522 день после конца отсчёта
Кабинет Гектора насквозь пропах ароматом сигар. Сколько Аластор помнил эту комнату, с того первого дня, как его забрали из тюрьмы, до настоящего момента, она оставалась неизменной, а между тем прошло уже около двадцати лет. Тёмные стены с деревянными панелями, паркетный пол и огромный письменный стол, покрытый бесконечными царапинами. Он помнил, как подписывал здесь договор. Перьевая ручка тоже лежала на своём месте. Изменился только сам Гектор, особенно сильно изменился за последние два года. Кажется, хуже всего он стал выглядеть после смерти Минотавра. Волосы совсем поседели, сам он растолстел, под глазами теперь всегда ютились чёрные синяки, высокий лоб, плавно перетекавший в залысину, был исполосован морщинами. Не изменилось лишь его выражение лица. Глава «Скиеса» никогда не выглядел раздражённым или печальным, даже если и был таковым. Уголки губ всегда приподняты немного вверх, брови всегда ровные, взгляд уверенный.
На столе помимо кипы бумаг стояли две миски, большая — полная зёрен граната, («Значит, где-то всё же растут деревья… зима не повсюду», — подумал Аластор, хотя сам он нигде в магазинах и рынках Сциллы не видел ничего подобного) и маленькая для косточек.
— Ну, как дела, Аластор? — спросил Гектор, наклонившись вперёд и сцепив пальцы рук на столе. Он не называл его Цербером никогда после «Чёртова колеса», ни разу даже не оговорился, хотя в период службы Аластора в «Скиесе» всегда пользовался именно этим именем.
«Что означает имя Аластор?» — спросила Эхо вчера утром. Когда она впустила его, они не разговаривали, они занялись сексом, а затем спали очень долго, почти до полудня. Сколько тепла и жизни было в её теле, сколько любви она вкладывала в свои наигранные поцелуи, в свои прикосновения. Аластор знал, что эта была лишь игра. Он слишком хорошо знал мир для того, чтобы считать, будто шлюхи умеют любить.
«Это злой дух мщения. — Ответил Аластор. — Повсюду, где он появляется, он сеет зло и гибель. Он развращает ума людей, делая их мстительными. И эта месть приводит к преступлению, которое, в свою очередь, приводит к новой мести и новому преступлению, и так далее…»
«Имечко класс, — оценила Эхо. — Родители так ненавидели тебя?»
«Это отец. Он говорил, мужчина должен быть сильным. И должен иметь сильное имя… А Эхо? Это псевдоним?»
«Нет. Меня правда так зовут… — она потупилась немного. — Родители меня поздно родили… У них была дочь, Серена, наверное, они очень её любили. Она умерла в восемь лет, тогда они решили завести ещё одного ребёнка. А меня назвали Эхо. Эхо Серены. Так что история ничем не лучше, честно говоря…» — её скрипучий голос при этом прозвучал не очень весело.
«Они не любили тебя? — спросил Аластор. — В смысле… не так сильно, как её?»
«Любили, конечно. Только я всё равно осталась в её тени, всегда чувствовала её присутствие. Иногда, когда они долго смотрели на меня, у них на глаза наворачивались слёзы. Всё из-за этой сучки. — Она поморщилась. — Вот кого я правда ненавидела всю жизнь. Знаешь, они строили такие планы на неё… так многого хотели, она была талантливая, за что ни бралась, всё у неё получалось… а она умерла, и родилась я. И стала их разочарованием. Ничего толком так и не научилась делать. Лет до тринадцати я была гадким утёнком, честно сказать. А Серена всегда была миленькой. Не знаю, кем бы она стала, если бы выросла. Но знаю, что, если бы она не сдохла, меня бы вообще не было. Так что было очень паршиво. Я ушла из дома в шестнадцать, у меня только выросла грудь. Я сбежала в Сциллу из поганых Патр. Денег не было… Ну, в общем, и вся история. С тех пор вот так…».
«Сколько тебе уже?» — спросил Аластор, не отрываясь от её синих глаз, которые отчуждённо оглядывались на своё прошлое.
«Двадцать четыре. Восемь лет — уже пенсионерка в этом бизнесе. Но в Сцилле есть шлюхи и постарше меня. Так что не всё потеряно. Если, конечно, конец света не смоет всех нас нахрен».
