить с племенами, охотиться на оленей и спать под северным сиянием. И писать музыку только друг для друга. Самую лучшую музыку у самого порога в Океанию.
Её слова были слишком хороши для правды. Слёзы снова полились из глаз. Как Эли смогла склонить Пигмалиона на такое?
— Но есть ещё кое-что. — Голос Эльпис стал очень серьёзный, стальной. — Спустя три месяца мы не вернёмся назад. Мы сбежим.
Сбежим? Куда?
— Что ты задумала? — Ника боялась даже предполагать.
— Побег. — Сказала Эльпис решительно. — Ты и я — мы найдём врата в Океанию, и сбежим отсюда навсегда. В лучший мир. Ты же тоже хочешь этого?
Ника была обескуражена этим известием. Сбежать? Бросить всё? Бросить их странную, рискованную жизнь здесь? Перестать быть под прицелом публики? Оставить музыку, песни, «Оморфию»… перестать быть Эльпиникой…
— Ты же хочешь этого… я знаю, — сказала Эльпис. — Я многое поняла. Мы делали только то, что хочу я. Очень долго. Тебе не нужна Эльпиника, тебе нужна свобода.
— Мне нужна только ты, а не свобода. — Возразила Ника. — Куда пойдёшь ты, туда и я последую за тобой. Пусть даже в другой мир.
Они поцеловались и больше не разговаривали. А потом уснули вдвоём, в обнимку в счастливом неведении. Эльпис не сказала Нике о случившемся в офисе «Оморфии». Ника не сказала Эльпис о бордовом синяке, который нашла у неё на бедре.