522–523 день после конца отсчёта
Вечер уже пал на Шумы, когда Аластор добрался до своего старого дома. Машины рычали ещё громче трёхглавого монстра, который теперь бесновался, прыгал из угла в угол, пытаясь порвать старую цепь. После скорби всегда приходит гнев, и теперь глаза Аластора затмевала слепая ярость.
Подражатель. Это было его рук дело, Аластор не сомневался. Более того, он был уверен, что город не догадывался о наличии сразу двух убийц. И уж точно, он не мог оставить улик. Возможно, часть убийств принадлежала не ему, а подражателю. Скорее всего, он не умел заметать свои следы или намеренно оставлял их, чтобы натравить полицию на Аластора.
Он шёл быстрым шагом, лишь слегка припадая на правую ногу и опираясь о трость. Улица была пуста. Аластор очень сильно надеялся избежать ненужных встреч. В таком состоянии, на взводе, полный жажды мести, он не отдавал отчёта своим действиям. Сейчас точно не лучшее время для разговоров с мальчишками, и уж точно было слишком поздно для их игр.
Тем не менее от глаз Аластора не ускользнуло движение во мраке рядом с ним. Тогда он уверенно сошёл с дороги в тёмный провал какого-то старого дома. Руки бывшего наёмника оказались быстрее его мысли. Он прижал преследователя к стене, крепко схватив его за горло, и лишь потом понял, что видит перед собой Лаэртеса, чьи круглые от страха глаза устремились на него. Парень был не просто испуган, он был в ужасе.
Аластор отпустил мальчика, затем нагнулся к нему, к самому уху, чтобы можно было расслышать слова, и спросил, стараясь не кричать, но говорить громче рёва машин:
— Что ты здесь делаешь?
— Извините! Я не хотел, пожалуйста… — начал было он, но Аластор оборвал его, положив руку ему на плечо и слегка сжав его.
— Я ничего тебе не сделаю, — произнёс он спокойнее, что было не так просто, ибо Аластор слишком явно представлял ту возможную картину, что ждёт его в доме. Он готовился к битве. — Не бойся меня. Говори всё, что должен.
Парень потупил глаза, затем опять взглянул на Аластора. Только теперь он заметил, что в них помимо страха крылась скорбь. Что, чёрт побери, происходит? — подумал он. Лаэртес, набравшись смелости, приблизил губы к уху мужчины и заговорил едва слышно, словно опасаясь, что кто-то ещё мог подслушать их разговор.
— После последнего раза, когда вы были здесь, сюда несколько раз приходил человек… мы почти не видели его лица, дело всегда было поздно, но он стал делать здесь разные вещи… разговаривал с кем-то из нас, — глаза мальчика округлились от ужаса, — он расспрашивал про вас. Никто из них ничего не сказал, вы не думайте. Но ему это не понравилось. Потом начали происходить убийства. Я уверен, что это его рук дело! Он убил нашего друга, Кастора… потом его мать тоже погибла, и… потом ещё мой отец…
Аластор взглянул на Лаэртеса. В его глазах стояли слёзы. Мальчик тут же утёр их рукой и снова прижался к уху Аластора. Теперь уже слёзы зазвенели в его голосе.
— Он был сегодня, говорил со мной. Он сказал, чтобы я дождался вас, что вы придёте сегодня. И сказал, что будет ждать вас в вашем доме, внизу… я думаю, он имел в виду подвал. Грозился убить меня, если я этого не сделаю. И ещё мне кажется, многие подумали, что он — это вы.
— Тебе есть куда пойти? — спросил Аластор стальным голосом.
Лаэртес скромно покивал.
— Мама давно умерла, я был ещё маленьким. Я живу у соседей, они хорошие.
— Иди к ним. Всё будет хорошо. Я обещаю, — сказал Аластор парню.
— Кто он, господин? Вы знаете? — спросил мальчик, упорно борясь со слезами.
— Нет. Но узнаю. — Аластор слегка прижал Лаэртеса к груди, приобняв за плечи. — Ты должен простить меня за то, что случилось, — прошептал он ему в самое ухо. — Он пришёл сюда из-за меня.
— Что будет теперь? — спросил он после недолгой паузы, однако эта секундная замешка помогла ему собраться с духом и унять слёзы. Вопрос прозвучал ровно и отважно.
— Смотря что ты чувствуешь, — ответил вдруг Аластор, отпустив мальчика и моментально став очень серьёзным. — Тебе грустно? Страшно?
— Уже нет, — ответил Лаэртес. — Я злюсь.
Так всегда бывает. Но не со всеми.
— Иди домой, — повторил мужчина. — Я постараюсь всё исправить. — С этими словами он развернулся и возобновил свой путь. Возможно, последний путь, — подумал Аластор без сожалений.
