524–527 день после конца отсчёта
Вокзал тонул в прозрачной, едва различимой вуали утреннего тумана. В то время, как Сцилла ещё не успела раскрыть глаза, скованная по-зимнему крепким и глубоким сном, порядка пятисот человек толпились на платформе в ожидании «Призрака». Расписания для этого поезда не существовало, билеты в кассах отсутствовали напрочь. «Призрак» был объявлен первым составом, который перемещался по рельсам вне ведома «Ойкуменских железных дорог». Говорили, что это был старый поезд, отправленный на бессрочную стоянку в депо, который был впоследствии отреставрирован и угнан участниками запрещённой организации, которая называла себя Сопротивлением. Они же продавали билеты на «Призрак». Большинство отчаявшихся среди тех, кто пытался уехать из Сциллы, готовы были закрыть глаза на очевидные риски. После официального отбытия «Восточного Вестника», «Призрак» был единственным поездом, уходящим прямо на восток в отменённые земли.
Но из всех них только один Аластор не знал, что он здесь делает. Ему дали шанс, сняли цепь с шеи, и эта незнакомая никогда раньше свобода пугала его. Так ведут себя дикие звери, всю свою жизнь просидевшие в клетке: если дверь вдруг открывается, они лишь неуверенно мнутся у выхода, не решаясь переступить порог. Они слишком сильно привыкают видеть перед собой решётку, так, что вид безграничного неба вселяет в них ужас.
В случае же Аластора, он слишком сильно настроил себя на смерть, чтобы отважиться жить. Глядя на обеспокоенные лица людей, на глаза, которые верили, надеялись, мечтали, чего-то хотели, столько всего себе представляли, он сам ощущал себя чужим среди них. Зачем Гектор отпустил его, когда он покорно согласился принять пулю?
Пронзительный гудок порвал мембрану утренней тишины. Сквозь серое марево тумана забрезжили два золотых глаза, и сотня голов повернулась к ним. Они все мгновенно встрепенулись, пробуждённые от дремоты. В считанные секунды вокзал Сциллы превратился в муравейник, люди все разом бросились к краю платформы, чуть не столкнув с неё более терпеливых, что уже давно стояли там. Выкрашенный в белую краску поезд стремительно пронёсся мимо первых сциллийцев, желавших спастись от смертельного рока. На миг Аластору даже показалось, что «Призрак» умчится дальше, но он всё же сбавил обороты и затормозил. Стоило лишь отскрипеть тормозам, как голос из кабины машиниста закричал что есть силы:
— Двери закроются меньше чем через минуту, или нам не дадут уехать! Кто не успеет, останется здесь!
Аластор проглотил комок в горле, и прижал трость к груди, почувствовав, как толпа сомкнула его со всех сторон. В единое мгновение паника облетела платформу. На эту минуту они все перестали быть людьми, они превратились в чудовищ, и Аластор почувствовал себя на своём месте, среди таких же, как и он.
Они стали проламываться сквозь ещё не раскрывшуюся щель дверей, вваливаясь внутрь и уносясь куда-то вглубь вагона. Аластор оказался среди первых счастливцев, кому удалось проникнуть в чрево «Призрака». Поток тел, где каждый чувствовал себя беспомощной щепой, сносимой волнами, пронёс бывшего наёмника внутрь и, оттолкнув от основного маршрута, швырнул прочь, сильно прижав к стене в тамбуре, у входа в вагон. Аластор, находясь в относительной безопасности, видел, как люди неслись, расталкивая друг друга, как кто-то упал, и как на него наступали, кто-то кричал, кто-то ругался, но все они уже были спасены. Всего через пару минут они забудут эту давку, притворятся дружелюбными, будут холить безумную толпу, утверждать, что если бы они действовали спокойно, то все успели бы войти. Они будут говорить это таким тоном, словно не имели никакого отношения к панике. Никто из них никогда не признается и даже не вспомнит, что сам расталкивал остальных, потому что в этот миг они были единым живым организмом, потеряв свою индивидуальность.
