338–339 день после конца отсчёта
Вместе с погонщиками они провели ещё три дня пути, прежде чем добрались до Ууракулиса. Старшие мужчины не выказывали особой радости от этой дороги, зато мальчик так и льнул к странным девушкам, пришедшим, казалось, из другого мира. На элла погонщики говорили плохо, но даже те несколько слов, которые им удавалось иногда вспомнить, существенно облегчали общение. В остальных ситуациях выручали жесты и мимика. Психея выглядела так, словно очнулась от долгого сна: она то и дело заговаривала с их провожатыми, повторяла слова на антропе, стараясь вспомнить как можно больше о своей старой жизни, которая почти стёрлась из детской головы.
Ника расспросила Психею о татуировке: кажется, такую носили далеко не все, и она значила что-то важное. Вроде принадлежности к семейному клану или признак более высокого положения. Концепция татуировки была слишком сложной, чтобы кто-то из погонщиков смог хотя бы попытаться объяснить его на языке жестов. Девушки верили, что ответы они найдут, когда доберутся до Ууракулиса.
На поверку погонщики действительно оказались членами одной семьи. Старшего звали Кургун, хоть у него уже был взрослый сын и внук, Ника не могла назвать его старым. На вид Кургуну было лет 40–45, тёмная борода ровным треугольником и удивительные фиолетовые глаза, которыми обладал не только он один, но и всё семейство. В исследованиях разных авторов часто были свидетельства о необычном цвете глаз антропов, и Ника читала об этом ни раз, но увидев глаза воочию всё равно оказалась поражена их красотой. Сын Кургуна, Трамеш — был менее всего настроен на общение с чужеземками. Его длинные волосы были убраны в тонкую косу, которая обычно покоилась на плече спереди. Такие среди антропосов носили лишь истинные воины, не знавшие поражения в бою. Младшего в семье звали Фликшу, он больше всего тянулся к девушкам, так что порой просто сидел и разглядывал одну из них. Фликшу ни слова не понимал на элла, но, часто повторял фразы, звучавшие для него забавно, и потом заливисто смеялся.
Они шли вместе со стадом оленей, и девушки могли наблюдать за тем, как методично и слажено три поколения одной семьи занимаются своим главным делом. Чёрные собаки антропосов совсем не походили на самоедов, которых часто держали на севере. Белые и мохнатые — самоеды отличались очень своенравным и сложным характером. Конечно, они были обучены слушать человека и всячески служить ему, но при этом выбирали себе в хозяева лишь самых твёрдых и властных. Прежде чем самоед станет тебе верным другом, нужно убедить его, что ты сильнее. Маленькие и проворные лайки словно и не представляли своей жизни без людей. Это было заметно особенно по вечерам, когда, уставшие за день работы собаки лежали у костра, выкатив розовые языки и словно влюблённые, заглядывали своим хозяевам в глаза, так и ловя их взгляды. Одного лишь слова хватало, чтобы лайки подползли, тихонько поскуливая, и подставили свои головы с прижатыми ушами под человеческие руки. Собаки относились к людям с каким-то трепетом, при том принимая даже чужестранок. Они явно не видели разницы между антропосами и инландерами. Наблюдать за работой животных было сплошным удовольствием — собаки молниеносно реагировали на малейший крик, свист, команду, но казалось, что они и без подсказок знают, что нужно делать. Лайки то поднимали оленей на ноги, то начинали разбивать группу, если те брали неверный курс, то наоборот сбивали оленей в единое стадо. Заливаясь лаем, они щёлкали зубами у ног оленей, и было видно, что они сами наслаждаются каждой минутой своей работы.
— Как ты, Эли? — спросила Ника, когда они остановились на очередную стоянку, укрываясь от непогоды в небольшой палатке. Путь выдался непростым, ночи были очень холодные, тёмные и долгие. На Пацифиду, как и на весь остальной Эллас, пришла осень, вот только зима так никуда и не делась за год. После катаклизма мир изменился навсегда, и долго он таким оставаться не сможет. Вечная зима сотрёт очертания мира. Снег навсегда заметёт цивилизацию людей на Элласе. Останется лишь Белизна.