Лаэртес последовал его совету. Тем лучше. У мужчины были опасения, что парень мог продолжить слежку, но он этого не сделал. Аластор точно знал: он тщательно огляделся перед тем, как войти внутрь старого кирпичного дома.
Он взял с собой лишь трость и «экивит», заряженный гранатовой ягодой. У него не было уверенности, что это сработает, однако раз в год и палка стреляет. В основном Аластор полагался на сам вид оружия, каким бы нелепым оно не было, ну а если не выйдет… Ну что ж, тогда проверим косточки на убойность.
Аластор достал пистолет, развернул вертикально и поднёс к лицу, задержав напротив носа. Левиафан часто спрашивал его, зачем он так делает. По его словам, этот жест был полон ненужного пафоса и напрочь лишён смысла, потому что настоящему наёмнику не нужно время на подготовку к стрельбе, но Аластору (точнее, Церберу) этот жест помогал собраться с мыслями. Всё равно что суеверие, приносящее удачу. Глубоко вздохнув, готовый столкнуться с чем угодно, Аластор распахнул дверь ударом трости, войдя внутрь, и выставил оружие перед собой. Внутри было пусто. В помещении, которое когда-то было его домом, почти не осталось делений на комнаты. Несколько стен выстояли, остальные превратились в груду кирпичей. Сильный запах разложения затмевал рассудок. Лисса, вне сомнений, была всё ещё где-то здесь. Он хотел избавиться от тела, но потом… в общем, Аластор плохо помнил, что было потом.
Опираясь на трость, он продолжил свой путь. Дошёл до середины комнаты, там, где на полу лежал старый уродливый ковёр. Тростью Аластор отодвинул его в сторону. Под ним была дверца, по отвесной деревянной лестнице ведущая в подвал. Раньше его отец использовал помещение подвала для своего тайного хранилища, он гнал там самогон, часть сбывал знакомым или борделям на Краю, часть оставлял для себя. Аластор же прятал внизу останки своих жертв. Чтобы избавиться от запаха, он сжигал их в старой печи, кости закапывал в земле под шатающимися деревянными панелями пола. За два года, что тянулось это безумие, никто ничего не нашёл.
Как он вообще узнал про подвал? — не уставал удивляться Аластор.
Место их встречи было выбрано отменно. Спуститься в подвал быстро, ещё и с тростью, возможным не представлялось. Оставить её здесь Аластор не мог, кроме бесполезной косточки, это было его единственное оружие. Плюс, оно не вызывало подозрений. В любом случае, он, скорее всего, уже слышал, как я вошёл. Внизу довольно тихо, можно расслышать, как скрипят половицы и открывается дверь.
Если он хотел меня убить, мог сделать это уже много раз, во время слежки.
Он всё ещё не мог себе простить, что не заметил слежки раньше. Подражатель знал его, знал про то, что он убивает, знал, где находится его старый дом, даже как-то нашёл подвал… Он знал про Лиссу, про её серьгу… и про Эхо он тоже узнал…
Аластор заранее приготовился к боли от того, что решил совершить. И всё же проникнуть вниз быстро иным способом было невозможно. Он распахнул дверь и спрыгнул в подвал.
Ему едва удалось сдержать крик боли от того, как правая нога соприкоснулась с полом. Он старался при прыжке перенести вес на левую, но не сумел правильно распределить равновесие. Согнув правую в колене, Аластор тут же собрался, приняв боевую стойку и выставив перед собой пистолет.
— Как же я ждал нашей встречи, — произнёс подражатель, сидевший на старом плетёном стуле. Он был не очень высокого роста, хорошо сложенный мужчина лет тридцати пяти на вид, с мягкими, даже приятными чертами лица. Тёмные длинные волосы были убраны в хвост, зато в глазах таилось решительное хладнокровие.
Сделав шаг в сторону, выбирая более стратегически верное место для перестрелки, Аластор постарался как можно быстрее оценить обстановку. Позади подражателя стоял стол, полный самого разного огнестрельного оружия (и у него в обоймах точно не ягоды), однако сам он сидел безоружный. Так чего же, чёрт возьми, он хотел?
— Кто ты? И что тебе надо? — спросил Аластор, ощущая сладкий азарт от того, что занимался приятным и хорошо знакомым делом. Когда его жизнь висела на волоске, он мог, наконец, чувствовать её вкус.
— Опусти оружие, — сказал подражатель, поднимая руки вверх, одновременно с этим, он встал со стула и медленно отошёл подальше от стола. Голос его звучал взволнованно, в нём было какое-то надорванное отчаяние, казалось, он действительно очень долго готовился к этой встрече. — И тогда мы уже поговорим. Ты ведь слишком хорошо понимаешь, что я имел очень много возможностей тебя убить.