— Как ещё у меня могут быть дела, Гектор? Ни к чёрту, — признался он. — Я думаю, у тебя так же. И у всех вообще. — Аластор всегда опасался этого человека, лишь после своего ранения он осмелился заговорить с ним на «ты». Гектор никак не прокомментировал этого. Может, он тоже считал, что их больше не связывали иерархические отношения. — Хотя, знаешь, — сказал Аластор, не дав Гектору ответить. — скоро всё кончится. Я не про конец света. Власти могут сколько угодно кормить нас сказками о том, что человечество выстоит, несмотря ни на что. Слухи от Сопротивления могут и дальше пускать пыль в глаза своей ядерной бомбой. Для меня всё закончится скоро. Намного раньше. Я нашёл кому отдать деньги. Я дам всю информацию позже. Ещё ты должен будешь достать один билет на поезд… до Харибды, а ещё лучше дальше на юг, до самого Сельге. Но сначала я хочу попросить у тебя другое…
— И что тебе надо, Аластор? — спросил Гектор, подвинувшись в кресле и глубоко вздохнув.
— Пули. Точнее, достаточно будет всего одной.
Гектор усмехнулся как-то не очень весело, а в глазах сверкнуло недовольство.
— Что ты задумал, чёрт побери?
«Ты сможешь уехать, — сказал ей Аластор, — куда-то далеко. Я обещаю, это не пустые слова, не смотри так на меня. Ты сможешь начать новую жизнь. Без призраков прошлого. Конец света не происходит в мире, он происходит в головах, я уверен, что, имея деньги, можно придумать что-то».
Она помолчала, подозрительно посмотрев на него.
«Ты ведь примешь их? — испугался вдруг он. — Прошу! Эти идиотские деньги не дают мне покоя уже два года. Найти, кому их отдать, стало даже сложнее, чем заработать. Пожалуйста, Эхо! Я не пытаюсь тебя обмануть!»
«Я верю тебе, идиот, — ответила она, всё ещё не отводя своих синих глаз от него. — Я впустила тебя внутрь посреди ночи, с твоим сумасшедшим взглядом, перепачканного кровью, я переспала с тобой, какие ещё соглашения тебе нужны? Я просто не пойму, почему ты решил отдать их мне? В Сцилле так мало бедных, что ли?»
«Нужно доверять тому, кому отдаёшь деньги. Это вроде как тоже условие моего работодателя».
«И ты поверил мне? После того, как я прогнала тебя? Смешно!»
«Ты не пошла в полицию. Ты знала моё настоящее имя, знала, кто я… но меня не схватили. Значит, ты не сдала меня».
«Шлюхи не дружат с янтарями, придурок. Вот и всё. Ни одна шлюха не пошла бы туда на моём месте. Только ты сказал, что они и так ищут тебя».
«Пусть ищут. Осталось недолго…»
«В смысле недолго? — Смутилась она. — Ты что задумал?»
— Убить себя. — сказал Аластор спокойно. — По-моему, это логичный исход, разве ты так не считаешь, Гектор? — спросил он, услышав, как глава «Скиеса» взорвался смехом.
— Поэтому тебе нужна пуля? — Проговорил он сквозь неудержимый хохот.
— Я решил, что хочу умереть достойно. В этом случае ни верёвка, ни нож не годятся, Гектор, потому что и ты, и я знаем, для кого мы бережём последнюю пулю, верно?
— «Достойно», Аластор? — переспросил он, борясь со смехом, который под конец стал напоминать не то кашель, не то одышку. — Давно ли застрелиться стало достойным для бывшего наёмника?
— Ты дашь мне пулю? Это всё, о чём я прошу. — Спросил он сурово.
«Не делай этого, ты что! — разозлилась Эхо, услышав о решении Аластора, и довольно сильно ударила его пяткой по больной ноге, прекрасно зная об увечье. — Ты с ума сошёл? Ещё и рассказываешь мне об этом!»
«А что мне ещё остаётся, Эхо? — спросил Аластор сразу после того, как огненная вспышка боли в глазах начала утихать. — Меня скоро всё равно убьют. Либо полицейские, либо сотрудники моей собственной фирмы. При любом раскладе я погибну, и я прожил совсем не ту жизнь, чтобы сожалеть об этом факте».
«Ты ведь можешь уехать со мной. И тоже начать новую жизнь», — при этой фразе всё её лицо переменилось, она стала такой искренней и такой серьёзной. Словно пробудила самые тайные свои мысли.