Потирая руки, в бесполезной попытке согреться, девушка ответила:
— Уже никогда не согреюсь. Буду нежиться в горячей ванне, а в сердце у меня навсегда останется Пацифида. Я буду вспоминать её каждый день своей жизни! — пообещала Эльпис.
Ника тоже больше всего на свете сейчас мечтала о горячей ванне, ещё лучше, если в ванной уже будет лежать Эльпис. Только где теперь они смогут её принять? Неужели в самой Океании?
Ника подсела к подруге и обняла её, уткнулась носом в оторочку с густым мехом на шубе Эльпис. Мех пах уютно. Если закрыть глаза, можно представить себя маленьким зверьком, свернувшемся в тёплой норке.
— Я рада, что мы здесь вместе, — прошептала Ника. — И что всё будет теперь хорошо.
Эльпис не ответила ей, и в этом молчании скрывался глубокий провал, наполненный чёрным дёгтем. Не смотря на внешнюю невозмутимость, но то, как Эли пыталась отшучиваться, как отвечала ей словами нежности, в глубине души она таила обиду. Или даже что-то пострашнее обиды. Ничего, всё пройдёт, стоит нам найти портал в Океанию. — Убеждала себя Ника.
Фликшу играл вместе с Психеей и собаками в салочки под пристальными взглядами своего отца и деда. Огонь бросал причудливые тени на их смеющиеся лица. Психея пыталась говорить на антропе, выкрикивая какие-то непонятные для Ники фразы, что-то вроде детской считалочки. Удивительно, насколько естественно смотрелась смуглолицая Психея в декорациях зимнего леса. Она вела себя так, словно холод её совершенно не сковывает. Антропы тоже воспринимали мороз как что-то обыденное, но это было во многом благодаря их одежде. Фасон меховых анораков, которые они носили, был сделан специально так, чтобы удерживать тепло, а неказистые на вид бесформенные унты были единственной обувью, которая могла не пропускать сырость. По сравнению с ними Эльпис и Ника были одеты куда менее практично.
Психея была такой счастливой, а ведь она и сама ещё совсем ребёнок.
— Карчет, Фликшу! Неста! — Раздалось из уст Трамеша. Мальчик мгновенно замер. Послушание было важнейшим качеством, которые воспитывали антропы в своих детях.
— Спат! — сказал Кургун, обращаясь больше к Нике и Эльпис. За несколько дней общения со своими провожатыми, Ника уже успела выучить слово, с которым спорить было нельзя «неста» — означало отход ко сну. Точно она не знала, но предполагала, что набожные антропы, жившие в мире, буквально сотканном из духов и призраков, считали неправильным бодрствовать в ночное время суток. Может, опасались врагов, что скрываются во тьме, но засыпали все трое всегда мгновенно. Она замечала также, что при каждой трапезе Кургун всегда подкармливает духов, бросая кусочки еды огню.
Психея помахала рукой Фликшу и произнесла слова прощания на антропе, звучавшие очень нежно по мнению Ники: «лязи-лази!», мальчик ответил ей тем же. Трамеш не упустил случая отругать сына. Ника не понимала его слов, но заметила, что он всякий раз отчитывает Фликшу за разговоры с чужачкой на антропе. Психея не стала показывать и тени обиды, она с невозмутимым видом пошла к палатке, где её ждали Ника и Эли.
— Спокойной ночи, кирии, — пожелала Психея, укладываясь рядом с ними.
— Меня беспокоит кое-что, Пси, — обратилась к ней Ника. Девушка вопросительно наклонила голову. — Когда мы придём в Ууракулис… наш план состоял в том, чтобы выменять тебя на Океанию. Как бы это ни звучало, ты знаешь, что я имею ввиду. Для нас с Эли единственный способ спастись, это сбежать в Океанию, в другой мир. Нам нужно, чтобы ты объяснила это вождю племени, и чтобы смогла хотя бы примерно понять ответ. Я понимаю, что концепты сложнее простых разговорных фраз, но прошу тебя, подумай, как это объяснить. Ты наша единственная ниточка.