— Почему бы мне просто не застрелить тебя сейчас? — спросил Аластор, держа палец на спуске. — И покончить со всём?
— Тогда ты не узнаешь правды, а ты пришёл за ней, а не за мной. — Сказал подражатель. — К тому же я обещаю тебе, что у нас ещё будет время пострелять.
Аластор смотрел на него, пытаясь предугадать скрытые мотивы своего врага. Видел ли он его раньше? Нет, он не помнил.
Ему хотелось отомстить за Эхо. Он мечтал пустить ему пулю в лоб, пусть у Аластора и не было пули.
Только интерес был куда сильнее сейчас. Аластор медленно нагнулся, положив «экивит» на пол и отступил назад от оружия.
— Хорошо, я рад, что ты решил довериться мне, — продолжил подражатель, на его лице мелькнула добродушная улыбка, казалось, он был очень счастлив от того, что Аластор пришёл. — Но с тростью придётся тоже расстаться. Прости, я знаю, что тебе больно стоять без неё, особенно с учётом твоего прыжка… я могу предложить тебе стул.
— Ничего, я постою, — произнёс Аластор, не без сожаления отбросив в сторону и трость. Какого хрена он может знать об этом? — продолжал он злиться, оттого что незнакомец мог обладать такой информацией. Нельзя было его недооценивать. Он не новичок, он продумал все мои ходы. — Я жду ответов. — Сказал Аластор, кипя от негодования, чувствуя себя последним идиотом.
Подражатель медленно зашагал вперёд навстречу Аластору. Когда расстояние между ними сократилось до опасного, бывший наёмник отступил на пару шагов назад. Незнакомец нагнулся, подобрал трость с пола и повернул ручку, обнажив стилет, затем медленно достал клинок из ножен и подставил его под бедные лучики зажжённой масляной лампы.
— Я был так рад, когда увидел тебя с тростью впервые, — его голос надорвано дрожал. — Думаю, это была одна из самых больших ошибок Гектора. Тогда я и начал обдумывать детали нашей встречи… но ещё не всё обрушилось, я думал, что нужно что-то очень сильное, что нам нужна настоящая причина для встречи.
Аластор почувствовал, как комок застрял в горле, сердце бешено заколотилось, а к глазам подступили слёзы. В этот момент он забыл обо всём, он захотел подойти и обнять его, захотел столько всего сказать.
— Я думал, ты мертв… — прошептал Аластор, боясь пошевелиться, но отнюдь не из-за страха оказаться убитым его собственным оружием.
Мантикор отвёл глаза от клинка, взглянув на Аластора измученным, но счастливым взглядом. Затем вернул сталь в ножны и положил трость обратно на пол.
— Я хотел умереть, Цербер, — продолжил он. — Я вообще-то, много о чём думал… Знаешь, всё начало крошиться после смерти Минотавра. Вас обоих не стало, и я понял, что не справлюсь один. Пусть мы никогда не знали друг друга, никогда не встречались, но мне всегда казалось, что мы… всё равно есть друг у друга, что, пока мы вместе — мы сильны. Может, это было глупо… но я всегда это чувствовал.
— Я думал так же, Мантикор, — произнёс Аластор, поражённый и подавленный открывшимся секретом. — И я уверен, что и Минотавр тоже…
— Как бы то ни было, пару недель назад я понял, что всё… вот оно: я больше так не могу. — Продолжил Мантикор. На его лице не возникло ни единой ярко выраженной эмоции, но Аластор умел видеть глубже, он видел отчаяние в глазах своего коллеги и очень хорошо понимал его боль, потому что разделял её с ним. — Сначала я хотел просто застрелиться, без какого-то пафоса. Потом стал считать, что мне стоит поступить по-другому, уйти красиво, чтобы в «Скиесе» ещё надолго запомнилась эта история. Я стал продумывать своё исчезновение, уже написал предсмертную записку… а затем, я понял, что всё пойдёт не так. Я подумал о тебе, Цербер, о том, что «Скиес» сделал с тобой, как они просто отстранили тебя от дел… знаешь, меня всегда задевало, что после смерти Минотавра Гектор не предложил своё место ни одному из нас. Про себя я никогда всерьёз не думал. Гектор слишком хорошо меня знал, и он знал о панических атаках, случавшихся у меня в обычной жизни. Я не подходил на эту роль, но ты, Цербер, ты был лучшим до того, что с тобой случилось. Вместо этого они оставили тебя умирать. Я решил вмешаться, решил, что мы должны встретиться перед нашей смертью… для этого мне нужно было привлечь твоё внимание и отвадить от себя агентов «Скиеса».