Он увидел, как двери стали защёлкиваться, вызвав испуганные вопли тех, кто ещё стоял снаружи. Он видел, как люди влезали в двери, как те зажимали их, приоткрываясь снова, словно хищное животное, пережёвывающее свою добычу. «Поезд отправляется», — объявил машинист хладнокровно, и состав сорвался с места, двери всё ещё не успели закрыться, в них продолжали протискиваться новые пассажиры, вместе с тем как «Призрак» набирал обороты. Никто из оставшихся на платформе, коих было немало, не сдавался, некоторые прыгали, хватаясь за поручни по ту сторону от вагона, кто-то срывался, отлетая на платформу, кажется, кто-то попадал под колёса поезда, «Призрак» продолжал ехать, не обращая внимания ни на что.
Тут Аластор увидел женщину, бегущую вслед за поездом. У него не ушло много времени на то, чтобы узнать её. Эта была она, из вагона «Харона», та, что обещала поставить свечку за Аластора. Её волосы выбились из пучка, она бежала, как в последний раз, кто-то из мужчин, удерживавших двери, протягивал ей руку, но догнать поезд она не могла. Лицо стало красным, кроме бескровных губ, слегка приоткрытых не то в стоне отчаяния, не то в попытке совладать с дыханием.
Аластор не успел подумать о том, зачем это делает, он ведь знал, что она была больна… просто он стоял в тамбуре, а «Призрак» не успел забрать всех пассажиров; он схватился за поручень, и повиснув на нём на всю возможную длину, высунулся из раскрытых дверей, протягивая ей трость. Женщина, кажется, сама не успела ничего сообразить. Все они в эту минуту действовали на уровне рефлексов, не по-человечески, они не жили, а выживали. Она схватилась за трость, и Аластор изо всех сил рванул её на себя, втащив внутрь вагона. Не выдержав равновесия, они оба моментально оказались на грязном от быстро таящего снега полу, сердца неистово клокотали, дыхание сипло гудело прямо в ушах. «Призрак» покинул платформу, а мужчины отпустили двери, чтобы не видеть сквозь узкие заиндевелые окошки горстку оставшихся в Сцилле и искорёженные поездом тела тех, кто шёл до конца.
Скрежетнув, одна створка дверей заняла свою позицию, вторая так и осталась распахнутой, и белый снег с ледяным ветром влетали в тамбур.
Нога неистово ныла. Почти парализованный болью, Аластор старался поскорее прогнать все мысли, чтобы опять обрести сознание, но не мог. Женщина тоже не могла прийти в себя, кажется, ей стало плохо от быстрого бега.
— Вы как? — спросил один из тех, что держали дверь, Аластор не сумел рассмотреть его лицо за белым облаком боли.
— Сойдёт, — выдавил он в конце концов, заметил среди искр протянутую руку, покачал головой. — Я сам встану. — Заставил произнести себя он.
В это время женщина сначала обрела равновесие, опершись о руки, затем сумела подняться. Аластор понял, что не может больше лежать на полу, не привлекая к себе внимания. Перенеся весь свой вес с правой ноги на трость, он, превозмогая боль, поднялся.
— Спасибо вам! — запричитала тут же женщина, по её щекам бежали ручьи слёз, лицо стало пунцово-красным, волосы спутаны, она всё ещё задыхалась, но выглядела бесконечно благодарной. — Если бы не вы… Спасибо вам огромное!
— Ладно, — отмахнулся Аластор. — Пойдёмте в вагон. — Сам он мечтал лишь о том, чтобы поскорее принять сидячую позу и, желательно, вытянуть ногу.
И тут, когда зрение вернулось к нему, он вдруг рассмотрел на её шее уже ничем не скрываемые бурые пятна. Сколько ей осталось до того, как лихорадка добьёт её? Пара дней? Тогда к моменту прибытия в отменённые земли «Призрак» вполне оправдает своё название.
Она не узнала его, он не сомневался. Ни на миг в её бездонных синих глазах не сверкнуло понимание. Зато он помнил её, помнил хорошо.