— Пуля, Аластор? Тебе нужна пуля? — тут Аластор поймал себя на мысли, что впервые видит Гектора таким рассвирепевшим. Он вдруг подскочил на своём месте, зачерпнул пригоршню ягод из миски и швырнул в Аластора. — Считаешь, что я дам тебе пулю, чтобы позволить убить себя? Стреляй гранатовыми ягодами сколько влезет! Ты забылся, Аластор! Твоя жизнь по бессрочному договору принадлежит мне полностью! Это я решаю, когда тебе потребуется пуля в лоб, и я собственноручно её выпущу в таком случае! Решил покончить с собой? Ты не имеешь права на это! И я не позволю тебе этого! Я распоряжаюсь жизнями всех своих наёмников! Ни ты, ни Мантикор не исключение!
Вид разъярённого Гектора изумил Аластора, но, услышав эту фразу, он тотчас протрезвел.
— При чём тут Мантикор?
— Что? — спросил Гектор уже ровнее, кажется, не ожидая такого вопроса.
— Мантикор. — Повторил Аластор. — Что с ним?
Гектор переменился, как-то ослабел и с несчастным видом сел назад в кресло, убрав руки со стола. Аластор уже очень хорошо понимал, что ему сейчас предстоит услышать, в общем-то, он всегда был готов к таким новостям, но бешеная трёхголовая собака всё равно протяжно завыла, задрав облезлые морды к небесам.
«Нет, Эхо, даже не думай об этом! — разозлился Аластор, повысив голос. Гелиос тут же среагировал на эту интонацию и снова грозно зарычал, прижав к голове чёрные лохматые уши. — Я уже сказал, что там, где Аластор — там гибель и смерть. Мой босс не отпустит меня. Я превращусь в их вечную добычу, они будут идти по моему следу, и когда-нибудь они найдут меня, а вместе со мной и тебя. Это не так работает. К тому же единственное условие получения этих денег — моя смерть. Не беспокойся из-за меня. Я стал мертвецом именно тогда, когда написал своё имя на бумаге. Пусть считают, что я принадлежу им. Только своей жизнью я всё ещё могу распоряжаться».
Она ничего не сказала, лишь смущённо потупила глаза и обняла свою собаку, поглаживая её за ушами.
«Ты так говоришь об этих деньгах, — прошептала она, наконец, когда пёс опять затих. — Сколько их?»
«Я получал почти три тысячи талантов за одно убийство, — сказал Аластор. — Но за тринадцать лет, что я работал там, мне так и не удалось сосчитать, скольких я убил».
Она испугалась, дыхание застыло в груди у Эхо, и у девушки ушла почти минута, чтобы вновь обрести способность говорить.
«Три тысячи за одно убийство?! О, боги! Да я тысячу за месяц не всегда получаю! Сколько же там?! Миллион?»
Аластор задумался, ему раньше не приходила мысль сосчитать свой доход, может, потому что он знал, что никогда не увидит этих денег.
«В среднем около пяти убийств каждый месяц, всего тринадцать лет, — задумался он. — Минус небольшой процент за ежемесячные отчисления, плюс какие-то доплаты за особые случаи… думаю, не меньше, чем два миллиона талантов».
«Твою мать!» — выдохнула Эхо испуганно.
«Все будет хорошо. Они для тебя и Гелиоса. Вы уедете куда-нибудь, где тепло. И больше никогда не придётся ни о чём думать. Фирма всё устроит. Возможно, ты не получишь всю сумму сразу, но у них есть люди, которые проследят, чтобы деньги и ты были в безопасности».