— Боги, Мантикор! — Аластор вдруг оправился от шока и вспомнил, зачем он пришёл сюда. — Зачем ты убил её?! — Он любил его. Он мог простить ему весь этот цирк. Но Эхо… она была смыслом.
— Тише, дай мне сказать, Цербер. — Они всё ещё стояли напротив друг друга, держась на безопасном расстоянии, на полу между ними по-прежнему лежали трость и пистолет Аластора. Иногда Мантикор слегка двигался по кругу, словно желая приблизиться к нему, но тогда сам Аластор отступал в противоположную сторону, сохраняя дистанцию. — Я сделал всё так, чтобы никто из крыс Гектора не сумел выйти на мой след. Я дал им очень много поводов думать о том, что я мёртв. Конечно, пришлось залечь на дно, не высовываться некоторое время. Когда пыль улеглась, я взял твой след. У меня ушло не так много времени на то, чтобы найти тебя, к тому же я уже видел тебя раньше, знал, как ты выглядишь, куда ходишь, примерно знал, где ты живёшь. Ведь когда я дарил тебе эту трость, я уже тогда начал приводить свой план в действие. Думаю, Гектор был слишком расстроен твоим ранением, чтобы заподозрить в моём скромном даре подвох. Он крутой боец, он не совершает таких промахов. А ведь всё началось именно с этой его ошибки. Когда я понял, что ты убиваешь бродяг и сумасшедших, я сумел осознать, как, должно быть, тебе плохо. Дальше дело оставалось за малым. Я пришёл сюда, в Шумы, поговорил с теми мальчишками, которых ты подкармливал, должен признать, никто из них не сумел рассказать мне про человека-тень.
— И ты стал убивать их семьи?
— Только потому, что ты первый начал это, Цербер. Ты разделался с Лиссой, она приходилась родственницей кому-то из них. Потом мальчишку-газетчика нашли дома, он отравился одним из твоих подарков, шоколадной плиткой, в которой был яд. Он был братом одного из этих детей. Моя вина лишь в смерти его матери, которая, впрочем, и так хотела наложить на себя руки. Я лишь желал почувствовать, что чувствуешь ты перед тем, как мы встретимся. Стать таким же, как и ты, твоим отражением в треснутом зеркале.
— А отец Лаэртеса?
— Это был ты, Цербер. — Два печальных глаза воззрились на него. Со своими каштановыми волосами, с этими дикими чертами лица Мантикор действительно походил на легендарное чудовище. — Он торговал газетами на вокзале. Я сам видел, как ты перерезал ему глотку.
— О хаос! — Аластор закатил глаза к закопчённому потолку, осознавая теперь, что добрая половина грехов Сциллы лежала на его плечах. Значит, он зря искал виноватых. Мантикор просто хотел привлечь его внимание, он лишь сделал несколько ответных па того танца смерти, что затеял Аластор. Осознавая теперь всю тяжесть содеянного, бывший наёмник чувствовал, как его душа катится в чёрную, кишащую крысами яму зла. Его убийства не несли освобождения его жертвам, он лишь отбирал будущее у живых людей, лишал их надежды. Аластор — злой демон. Одно преступление вызывает ещё одно.
— Решив продолжить твоё дело, я избавился от той девушки, от проститутки. Я понимал, что ты решил приберечь её на свой последний акт, ибо я ходил по улицам вслед за тобой, я видел, в каком отчаянии ты находился. Потеряв свою собственную жизнь, Цербер, я получал неописуемое удовольствие от наблюдения за твоей. Я как будто был пустым всегда и теперь наполнялся, постепенно становясь таким же, как ты, становясь Бешеным Псом, как тебя часто называли в «Скиесе» после твоего ухода от дел. Я убил её. Она была такой красивой в последние секунды жизни, когда душа покидала её тело. Она была самым совершенным моим убийством, почти произведением искусства. Вот тогда я понял, что я окончательно стал тобой, что моё преображение завершилось. Чтобы видеть тебя, я занял место твоих двух предыдущих жертв. Я стоял сегодня утром возле вокзала, продавая вшивые газетёнки за грош, но зато я видел тебя снова, видел в ту минуту, когда ты лишь узнал о её смерти, когда шёл к ней. Я так надеялся, что ты обратишь своё внимание на меня, попробуешь напасть… Мы с тобой встретились глазами, и мне это было так приятно. Ты был зол из-за её смерти, но, Цербер, я никогда ещё не убивал так сладко. Она кричала, в ней было столько нежелания умирать, столько воли, она была готова почти сражаться за свою жизнь, но только не могла противостоять мне. Собака пыталась защитить её. Бедный несчастный пёс. Я не стал его трогать, но решил использовать как посредника между нами. Чувствуя и понимая тебя, я знал, что ты захочешь убить эту собаку, но тогда непременно найдёшь серёжку Лиссы. Так и получилось. И теперь мы, наконец, стоим с тобой здесь вместе.