— Что? — испуганно воскликнула она, поймав его пристальный взгляд.
Аластор стянул с шеи свой старый тёмно-синий шарф и протянул ей.
— Закутайтесь, — сказал он тихо, — и утрите пот с лица.
Она поняла его. Спрятав глаза, женщина поступила именно так, как он ей приказал. Неужели она до сих пор не узнаёт меня? — думал Аластор, идя вслед за ней по узкому коридору вдоль дверей купе. Хотя, когда мы виделись, я выглядел иначе… одет был по-другому, да ещё синяк под глазом. Сейчас на нём было чёрное зимнее пальто, тёмно-серые плотные джинсы и кожаные ботинки, второй наряд, состоящий из грязного коричневого плаща, он решил оставить, он надевал его, когда не хотел привлекать излишнего внимания, потому что походил в нём на бедняка, но в вагоне «Призрака», билеты на который стоили порядка тысячи, может, больше талантов, такая одежда смотрелась бы странно.
Поезд уже пришёл в движение, люди сновали из вагона в вагон в поиске свободных мест. Разумеется, всё было переполнено, и им предстояло провести здесь ещё три-четыре дня, никто не знал точно, за сколько «Призрак» доберётся до отменённых земель, всё зависело от ситуации на границах. К счастью, никто сильно не переживал из-за тесноты, она казалась самой ничтожной платой за возможность сбежать из Сциллы.
— Можно? — спросил Аластор, заглянув в одно из купе. Внутри сидела замужняя пара с грудным ребёнком. Те согласно кивнули.
— Вы можете занять нижнюю полку, — произнесла женщина с ребёнком, кинув взгляд на его трость.
— Спасибо, — согласился Аластор. Он уже привык к тому, что люди признавали в нём калеку.
Он, не раздеваясь, лёг на свободное место. Боль в ноге всё ещё не угасала. Он видел, как женщина, которую он спас, влезла наверх и заняла полку над ним, потом он просто уснул, не способный больше оставаться в сознании.
Он проспал несколько часов, потом, наконец, очнувшись, Аластор поднялся и сел. Тут отец семейства, приходившегося ему соседями, сразу же заговорил с ним.
— Женщина, что вошла вместе с тобой.
Чёрт! Что ещё?
— Она сказала, что вы не знакомы, мы не стали тебя будить.
— Что произошло? — потребовал Аластор.
— Она была больна зимней лихорадкой. Ты сам не видел? Моя жена заметила пятна на щеках и сказала мне. Я заставил её уйти. У нас тут ребёнок!
— Где она теперь? — спросил он.
— Откуда мне знать, может, в тамбуре? Я предупредил остальных, кто в вагоне, чтобы не пускали её. Думаю, новость пошла по поезду.
Аластор сел. Боль в ноге унялась, он явно чувствовал себя лучше после сна. Что делать теперь? Это ведь он помог ей попасть в поезд. Кажется, она ничего не сказала на сей счёт. Тут он подумал, что есть только одно верное решение.
Женщина, баюкая ребёнка, всё причитала по поводу зимней лихорадки: «И зачем только она поехала? Всё равно не перенесёт дорогу, почему её не изолировали?!»
— Я скоро вернусь, — сказал Аластор семейной паре и, поднявшись, вышел из вагона.
Он зашёл в тамбур и увидел её там. Одна из дверей всё ещё была открыта, она лежала возле противоположной, кутаясь в шарф, что дал ей Аластор, кажется, спала, может, потеряла сознание. Он подошёл к ней, затем опустился на пол рядом.
Её лицо, блестящее от пота, мелко подрагивало, глаза были закрыты, под ресницами скопились слёзы. Всё ещё растрёпанные волосы липли ко лбу и щекам, рот был приоткрыт и ловил судорожные глотки воздуха. Аластор снова заметил пятна. Дела плохи. Тут она открыла глаза, взглянула на него, попыталась улыбнуться или что-то сказать, но потом зашлась сильным кашлем, прикрыв рот рукой.