— Вдруг в Ууракулисе будет кто-то, кто говорит на элла, — предположила Эльпис. — Наши друзья-то худо-бедно проговаривают отдельные слова. К тому же, Пси сама говорила, что её отец долгое время жил в племени. Уж каким-то способом они общались друг с другом.
Психея погрустнела, в её глазах отражались сияющие звёзды. Её диковатая красота раскрылась на севере в полной мере. Она была в каком-то невероятном контакте с природой, животными, местными людьми, наверное, даже с незримыми духами.
— Я почти не помню отца, когда мы жили с уура, — ответила Психея с задумчивым и протяжным акцентом, который всегда завораживал Нику. Казалось, что метиска постепенно растворяется, из старой своей формы, перетекает в новую. — Но меня не считали здесь чужой. Я была уура, как и они все. Не помню, как относились к отцу. Не помню, на каком языке они общались. Я жила тогда как бы между. Могла говорить на антропе, но элла я тоже знала. Наверное, родители учили меня обоим языкам.
От голоса Психеи с этим странным тягучим, как мёд говором, безмерно хотелось спать. Её голос словно был предназначен для того, чтобы рассказывать истории на ночь. Длинные, мрачные сказки о духах, что вторгаются в судьбы людей.
— Говори ещё, — прошептала Ника. — Что угодно, просто рассказывай.
И Психея продолжала. Она рассказывала о том, как сложно и тяжело быть одиночкой в мире горожан. Принимать их нормы и условности, как ничтожны жизни людей, поставивших деньги и блага выше звёзд и свободы. Она говорила, как приятно ей звучание антропа, насколько глубокими кажутся ей слова этого языка, особенно если разбирать их на слоги, если вдумываться в смысл происхождения слов. Затем она стала рассказывать чёрные, как полярная ночь, истории своего народа. О сопротивлении духам, об огромных чёрных касатках и о суровых людях, которых судьба заставляла отправляться в странствия.
Первой уснула Эльпис, в самом начале рассказа. Она отвернулась от девушек, зарывшись с головой в капюшон. Нику сморило спустя ещё пятнадцать минут. Шепчущая в темноте Психея продолжала тихо повествовать о величии антропосов.
***
Ууракулис в своём истинном обличье им обнаружить не удалось. Блуждающий город из блуждающего стал вполне оседлым, а вместо города больше напоминал деревню. Ника догадывалась, что антропосов застали не самые простые времена. Выживание на севере во время зимы никогда не было простой задачей, но раньше зима заканчивалась. Сейчас же стала постоянным проклятьем аборигенов. Оставалось признать самый печальный факт — их дни были сочтены.
Поселение находилось буквально внутри скалы. Чёрной дырой зиял огромный проход, ведущий внутрь пещеры, но и на самих склонах можно было заметить небольшие домики, обтянутые тюленьими шкурами. Особенно остро здесь ощущалась близость моря. Резкий северный ветер приносил с собой привкус солёной воды.
Три чужестранки не могли остаться незамеченными. Отовсюду стали появляться люди. Абсолютно все были похожи на их проводников — одетые в тёплые анораки и унты, на головах меховые капюшоны, глаза раскосые, цвет с такого расстояния Ника рассмотреть не могла, но осмелилась предположить, что тоже фиолетовые или лазурные, слишком уж непривычно странными они ей показались. Выглядели антропосы настороженными, с высоких утёсов в них стали целиться луки.
— Карчет! Буладир крет чен эйда. — Крикнул Кургун. Лучники послушались старшего, и Ника смогла свободно вздохнуть, не боясь, что её вот-вот проткнёт стрела.
Слово «буладир» Ника тоже уже успела запомнить, уж слишком часто Кургун и Трамеш его называли в их адрес. Оно означало всех, кто не антропос — чужаки. Психея потом объяснила, что скорее всего оно означает «инландера» — того, кто пришёл с материка, потому что на антропе «була» означало «большую землю».