«Ты слышал это, Гелиос, — прошептала Эхо псу, нагнулась к нему, и поцеловала в мохнатую морду, — мы будем богачами. И будем жить где-нибудь, где всегда тепло…»
— Мы так и не нашли тела, — сказал глава «Скиеса» как-то совсем обречённо. С этими словами, он отворил ящик стола и вынул оттуда толстую чёрно-бурую сигару, прикурил от спички и подвинул белую мраморную пепельницу поближе к себе. — Но есть все основания полагать, что его больше нет. Зная Мантикора, не сложно догадаться, что он мог сделать что-то изощрённое, чтобы его не нашли. Он был поистине мастером маскировки. Всё, что он оставил — предсмертная записка. Объяснил, что ему стало тошно жить. Скорее всего, одиночество сломило его, он всегда был нестабилен в психическом плане… Думаю, тебе будет лестно узнать, что он попросил приплюсовать все свои деньги к твоему счёту. Ещё он написал, что желает тебе держаться, оставаться сильным. Он очень хорошо относился к тебе…
Сердце стучало без остановки всё то время, что трёхглавое чудовище оплакивало павшего собрата по оружию. И пусть они никогда не виделись, они были такими одинаковыми, такими близкими…
— Да вы просто не оставили выбора. Ни ему, ни мне! — рассвирепел Аластор. — Я прекрасно понимаю, почему Мантикор покончил с собой! Ему стало невыносимо держать всё это дерьмо в себе! Ты же видел его до этого, Гектор! Я никогда не поверю, что ты не заподозрил в нём этих намерений! Ты мог бы сказать, где он живёт, мы могли бы встретиться с ним… Я бы мог всё исправить, и он был бы жив! Чёрт! Гектор! Ты просто сидишь и смотришь, как «Скиес» катится в самое днище!
— Аластор! — Гектор вновь обрёл свой железный голос. — Я всё ещё твой босс и директор фирмы! И мой долг — сохранить будущее компании…
— Нет у вас никакого будущего! Со своей скрытностью и дерьмовыми правилами вы теряете лучших ваших агентов!
— Ты считаешь, ты лучший, Аластор? Какого чёрта ты стал так думать? — спросил Гектор.
— Да, Гектор! Я считаю себя лучшим! — отозвался Аластор. — Нас было трое раньше, был ещё Минотавр, был Мантикор, и мы втроём были лучшие! И только ты повинен в их гибели… — он вздохнул глубоко и исправился, — в нашей гибели. — Кажется, Гектор не сразу нашёл, что ответить на это заявление. — Неужели ты думаешь, что хоть один из тех сопляков, которых вы учите сейчас, сумеет заменить нас троих? Мы были лучшими, мы были золотыми чудовищами «Скиеса», и ты знаешь это, Гектор! Но потом ты прогнал меня! Ты прекрасно знаешь, что я всё ещё могу убивать, могу работать, как и прежде! Более того, ты знаешь, что мне это нужно, но тебе всё равно! Затем погиб Минотавр, который должен был заменить тебя, и все знают, что ты готовил его для этого, все знают, что ты хотел сбежать, пока не поздно, а теперь… теперь тебе приходится отсиживаться здесь, потому что ты слишком гордый, чтобы предложить своё место кому-то ещё! Из-за своей хреновой гордости ты уже потерял Мантикора, а очень скоро потеряешь меня. Потому что я не собираюсь продолжать скитаться по улицам Сциллы, ожидая конца света, как и остальные… ты не сможешь остановить меня, Гектор. Я хочу умереть, и я сделаю это. Потому что я нашёл, кому отдать деньги… в том числе и деньги Мантикора. А значит, моя смерть не станет напрасной.
«А Гелиос означает «солнце», — сказала ему Эхо. Аластор подумал, что она продолжит болтать про своего глупого пса, но она вновь посмотрела прямо на него. На её лице жила горечь. — «Тебе ведь придётся умереть ради меня… это так странно… и так неправильно».
«Думай о том, что я всё равно бы умер. Как если бы болел зимней лихорадкой… Может, тебе так будет легче».
Она подползла поближе к нему и поцеловала в губы. Так нежно, так протяжно, так тепло.
«Жаль, всё-таки, что всё вот так… не знаю… то, что ты делаешь, это очень много. И ты для этого нашёл какую-то шлюху, которая и половины не достойна».
«Не переоценивай мой поступок. Это кровавые деньги, Эхо. И их было не так уж сложно заработать… может, кроме последних нескольких тысяч».
«Так ты повредил ногу?» — догадалась она.
«Да… но давай, не будем об этом».
«Я хотела сказать тебе спасибо, — произнесла Эхо. — Потому что даже если ты совершал ужасные вещи… и убивал… и всё такое… ты всё равно не плохой».
Как же бесконечно она ошибалась…
— Тебе понравилось моё кресло, Аластор? Решил, что сможешь заменить меня? — спросил Гектор ровным голосом и вновь затянулся от сигары. Волны дыма поплыли по комнате, клубясь и превращаясь в причудливые силуэты древних чудовищ.
— Да, я считаю, что смог бы стать главой «Скиеса», — согласился Аластор.