— Мне жаль, что вас прогнали. — Сказал он негромко. Колёса дребезжали ещё громче из-за раскрытой двери тамбура. Внутрь влетали белые искры снега. Был уже день, и серое небо метало пыль зимы на обречённую землю.
— У них малыш… и вообще, я понимаю, что мне там не место. Будет плохо, если кто-то заболеет. А вы не боитесь заразиться?
— Так было бы лучше, — признался Аластор. — Я не знаю, зачем я бегу со всеми. Я уже давно ищу смерть, а она всё не приходит.
— Говорят, смерти больше нет. Лишь конец света. Говорят, все, кто сейчас умирают, обречены бродить по Асфоделевым полям. — После этой фразы она опять закашлялась.
— Зачем вы поехали? Вы же знаете, что скоро умрёте, — спросил он её.
— А как я могла остаться? — проговорила женщина, когда кашель стих. — Я отправила двух своих дочерей на «Восточном Вестнике» и обещала поехать вслед за ними. Как они будут без меня? Две мои дочки… ждут меня где-то там. Они ведь даже не знали, что я была больна. А ещё Теренея… это младшая, она забыла свой компас, — женщина сунула руку в карман, достала его оттуда и показала Аластору. — Она думает, это подарок отца. Она всегда очень хотела его увидеть, я подарила ей, сказала, что это от него.
— Где их отец? — спросил он.
Женщина покачала головой, опустив глаза на компас в своей руке, затем кратко кашлянула, прикрыв рот рукой.
— Я умираю. — Прошептала она. — Скоро я потеряю сознание, и начнётся агония… — на её глазах навернулись слёзы. — Мои дочки ещё совсем маленькие… они не справятся одни. Я сказала им, что мы пойдём дальше из отменённых земель. Пойдём искать ворота в Океанию.
Она правда верит в это? Что Океания существует? — подумал Аластор, глядя на неё с сомнением. Уж не потеряла ли она рассудок, как бедная Лисса?
— Пожалуйста, кириос, — прошептала она, подняв на него ледяные синие глаза, в которых теперь пылало отчаяние. — Я прошу вас. Найдите их, моих дочерей!
Аластор опешил от этого предложения.
— Вы серьёзно? Вы даже не знаете, кто я.
— Я знаю, что вы хороший человек. И ещё я видела, когда вы помогли мне взобраться… я видела… — она протянула к нему руку и положила ладонь на рукоятку пистолета на поясе, скрытую за плащом. Аластор вздрогнул от этого жеста. — Вы тот, на кого можно положиться, вы сильный. Вы всё можете сделать. Вы ведь сказали, что не знаете, зачем вы здесь. Верно, это сами боги послали вас ко мне. Молю вас, мне больше некого просить!
Аластор смотрел на неё, в её сумасшедшие дикие глаза, пытаясь понять, что ей известно о нём или что она думает. С другой стороны, услышав это предложение, он моментально обрёл цель, которой был лишён всё это время. Гончая не получает удовольствия от бега, когда ей некого выслеживать. Без цели Аластор был никем.
Он положил свою широкую ладонь поверх её руки. Она была горячей. Аластор сжал компас в кулаке, затем поднёс к глазам и рассмотрел получше. Стрелка задёргалась, указала на север и замерла. На другой стороне была гравировка: «Никогда не теряйся» — гласила надпись.
— Я позабочусь о них. Я обещаю. — произнёс он тихо, так, что голос почти потонул в стуке колёс. Затем он убрал компас в карман пальто.
— Спасибо вам! — она моментально изменилась, стала такой умиротворённой и счастливой. — Найдите их. Они где-то в Термине. Мои дочки… Вестания — это старшая, ей семнадцать лет, у неё тёмные волосы, как у их отца. Она очень смелая, очень сильная, я уверена, что она хорошо заботится о сестре. Вот только… они плохо ладили, надеюсь, у них всё хорошо. Теренее двенадцать, настоящая красавица, у неё волосы светлее, она очень добрая, ласковая девочка. Я умоляю вас, помогите им!