— Поверить не могу… — прошептала Психея, когда они приблизились к пещере. — Кирие, я помню это…
Метиска была заворожена, её глаза ласкали потолок пещеры, а рот был изумлённо приоткрыт. Чем глубже они входили внутрь, тем больше объектов открывалось глазу. Антропосы устроили настоящий город внутри скалы. Повсюду горели костры и факелы, слонялись яки и одинокие олени, лаяли собаки. Скала напоминала муравейник. Люди сновали туда-обратно, разделывали шкуры, готовили мясо, женщины стирали прямо в пещерной луже, которая, казалась, специально была здесь выдолблена такой глубокой.
Кургун и Трамеш объяснялись с другими мужчинами, к ним шестерым так и стекались аборигены. Ника не знала, что она должна испытывать. С одной стороны, радость от того, что им наконец-то удалось попасть сюда, а с другой…
Что мы здесь делаем? Это же бред… Нас просто прогонят, и это ещё в лучшем случае…
Но отступать было попросту некуда, она взяла Эльпис за руку. Её кожа была холодной и непривычно шершавой. Желая поддержать подругу, Ника поднесла её ладонь к губам и поцеловала её. Эли в ответ ободряюще погладила её спину.
Как всё легко. Как будто и не было ни измен, ни боли…
Хоть она и отлично помнила, что были.
Ника с умилением заметила, как Фликшу повис на руке Психеи, с лица мальчика не слезала улыбка. Они о чём-то переговаривались на антропе, и он показывал ей на загон с яками. Выглядели вдвоём они невероятно мило, прямо как брат с сестрой. Хоть у Психеи и была смуглая кожа, она всё равно принадлежала этому миру.
Внимательно выслушав Кургуна и Трамеша, к девушкам подошёл мужчина. Он был высокий и статный, со светлыми, почти белыми волосами, убранными в косу. На вид около тридцати-тридцати пяти лет, примерно, как Трамешу. Жестом он дал Фликшу знак отойти от чужестранок.
— Буладир не место в Ууракулисе. — сказал мужчина с сильным акцентом, сонливо растягивая слова, однако его речь была достаточно внятной и чёткой, чтобы девушки его прекрасно понимали.
— Мы привели вам её, — быстро нашлась Ника и положила руки на плечи Психеи, чуть подтолкнув девушку к аборигену.
Мужчина без интереса окинул метиску беглым взглядом. Интересно, блефовал он, или правда не был заинтересован в Психее.
— Не уура. — Отрезал он после досмотра. — У уура не бывает такой цвет, — он ткнул пальцем в растерянную девушку, так что Ника решила заступиться за неё.
— Тогда как ты объяснишь цвет глаз? Или то, что она помнит антроп?
Мужчина покачал головой.
— Нет. Не считается. Она не уура. Зовём таких бакши. Когда наш мужчина ловит буладир-девушку и потом отпускает её. — Он расхохотался. — Это вы зовёте «милость», — словно в насмешку он указывал пальцем на Нику и Эльпис. — Вас, может, отпустим. Будет милость. А потом из милости будет бакши. — Хохот повторился, в этот раз прогремел грозой, несколько слушающих мужчин поддержали его.
— Уура эйда тэр. Вочишь эйре стен. Хамини войчен зеир. — Произнесла Психея на одном дыхании. Глаза её вспыхнули пурпурным пожаром.
Психея не стала больше церемониться, она скинула с себя шубу, которая тем более ей не шла, затем ловко и быстро стянула свитер и кофту под ним, швырнув всю одежду на пол. Перед антропосами она теперь стояла по пояс голой. Гладкое смуглое тело блестело от редких лучей факелов, ей точно было очень холодно, но Психея изо всех сил старалась этого не показывать. Маленькие груди съежились, зато соски стояли торчком. На плоском животе была татуировка в виде спирали. На Психею теперь смотрели все и, что удивительно, вовсе не на её нагую грудь. Антропы с интересом разглядывали татуировку.