— Никогда в жизни! И даже не через мой труп! — заявил Гектор. — Минотавр был лучшим, и только он один был достоин сидеть здесь, на моём месте. Хочешь правду, Аластор? Я уволил тебя не из-за ранения. Ты получаешь удовольствие от убийств, а я работаю в «Скиесе» слишком долго, чтобы не знать, к чему это ведёт. Неужели, ты считаешь, я не знаю, чем ты занимаешься? Строишь из себя жертву! Бедный наёмник, которого отстранили от дел! — Он открыл ящик стола и швырнул кипу «Фантасмагорий» на стол. — Ты продолжаешь убивать, Аластор. Я каждый день узнаю о твоих похождениях со страниц вшивой газетёнки. Знаешь, как сложно укрывать от совета твои приключения? Если бы они знали, что это ты, то пулю в лоб ты бы получил уже давно! Только взгляни на это, Аластор, — и он принялся зачитывать вслух заголовки газет. — «Бродяга найден мёртвым недалеко от вокзала», ниже узнаём, что горло было перерезано. «Разыскивается убийца, предположительно живёт где-то в Сердцевине, недалеко от местного вокзала», «В Шумах найден труп женщины. На опознании в ней признали местную сумасшедшую», далее, тебя называют «Убийцей обреченных», «выбирает своих жертв среди бедняков, пьяниц и низших классов». «Двое продавцов газет возле входа в вокзал погибли за последнюю неделю, ребёнок и старик», вот это мне очень нравится, прямо сегодня с утра получил удовольствие: «Проститутка найдена мёртвой в съёмной квартире»! Шлюха, Аластор! Боги, ты хоть трахнул её перед тем, как убить?
Зверь замолчал, насторожив уши. Сердце внезапно пропустило один удар. Дыхание застряло где-то в лёгких.
«Спасибо, что делаешь это», — произнесла Эхо вчера. — «если есть Аид, если есть страшный суд, тебе зачтётся это в противовес твоих преступлений».
«Не оправдывай меня, — ответил ей Аластор. — Я просто хочу, чтобы ты жила. И была счастлива. Ничего личного, поверь».
И она опять поцеловала его, а потом они опять занялись сексом. Без каких-либо обещаний, без лживых признаний в любви.
Как так могло быть? Что за ерунду несёт Гектор?
Я не убивал ее… не может так быть.
— Я должен идти, Гектор, — сказал вдруг Аластор, поднявшись со своего места. Несколько гранатин скатились на пол.
— Стой! Ты куда? — спросил он. — Ты хотел дать мне имя. Или что, передумал насчёт пули?
— Не сейчас. Я вернусь. Надо проверить кое-что.
Он отказывался принимать это.
Аластор покинул «Скиес» и шёл прочь из спирали улицы, где находился головной корпус компании. Он шёл к вокзалу. Он шёл к ней.
Как они расстались вчера? Кажется, она поцеловала его на прощание. Вкус её поцелуя. Он ещё долго искрился на губах, когда Аластор шёл к себе домой. Его душа, успокоенная её обществом, больше не терялась в глубинах сумасшествия, тусклые тени больше не роились повсюду, хищно выслеживая его. Воспоминания о слежке, о полиции, теперь казались лихорадочным сном. Аластор вернулся к себе без страха оказаться схваченным. Ведь, в конце концов, он не был безумным маньяком, его долго учили, как убивать правильно, и он прекрасно знал, что не мог оставить за собой улик. А если нет улик, то нет и подозреваемых. Правило простое и понятное.
Ведь он не мог этого сделать? Да, он знал, что пытался сделать с Лиссой нечто ужасное, только в тот момент её убийство казалось наполненным глубинного смысла, словно оно могло исцелить всю боль его расколотой души. Он помнил про мальчика, очень смутно помнил про старика-газетчика, но Аластор считал, что оказал им услугу упокоиться с миром, он не корил себя за эти убийства. Но Эхо…
Почему вообще я решил, что это она? Мало ли шлюх в Сцилле.
Но Аластор знал ответ. Потому что в жизни не бывает случайностей.
Возле входа в вокзал опять стоял новый продавец газет. «Плохое место, зря он тут стоит», — подумал Аластор. Лицо совсем скрыто за серым шарфом, каштановые длинные волосы выбивались из-под капюшона, словно не могли находиться долго взаперти. Аластору не удалось его рассмотреть, как следует, но он успел заметить, что газетчик не был ни стариком, ни калекой, во всяком случае, внешне. Интересно, почему ему пришлось раздавать газеты? И тут судорога страха опять поразила его. Зверь ещё раз рявкнул на газетчика, но лишь одной из своих голов. Аластор подумал было избавиться и от него, но страх оказаться возле дома Эхо и…
Он пошёл быстрее.