Он понял, что она сейчас потеряет сознание, поэтому взял её за руку и слегка приподнял. В ответ её кисть что есть силы вцепилась ему в локоть, так, что было ощутимо даже сквозь верхнюю одежду.
— Как вас зовут? Чтобы они поверили мне. — Спросил Аластор, испугавшись, что она не успеет ответить.
— Алкиона. — Прошептала она, закрывая глаза. — Меня зовут Алкиона.
Это значит «зимородок». Раньше говорили, что зимородки после смерти супруга не едят и не пьют, лишь громко и скорбно кричат в одинокое полотно неба.
— Просто покажите Теренее компас. Она такая хорошая… Я никогда их не увижу больше, — слёзы побежали по её щекам, она начала плакать навзрыд. — Пожалуйста… кириос… помогите мне… — вырвалось у неё сквозь рыдания.
Аластор достал пистолет. Массивный глушитель уже покоился на дуле. Скорее всего, шум колёс тоже сыграет им на руку.
— Всё будет хорошо, Алкиона, — сказал он тихо. — Я помогу вам.
Она приоткрыла глаза, посмотрев на дуло и подставила под него голову.
— Пожалуйста! Чтобы весь этот ужас закончился, — прошептала она сквозь плач.
Аластор мягко нажал на спуск. Сдавленный выстрел раздался в тамбуре. Словно кто-то вскрыл бутылку шампанского. Кровь тут же заскользила на грязный пол, смешиваясь с талым снегом, окрашивая грязно-бурый в красный. Аластор вернул пистолет назад в кобуру, поднял всё ещё горячее тело Алкионы, поднёс его к распахнутой двери и отпустил в пропасть белой пустоши. Тело на секунду взвилось вверх, подхваченное потоком воздуха, а затем плавно свалилось в кювет вместе с тем, как поезд мчался прочь.
— Я позабочусь о них, Алкиона, — пообещал он в распахнутую пустоту. — Так же, как и о тебе.
***
Колёса пронзительно скрежетали из-за тормозов, поезд замедлялся, и из купе люди потихоньку стали выходить в тамбур, в коридоре уже столпилась очередь. Они почти не говорили. Аластор следил за ними, лёжа на нижней полке. Некуда торопиться. И лучше не спешить. За эти три дня он больше узнал об отменённых землях и о Сопротивлении. «Призрак» был полон добровольцев, желающих присоединиться к армии революционеров. Исключением не были и его соседи по купе — семейная пара с ребёнком.
«У вас младенец, почему не позаботиться о его безопасности?» — спросил он, когда глава семьи рассказал о цели своей поездки.
«Сопротивление обеспечит нам безопасность. — Ответил на это мужчина. — Только с Алкидом возможно будущее».
«Вы знаете, кто такой Алкид?»
«Ядерная бомба свободы», — ответила женщина, оторвав глаза от младенца, что пил молоко из её груди. В этих усталых отчаянных глазах Аластор увидел странную боль.
«Ты не знаешь нас, не знаешь, через что нам пришлось пройти, — сказал её муж. — Мы не можем стоять в стороне».
Имён они не называли, и это устраивало Аластора. Имена лишние и ненужные, в них не оставалось теперь и толики смысла. Но ему нравились эти люди, сколько бы мятежа ни было в их громких словах. Ему нравилось, что они не задавали лишних вопросов, хотя могли. Когда он вернулся из тамбура после того как убил Алкиону и выкурил три сигареты подряд, глядя в белую пропасть сквозь раскрытую дверь вагона, они не сказали ни слова, не спросили, что стало с женщиной, и ни разу не поинтересовались, чем он зарабатывал себе на жизнь.