— Зачем ты привёл меня сюда, Мантикор? — спросил Аластор, ощущая потустороннюю дрожь внутри.
Он считал, что уже разучился чувствовать, но вот всё возвращалось к нему — сначала смерть Эхо, затем желание покончить с собой, потом Лаэртес, вкус предчувствия мести, и теперь… теперь он смотрел на Мантикора и не мог понять, что испытывает по отношению к нему, настолько тугой клубок сомнений сплетался в его сердце.
— Всё просто, Цербер, — Мантикор медленно подошёл обратно к столу, склонившись над целым складом оружия. — Мы с тобой совершили достаточно. Мы думаем и чувствуем одинаково, мы одна плоть.
— Что ты задумал?
— Ничего особенного. Только то, что является совершенно логичным. — Мантикор поднял со стола два пистолета-«агоназа». — Я не знал, есть ли у тебя оружие, поэтому принёс всё сюда, всё, что у меня было, а здесь хватит пуль для каждой души в Сцилле. Сперва я хотел предложить тебе выбрать самому, но тогда я ещё не чувствовал себя тобой. Думаю, наш выбор совпадает. — Он вернулся к Аластору, протягивая ему «агоназ», — Наши дни на этой земле завершились, Цербер. Мы вне строя, больше не способны приносить пользу. Поэтому для нас остаётся только один выход. — Аластор протянул руку навстречу Мантикору, взяв оружие. Мантикор уверенно перешагнул через лежащие на полу трость и кремневый пистолет, подойдя к нему вплотную. — Прямо через голову. — И он прислонил дуло вертикально к горлу Аластора.
Он вспомнил, как стоял всего несколько часов назад в точно такой же позе, думая о том, что её не стало, значит, не стало и смысла в чём-то ещё. Кому, чёрт возьми, вообще сдались деньги, если мир вот-вот собирался рассыпаться в пепел? Нет, он не мог никому помочь, всего час назад Аластор был уверен, что всё встанет на свои места, как только он войдёт в подвал своего дома, встретив подражателя. И вот теперь встало…
Аластор подставил пистолет под челюсть Мантикора. На него смотрели два усталых карих глаза, точно таких же, как и его. Скоро всё закончится, так и должно быть. На его лице не было заметно ни единого признака сожаления. Всё, что возможно когда-то было, осталось далеко позади. Теперь существовали лишь два заряженных стрелковых пистолета, нацеленных на две головы.
— На счёт «три», — сказал Мантикор странным блаженным голосом. Кажется, он так давно представлял себе этот момент, что теперь пребывал в океане эйфории.
Аластор был так бесконечно близок к нему. Ведь как он раньше жаждал найти его, пытался высмотреть в толпе… но никогда не думал, что их встреча способна вылиться в подобный фарс. Его одичавшие глаза смотрели прямо в глаза Аластора, а где-то глубоко внутри них трепетало сумасшедшее удовольствие. Трёхглавый демонический пёс и свирепый крылатый кот, наконец, встретились, и теперь им обоим не терпелось избавить друг друга от мук.
— Нет, — произнёс Аластор, чувствуя, как плотно дуло упирается в кожу. Говорить было сложно не только из-за него, но и из-за комка слёз в горле.
Взгляд, полный непонимания, устремился на него. Они стояли так близко, что Аластор мог слышать взволнованные спазмы дыхания Мантикора. Тугие густые брови изумлённо взвились наверх, требуя объяснений.
— Сколько требуется наёмнику, чтобы убить клиента, Мантикор? — спросил Аластор невозмутимым голосом.
Теперь, когда он понял, что имел в виду Аластор, Мантикор довольно заулыбался. Аластору даже показалось, что в уголках его глаз появились крошечные искры слёз.
— Цербер! Я не сомневался, что ты такой же, как я! Ведь если убийство — это искусство, то самоубийство — автопортрет. Ты прав, мы должны считать до пятнадцати, чтобы всё было правильно. — Аластор только теперь заметил, какие у него белые и ярко выраженные клыки.
— Верно, Мантикор. На счёт пятнадцать… Считай вслух.
Он кивнул. Аластор собрался с духом, Мантикор тоже набрался решимости, глубоко вздохнув.
— Раз, — начал он триумфальным голосом.
И время понеслось. Вторя ударам двух сердец, которым вскоре предстояло замолчать, отсчёт был запущен.