Дом Эхо. Дверь была не заперта, лишь вход перекрыт красной лентой. Дыхание замерло в горле. Аластор перелез под ней и вошёл в холодное помещение.
— Эхо! — позвал он, прекрасно понимая, что не услышит ответа.
Даже эхо не отдалось от стен. Комната сочилась скорбной тишиной.
Её уже унесли оттуда. Он увидел кровавый след на полу в зале. Зашёл в комнату. Настил из одеял залит алым. Гелиос лежал рядом на полу и тихо заскулил при виде Аластора, не набросился, не залаял, как обычно.
Пустое ледяное пространство комнаты, несколько книг, что раньше были в зале, теперь перекочевали сюда. «Интересно, читала ли она их»? — подумал Аластор как-то глухо и тупо. Все чувства и мысли оставили его, стоило увидеть алую ленту у входа. Казалось, глаза разучились видеть. Его разум дрейфовал где-то очень далеко отсюда, в некоем сказочном мире, где киты плавали в облаках из жемчуга, прямо как в глупых песнях Эльпиники, что крутили по радио.
Зачем что-либо? Остановите часы! Её больше нет.
Аластор приметил бутылку ципуро возле окна. Она была здесь ещё вчера, когда они переспали вместе. Дважды (тепло её тела, мягкость её пальцев, приторность поцелуев). Та же бурда «Миф». Аластор взял бутылку и отвинтил крышку. Сделал глубокий глоток. Затем ещё один.
— Что, теперь ты не злишься на меня? — спросил он трехлапого пса, сел подле настила и поморщился, согнув правую ногу. — Ты же знаешь, что это был не я, так?
Пёс никак не отреагировал на человека. Он растянулся, положив чёрно-белую голову на передние лапы и, кажется, тихонько скорбел.
Аластор снова глотнул ципуро, желая, чтобы его свойства уже поскорее оказали хоть какое-то воздействие.
— Что, пёс? Вот так рушатся мечты, верно?
Гелиос вновь заскулил, но даже не взглянул на человека.
Аластор снова приложился к бутылке. В сердце роились хищные птицы, царапали своими крючковатыми когтями, кололи изогнутыми клювами. Трёхголовое чудовище выло так громко… ещё громче, чем заводы в Шумах.
— Чёрт! — бросил Аластор, когда почувствовал, как глаза наливаются слезами. — Дерьмовый ципуро!
Он занёс бутылку над настилом и пролил немного поверх кровавых пятен.
— Это тебе, Эхо… — прошептал он, почувствовав, как предательски дрогнул его собственный голос. Жидкость с траурным звуком закапала на мокрые от крови простыни. В этом участке алые пятна передёрнулись разводами и порозовели. — Кто это сделал, пёс? Почему ты не защитил её?
Трехлапый всё ещё не реагировал.
И почему она не завела себе нормальную собаку? Это чучело даже ребёнка напугать не сумеет.
— Пойдём отсюда, — сказал Аластор, подхватив собаку на руки. Бутылку ципуро он погрузил вглубь своего кармана, пса прижал к груди. Лишь тогда Гелиос безвольно зарычал, но затем рык сменился визгом, и он всё же присмирел. — Ты же понимаешь, что тут делать больше нечего, так? Так что давай без драм, пёс.
Аластор вышел из её дома, забрав Гелиоса с собой. Гелиос взвизгнул ещё раз лишь у порога, словно не желая покидать свою территорию. Попробовал завертеться и вырваться, но Аластор прижал его к себе ещё плотнее.
Он вошёл в свой дом, выпустил настороженного пса в коридоре, сам зашёл в комнату, не раздеваясь, включил приёмник, лёг на кровать и вынул ципуро из кармана. Начал пить. Пытался не думать ни о чём, но мысли роились вихрем в его замутнённом рассудке. И что теперь? Что ему делать? Найти ещё кого-то? Ещё одну шлюху, чтоб передать ей уже четыре миллиона талантов? По радио опять играли глупые песенки Эльпиники. Что-то там про спящую смерть.