— Нет! Не ты. Не может. — Сказал мужчина, покачивая головой.
— Может. Бейе. — Невозмутимо сказала Психея на двух языках поочерёдно.
Кажется, Психее всё же удалось произвести впечатление на антропосов. Сначала они хотели провести вглубь пещеры её одну, но метиска заявила, что пойдёт только с Никой и Эльпис. Воин, говорящий на элла, махнул рукой, и всех троих сопроводили в Ууракулис.
Внутри пещеры было прохладно, но во всяком случае, сюда не проникал промозглый морской ветер, который обдувал всю Пацифиду. Ника заметила, что людей в поселении не так уж и много. Большая часть города в глуби скалы казалась пустой, дома выглядели заброшенными и неухоженными. Скорее всего, люди группировались у входа, сбивались в стайки, никто не хотел оставаться один.
Их провели в одну из лачуг. Возле неё возвышался тот самый тотем, который описывал в своей книге Герод. Он действительно мог удивить своим видом. Длинный каменный истукан, больше двух метров в высоту, несомненно, напоминающий фаллос, был украшен головами животных. Причём головы были не просто черепушками, а искусно выполненными чучелами со вставными глазами-бусинами. Тотем смотрелся вызывающе грозно и в то же время его хотелось рассмотреть. Поражало количество деталей и элементов. Декоративные вырезанные в камне кольца содержали множество незнакомых Нике символов. Как бы она хотела действительно провести с аборигенами несколько месяцев, чтобы изучить их культуру поподробнее. Научный интерес всегда был силён в Нике, не даром она изучала археологию в Академии.
— Дом маи, — сказал мужчина, остановившись у двери. — Зайдите вместе, но тихо! — он наставительно приложил палец к губам.
Их впустили внутрь. За входной дверью тянулся длинный проход, видимо все дома строились на севере по такому принципу. Коридор позволял сохранять тепло внутри. За перегородкой находилась единственная комната, которая скорее всего служила и спальней, и гостиной, и кладовкой. На скамье, устланной белой медвежьей шкурой лежала женщина. Она не была старой, лицо чуть тронули самые первые морщины. Желтоватые волосы убраны в пучок. Возле неё на кровати сидел ребёнок — девочка лет восьми, которая выглядела очень серьёзной, тонкие бровки были сведены у переносицы. Девочка следила за женщиной и смачивала ей лоб холодным компрессом.
Ника терялась в догадках. Она не знала, что сказать или сделать, но кажется, здесь ей отводилась лишь роль наблюдательницы.
Психея, не говоря ни слова, подошла к скамье. Она всё ещё была нагой, казалось, того требовала ситуация. Или она просто не хотела постоянно оправдываться и защищаться. Молча, девушка опустилась на колени возле женщины, на ребёнка она не обращала внимания.
— Я знала, что ты придёшь, Торна. — Сказала женщина, и её губы тронула лёгкая улыбка.
— Я искала тебя, мая. Хотела бы застать тебя в здравии.
— Ты должна быть рада, что застала меня.
Психея опустила глаза в пол, в них задрожали слёзы.
— Только буладир плачут над уходящими. Твой отец же не сделал из тебя буладир?
— Нет, — качнула головой Психея.
— Нет. — Согласилась женщина, — поэтому ты здесь. — Затем она вдруг обратилась к мужчине-воину, приведшему их сюда. — Кжеил? — Он откликнулся, и подошёл к кровати женщины. — Моя дочь вернулась домой. Она будет вашей мая вместо меня. Помоги ей, и тем буладир, которые пришли с ней. Моя Анка всё знает, и научит тебя правильно, — сказала женщина уже Психее. — Прощай, Торна.
Её рука взлетела вверх по направлению к лицу дочери, но вдруг замерла, так и не добравшись до её щеки. Как подстреленный лебедь, она обмякла и точно упала бы, стукнувшись об лавку, но Психея подхватила её в последний момент и поднесла к своей щеке, ловя последние крохи утекающего тепла и жизни из тела женщины, которую она не знала, но которую едва успела застать.