— Два, — произнёс Мантикор.
И назад уже не повернуть. Всё было решено. Так правильно.
— Три, — сказал он, и в ту же секунду Аластор нажал на спусковой крючок, крепко зажмурившись.
Оглушительный выстрел разбил атмосферу величественного смирения в подвале. Сначала фонтан крови и мозгов брызнул на Аластора, затем Мантикор рухнул перед ним безвольно, словно тряпичная кукла. Постояв несколько секунд бездвижно, не думая ни о чём, кроме тёплой крови, стекавшей по его лицу, Аластор затем осел вниз подле своего соратника, отбросив пистолет в сторону. Нога подвела его, снова отозвавшись пронзительным воплем боли, и ему пришлось вытянуть её перед собой, опершись руками о липкий, мокрый пол. Алая лужа разливалась всё шире. Поборов тошнотворный позыв, отнюдь не от вида трупа, но от сожаления, мужчина перевёл непослушный блуждающий взгляд на тело Мантикора. От лица, как и от головы, остались лишь плохо различимые ошмётки мяса, углы разбитого черепа уродливо топорщились, разнесённые напрочь милосердной пулей. От его внешности, от него самого, так походившего на Аластора, не осталось и следа. Его не стало на предательский счёт «три».
— Никогда не жди до пятнадцати. Это слишком долго, — прошептал Аластор то ли распростёртому телу, то ли себе самому.
Слёзы застряли где-то в горле. Мантикор был сумасшедшим. Его совершенный разум настоящего убийцы оставался холодным и расчётливым на протяжении очень многих лет, он был умён и хитёр, намного более изворотлив, нежели Аластор с Минотавром. Что же он чувствовал на самом деле, убивая своих жертв, если в конечном итоге утонул в этом бездонном резервуаре? Могло ли что-то измениться, если бы они встретились раньше?
Аластор смотрел на неподвижное тело с простреленной головой. Он не испытывал скорби из-за его убийства, он знал, что поступил правильно. Они же застреливают бешеных собак, так? — подумал он невесело.
Он намеренно поменял счёт в этой роковой игре. Если бы Аластор выстрелил на счёт «два», то Мантикор мог ответить ему, они бы оба были на стороже с самого начала отсчёта. А так он думал, что впереди у них есть целая четверть минуты, торопиться было некуда, что дало Аластору преимущество.
— Мне ещё рано умирать, Мантикор, — произнёс он в дребезжащую после взрыва пустоту комнаты. — Надо завершить дела. Возможно, загладить какие-то грехи… — но потом осёкся. — Да нет… — тихо произнёс он, вспомнив о только что совершённом предательстве. — Моих грехов уже ничто не умалит.
***
— А я уж и не думал увидеть тебя снова, когда ты сбежал от меня в прошлый раз, — проговорил Гектор, сидя в своём кресле с сигарой в руке. — Решил, что ты пойдёшь и сам себе сварганишь пули. Переплавишь что-нибудь.
— Нет, я не настолько обезумел. — Ответил ему Аластор, у которого теперь было столько пуль, что хватило бы и до самого конца света. — Я встретился с Мантикором. Да, Гектор, он был жив. — Прервал он его, прежде чем тот успел открыть рот. — Так что уволь всех своих агентов слежки, они полное фуфло. Мантикор подстроил всё так, чтобы повидаться со мной, он заманил меня к себе и хотел, чтобы мы убили друг друга. Он сошёл с ума, говорил, как безумец… у меня не было выбора, пришлось застрелить его. Расценивай это, как хочешь…
— Почему же ты не позволил ему расправиться с тобой? Если так ждал пули в лоб? — спросил Гектор и подтолкнул пепельницу к середине стола, предлагая Аластору присоединиться.
— Я ведь так и не сказал тебе, кому хочу отдать деньги. Согласись, если они уйдут коту под хвост, то и всей моей жизни лучше катиться прямиком туда. Я так не хочу, Гектор. Я совершил немерено много зла, но эти деньги, то, что они могут сделать кого-то счастливым, это всё равно, что акт искупления.
Аластор погрузил руку в глубокий карман, достал свой портсигар и закурил «карелию».
— Предположим, что так, — кивнул Гектор. — Так кому ты хочешь оставить деньги?
Бывший наёмник изобразил подобие улыбки, предугадывая реакцию Гектора (улыбаться по-настоящему он не умел). Аластор положил сигарету на край пепельницы, и затем откинул ворот плаща, показав боссу своего избранника.
— Я думал, сразу отдать его тебе, но пёс уснул, и я не хотел его будить, — сказал Аластор, потом всё же потрепал Гелиоса за ухом и вытащил его наружу. Трехлапый сварливо фыркнул, недовольный своим пробуждением, потом улёгся на коленях Аластора и вновь закрыл чёрные глазки.