Аластор выпил ещё. Сам не успел понять, как слёзы успели побежать по щекам. Запустил руки в карманы, хотел достать сигарет. Нащупал одну гранатовую ягоду, должно быть, случайно закатилась туда сегодня.
Царевне нужен герой,
Что сам шагнёт за край
И зарядит ружьё
Гранатом.
Трёхглавый зверь рванулся вперёд, пытаясь сорваться с цепи, пасть ощерена, глаза налиты кровью, пена капает с зубов.
Аластор подскочил, распахнул шкаф для одежды, внизу стоял старый сундук. Принялся открывать его, затем вскрыл второе дно. Именно там, в секретном отсеке, раньше лежал весь его арсенал. После «Чёртова Колеса» «Скиес» отобрал у него всё оружие, кроме револьвера «анфиз», просто на память. Без пуль он был бесполезен. Но остался у него ещё и кремнёвый пистолет «экивит», его Аластор получил в качестве подарка на десятый год своей службы в «Скиесе». Модель старая, скорее трофейная, он как-то раз пробовал сам стрелять из него, но лишь ради интереса. «Экивит» — «инициатор», не годился для боя, а Аластору не было нужды возиться с порохом, когда он имел столько отличных стрелковых пушек. Однако немного пороха в нём осталось… Крупная гранатовая ягода заняла своё место в стволе, заменив дробь. Он взвёл курок. Сладкий лязг стали. Открыл крышку полки, проверил наличие пороха. Кто знает, может, стал уже непригодным за эти годы? Но какая разница сейчас, если вместо пули он использует косточку? Вот бы Гектор посмеялся над тобой сейчас, — подумал он, но был слишком зол, чтобы остановиться.
Аластор приложил дуло к горлу, вертикально. Прямо через мозг. К чёрту деньги. К чёрту что-либо. «Скиес» и Гектора тоже к черту… Проглотил комок, подступавший к горлу. Так правильно.
Вдруг трехлапый пёс скромно просеменил по коридору и остановился у входа в комнату. Тихое постукивание когтей по полу стихло, грустные чёрные глаза устремились на человека.
— Ладно тебе, всё равно больше ничего не остаётся, — сказал Аластор собаке.
Пёс стоял у входа с потерянным видом и смотрел на человека. Аластор зажмурился, чтобы не видеть собаку с её грустными влажными глазами. Тут пёс принялся скулить. Так мерзко, так протяжно. Трёхголовый зверь тут же присоединился к нему.
Аластор убрал дуло от горла, направил на пса. Тот замер и замолк, глядя на человека.
Горячие слёзы бежали по щекам. Голова начинала кружиться, а зрение рассеивалось, должно быть, из-за ципуро.
Что теперь делать?
Аластор смотрел на собаку, положил палец на спусковой крючок. Затем выдохнул, отвёл револьвер, поднял глаза к потолку, вновь посмотрел на пса, снова наставил дуло.
— Да, ладно! Перестань, пес… так намного лучше, чем хромать всю свою жизнь. И намного лучше, чем остаться одному, верно? Мы с тобой одинаковые. Две хромые бешеные собаки.
Гелиос подошёл чуть поближе, так, что его нос оказался точно напротив дула. Затем наклонил голову и скромно лизнул Аластора в руку, что сжимала револьвер.
— Я многих убивал, пёс. Ты меня не разжалобишь, — прямо сказал ему человек.
… собак, правда, не убивал…
Гелиос вновь тихонько заскулил. Затем отодвинулся чуть в сторону, широко зевнул, почти завалился на бок и почесал единственной задней лапой горло.
Тут взгляд Аластора остановился на шее пса.
— У тебя разве был ошейник, Гелиос? — спросил он.
Пёс не ответил.
Аластор положил револьвер на крышку сундука. Нагнулся к собаке и принялся ощупывать тонкий ремешок, который висел у Гелиоса на шее. Вместо бубенчика или значка с адресом он вдруг увидел закреплённую маленькую женскую серёжку.
Эхо не носила украшений. У неё даже уши не были проколоты.
Но он точно помнил, кто носил.
— Машины гудели: дрох-рох-рох, платье девушки в горох, — пробормотал Аластор задумчиво, снимая серёжку с шеи пса.
Это было приглашение… и не от кого иначе, как от подражателя.
У меня появился подражатель, — подумал Аластор, услышав, как внутри него Цербер заурчал от этой фразы.
— Ладно, Гелиос… мы проверим гранат на меткость позднее… а пока соберёмся на бал.