Оставалось очень много вопросов. Ника знала, что они обязательно всё узнают. И она бесконечно жалела и одновременно радовалась. Жалела, что они чуть не опоздали. Возможно, такова была воля судьбы, или мать Психеи сама знала, что именно так произойдёт. Но Ника радовалась, что ей удалось доставить метиску домой, что её приняли. И что её мать завещала помочь им.
Психея так и стояла на коленях. Она отпустила руку матери, затем спрятала лицо, желая скрыть переполнявшие её слёзы, но тут девочка, которую звали Анка, отдёрнула её руку.
— Нэй-нэ! — строго сказала она, покачав головой. Пока девушка была на коленях, они с Анкой были одного роста.
— Эйне… — проронила Психея, но не смогла подобрать слов. — Ты моя сестра? — спросила она в надежде, что девочка поймёт.
Анка покивала.
— Она… — Психея тяжело дышала. Даже представить сложно, что она сейчас испытывала. — Она назвала меня Торна. Это моё настоящее имя?
Девочка вновь кивнула. А потом они обнялись.
***
Кжеил — теперь они знали его настоящее имя, отвёл девушек в соседний дом, там их встретила женщина — жена Кжеила. Он дал ей какие-то распоряжения на антропе, а сам пригласил Нику и Эльпис сесть за стол.
— Вана — моя жена позаботиться о мае Гладе. Если Торна хочет, она может быть на похороны. Вы — нет. — Указал он пальцем на девушек.
— Что было с ней? От чего она умерла? — спросила Ника.
Кжеил плюнул прямо на пол. Затем заговорил, сопровождая свой рассказ активной жестикуляцией.
— Мая — это та, кто мать всем уура. Она просит духи, духи слушают. Если кто болеет, мая просит — и не болеет. Много болело — Мая просила много. Духи не согласились.
— Хорошо, что они успели повидаться перед её кончиной, — выдохнула Эльпис чуть слышно. Она всё ещё плакала, утирая градины слёз со щёк.
Кжеил покивал. Девушки могли лишь догадываться, насколько хорошо он понимал их речь.
— Что теперь будет с Торной? — называть Психею её новым именем было непривычно, но Ника не хотела путать Кжеила именами инландеров. Антропы были очень религиозны и суеверны, и имена для них, скорее всего, представляли большую значимость.
— Анка научит, что делать. Дар Мая даётся по крови первой дочери. Анка маленькая. Торна будет Мая, у неё есть… — Кжеил поводил рукой возле живота, — стен.
— Татуировка, — кивнула Ника. — Отметка с таким рисунком, — она начертила в воздухе невидимую спираль.
— Да, стен — метка. — Кивнул Кжеил. — Это чтобы говорить с духи. Мая Глада сказала, помочь буладир, — он указал пальцем на Нику и Эльпис, — вы зачем две пришли к уура?
Ника набралась смелости. Перед глазами вдруг промелькнула вся их жизнь вместе с Эльпис. Жизнь, которая проходила в Элласе. Годы в Харибде, когда они были вместе, и были безгранично счастливы. День, когда они обрели себя в друг друге. Минуты славы и часы любви. Гастроли, концерты, приёмы, вспышки фотокамер. А ещё жгут, сдавливающий горло. Синяки на теле Эльпис. Чьи-то руки, которые щипают её тело, стискивают его. Всего этого может скоро не стать. И они будут счастливы вдвоём друг с другом.
— Мы пришли издалека. Сбежали из Харибды, потому что там нам нет жизни. Мы такие же отверженные, как и вы. Единственное место, где нас не будут искать — это Океания. И если легенды не врут, вы знаете, как попасть в это место.
Кжеил покивал головой задумчиво. Лицо его заметно переменилось. Было видно, что он чем-то недоволен.
— Храм уура покажем. — Сказал он после раздумий. — Туда можно отправиться. Но ты должна знать — уура против этого способа. Очень сильно против.