Гектор переводил глаза с собаки на наёмника и обратно, затем разразился громким смехом, сделал глубокую затяжку, выпустив струи чёрного дыма из ноздрей, и лишь тогда спросил:
— Ты это серьёзно, Аластор?
— Да, я хочу, чтобы эта собака унаследовала все деньги. Его зовут Гелиос, кстати. Вы должны найти для него хозяина и удостовериться, что пёс ни в чём не станет нуждаться. Ещё, если ты заметил, у него нет ноги. Думаю, можно что-то придумать… наподобие протеза, не знаю…
— Ты сам, часом, рассудок не потерял? — усмехнулся Гектор. — Решил отдать четыре миллиона хромой собаке?
— Нет, ему хватит только моей части. Деньги, которые заработал Мантикор, предназначаются кое-кому другому. Только я не могу назвать их имени, тебе придётся направить пару агентов, чтобы всё разнюхать. У меня будет ещё одна просьба.
— А не многовато ли ты просишь, Аластор? — спросил Гектор, кажется, вновь потеряв расположение духа.
— Нет, с учётом всего, что ты должен мне, Гектор. Я могу сейчас очень долго перечислять весь список твоих ошибок, начнём хотя бы с моего отстранения и замечательного подарка, который мне достался от Мантикора, — Аластор взял сигарету из пепельницы и наполнил лёгкие вкусом едкого дыма. — Как ты мог передать трость мне? Только подумай, если бы он захотел убить меня раньше, ему оставалось лишь выследить меня по этой палке. Рассудок он стал терять опять же по твоей вине, и ты ничего не сделал, чтобы помочь ему! Тебе необязательно быть наёмником, Гектор, ты губишь и ломаешь жизни, сидя в самом центре своей паутины, поэтому, если у тебя есть хоть толика совести, ты выполнишь все мои условия и дашь мне спокойно покончить с собой.
Гектор теперь выглядел растерянным. Смахнув горсть чёрного пепла и затянувшись снова, он, наконец, произнёс:
— Ладно, говори уже, чего хочешь.
— В Шумах есть мальчишка лет тринадцати, зовут Лаэртес. Его родители мертвы, он живёт у соседей. Не уверен, но где-то двадцатые дома в районе старых застроек возле Головного Цеха. У парня есть потенциал. Он сильный и очень смелый. Если ты хочешь будущего для «Скиеса», то тебе очень нужна новая кровь. Деньги отдайте тем людям, что приютили его после смерти отца.
— Я не могу поручиться за мальчика, Аластор. Чтобы стать чудовищем «Скиеса» слишком мало силы, смелости и злобы. К тому же, уверен ли ты, что так будет лучше? — Гектор откинулся в кресле, глубоко затянувшись сигарой, будто ожидая отговорок. — Парень остался сиротой, но он ещё может стать хорошим человеком, ты же приговариваешь его к такой же судьбе, от которой ты и Мантикор были рады покончить с собой.
— Его судьба пока не определена. Может, он окажется достойным занять твоё место, Гектор. Я прошу тебя лишь присмотреться к нему. Выбор всё равно будет за тобой и за ним.
Гектор молча кивнул, отложив сигару в пепельницу.
— Думаю, я могу идти, — сказал Аластор, поднял Гелиоса с колен, тот в ответ тихонько заурчал. — Куда мне деть пса?
— Оставь здесь, — произнёс Гектор, задумчиво поглядывая на трёхпалого. — с ним всё будет хорошо. Могу я узнать, что будет с тобой?
— У меня осталась гранатовая косточка в пистолете. Хочу испытать её в действии. — Аластор не собирался говорить ему о внушительном запасе огнестрельного оружия и боеприпасов, которые Мантикор перенёс в подвал дома в Шумах. Он опустил Гелиоса на пол, сам поднялся со стула и взял трость, прислонённую к задней стенке стола Гектора. — Я ведь должен умереть, чтобы деньги вступили в силу. Мы оба знаем контракт, Гектор. Там нет ни строчки о том, что я не имею права убить себя. И меня никто не может остановить. Я всё сделал, что должен был. Теперь я просто Никто. — Аластор уже повернулся к выходу, когда услышал, что босс медленно выдвинул ящик стола. Аластор слишком хорошо знал, что именно лежало в этом ящике — то же, что и во всех ящиках письменных столов любого директора крупной криминальной организации.
Он стоял неподвижно спиной к главе «Скиеса», тот молчал, сидя в своём кресле. Гелиос, трехлапый пёс-миллионер, изумлённо поглядывал на бывшего наёмника, не вполне понимая, что будет теперь.
Они ведь стреляют в бешеных собак, верно?
Неужели Гектор считал более правильным застрелить его, нежели позволить самостоятельно распорядиться своей жизнью?
Стреляй уже! Что ты тянешь?! — хотел сказать Аластор вслух, что-то внутри него автоматически отсчитывало пятнадцать секунд, он слишком хорошо представлял себе этот отрезок времени, он чувствовал его, это время всегда было особенным.
— Ты, наверное, ненавидишь меня, Аластор, — заговорил он, наконец. — Думаешь, это я сгубил твою жизнь. Я знаю, что ты считаешь меня чудовищем, намного страшнее любого из вас.
— Потому что так и есть. — Произнёс он, ощущая напряжение, закипающее в комнате. Ему даже казалось, что он чувствует спиной дуло револьвера, что глядит ему в затылок.
— И я не стану этого отрицать. Я выполню твои желания в знак уважения к тебе, последнему из моей тройки золотых монстров.
Значит, он всё же признает нас лучшими, — подумал Аластор не без самодовольства.
— Ты дашь мне уйти? — спросил мужчина, чей голос не мог бы дрогнуть даже в эту секунду. Когда он пришёл в офис этим днём, он уже был морально готов к тому, что выбраться оттуда не получится.
— Ты помнишь лишь самое плохое, что я совершал. Ты забываешь, кому ты обязан жизнью. Ты забываешь, что я прикрывал тебя от совета всё эти годы, а значит, ты давно уже должен был быть мёртв.
— Может, так было бы лучше. И я бы наделал меньше зла. Хватит тянуть, Гектор. Я всю жизнь сижу в западне, что ты построил для меня. Я не могу уехать, потому что твои ищейки выследят меня, я всегда под чьим-то незримым дулом, мне больше нечего делать. Я не могу так больше! Сделай уже так, чтобы это закончилось! — Его голос дрогнул лишь на миг, на самой последней ноте, и Цербер осуждающе зарычал, словно желая укусить его за эту ошибку.
— Ты просил меня об услуге. Я принёс тебе пулю.
Аластор глубоко вздохнул и зажмурился, представляя, как пятнадцать грамм металла врезаются ему в затылок, прошибают кость черепа, стремительно прокладывая себе выход через мозг, сжигая на своей молниеносной скорости все его мысли, затем вылетают через лоб. Он сжался, приготовившись к встрече с ними. Интересно, каково это — умирать? — подумал тот, кто убивал всю свою жизнь.
Ничего не произошло. Гудящая тишина комнаты давила на голову словно затем, чтоб расплющить её. Аластор обернулся, не способный больше терпеть. И тут он остолбенел, отказываясь поверить своим собственным глазам. Глава «Скиеса» стоял, опершись о стол. Он выглядел ещё куда более старым, чем раньше. Пистолета в руках не оказалось, верно, он так и остался на своём месте в шкафчике. Посреди стола, рядом с пепельницей, лежала маленькая серебристая пуля, а под ней — прямоугольный лист плотной бумаги. Аластору не потребовалось много времени, чтобы догадаться о том, что это билет на поезд, только поверить в это он не мог.
— Бери и проваливай отсюда. — Сказал Гектор.
Аластор переводил взгляд с билета на Гектора, упорно ожидая подвоха, но не мог найти его.
— Гектор… — сумел он произнести, но тот остановил его жестом руки. Поднёс палец к уху, затем кратко указал на стену.
Прослушка? В кабинете директора? Или это просто на всякий случай?
— Ты прав, если ты хочешь убить себя, я не сумею тебя остановить. Так что уходи. И я больше не хочу тебя видеть. Никогда.
Аластор подошёл назад к столу, взглянул на пулю и билет под ней. Протянул к ним руку, но побоялся брать сразу, словно они могли быть отравленными.
— Убирайся отсюда, Аластор. — Повторил Гектор серьёзней.
Мужчина кивнул, поднял пулю, сжал между указательным и средним пальцами, потом осторожно и быстро сложил билет и беззвучно погрузил их обоих в карман плаща.
— Прощай, — сказал он боссу.
— Уходи. — Повторил Гектор. — Пока я даю тебе эту возможность.
— Я всё понял, — кивнул он, — спасибо.
Он в последний раз посмотрел на главу «Скиеса», не сводившего с него глаз, затем улыбнулся Гелиосу, пёс сидевший в центре комнаты, кратко махнул ему хвостом и подавленно потупился, пытаясь хоть как-то сообразить, что здесь произошло, и что будет дальше. Он не лаял с тех пор, как погибла Эхо.
Аластор, больше не задерживаясь, вернулся к двери, повернул ручку и переступил порог.