«ГОВОРИТ МАШИНИСТ, — Аластора всё ещё удивлял человеческий голос из динамиков, слишком уж они все привыкли к Диктатору. — МЫ ПОЛУЧИЛИ СООБЩЕНИЕ ОТ ЧЛЕНОВ СОПРОТИВЛЕНИЯ. ВОКЗАЛ ТЕРМИНЫ ПОЛОН ПОЛИЦЕЙСКИХ, ПОЭТОМУ МЫ ОСТАНОВИМСЯ РАНЬШЕ ПЛАТФОРМЫ. ТАМ ПАССАЖИРАМ ПОПЫТАЮТСЯ ОБЕСПЕЧИТЬ ТРАНСПОРТИРОВКУ, НО ОБСТРЕЛА НЕ ИЗБЕЖАТЬ. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ НА ВЫХОДЕ».
Отлично.
Аластор с удовольствием слушал, как в коридоре поднимается паника. Он прикрыл глаза на секунду, взвешивая свои силы. Каковы их шансы покинуть поезд? Куда идти потом? И самое главное — где искать девочек. Интересно, как выбрались они в таком случае? — Подумал он. — Возможно, Алкиона, ты зря наняла меня, власти и военные уже сделали всю работу. Что тогда? Просто позволить им расстрелять себя?
Нет. Я должен точно знать, что они мертвы. Тогда не важно, что дальше.
Он влез в карман и достал компас, что дала ему Алкиона. Стрелка лениво покачнулась влево, затем сделала полный оборот и указала на север. «Никогда не теряйся» — прочитал он на задней крышке. Бесполезно, Алкиона. Я уже потерян. Очень-очень давно.
— Эй, — окликнул его мужчина.
Аластор без интереса перевёл глаза на соседа по купе. На вид ему было около сорока, может, примерно, как Аластору. Поздний брак, единственный ребёнок, последняя надежда. Как это всё далеко, как незнакомо. Он ничего не знал об этом. У Минотавра тоже была семья. И где он теперь? Почему-то Аластор считал, что семья ослабляет человека. Он был уверен, что не прожил бы так долго, будь у него кто-то. Любые связи, любые привязанности заставляют человека забыть о самом важном — чувстве самосохранения. Может, кто-то назвал бы эту мысль эгоизмом, он называл это выживанием.
Мужчина сидел, обнимая жену за плечи, та спрятала лицо в складках его одежды, прижимала к груди ребёнка. Кажется, все эти три дня она почти не выпускала его из рук, всё баюкала, осыпала поцелуями, как самое ценное сокровище на свете. Матери и не думают о детях иначе. Для них это и есть сокровище, их жизнь, их все. Слишком странное понятие, далёкое, он знал о существовании этой привязанности, знал о её силе, но лишь как о данности, сам он никогда не чувствовал ничего подобного.
Отец семейства погладил жену по плечу, поднялся с места, оставив её одну. Она плачет, — заметил Аластор. — Боится за себя и ребёнка. Все они боятся. Трепещущие кролики, которых пригрозились зарезать. Мужчина пересёк расстояние, разделявшее их, и опустился на край полки Аластора, тот поднялся и тоже сел.
— Послушай, — прошептал он, опасливо поглядывая на жену и толпу в коридоре. — Я знаю, что ты сделал в первый день, ещё в Сцилле.
Хотел удивить меня? Или напугать? Конечно, ты знаешь. Возможно, все в вагоне, а то и в поезде знают. Я же вижу, что вы все меня опасаетесь. Из тамбура на него и теперь поглядывали пытливые глаза.
— И я считаю это правильным, она была больна… — Продолжил мужчина.
— Ты хочешь попросить, чтобы я помог вам сойти с поезда? — Прервал его Аластор. Слишком много лишних слов. Он ненавидел эти прелюдии.
Мужчина не ответил, сам ждал ответа, не сводя с него глаз.
— Я в любом случае сделаю то, что смогу. Но не уверен, смогу ли я много.
— Будем надеяться на лучшее, — кивнул отец семейства. Затем опять покосился на жену, та нашёптывала ребёнку что-то, и специально повысила голос, когда муж перешёл на шёпот. — Спаси их, — попросил он чуть слышно. — Я за себя не прошу.
Лишено всякой логики. Вот то самое — выживание не играет роли, лишь забота о любимых людях. А смог бы он поставить чужую жизнь так высоко, чтобы пожертвовать своей? Тот, кто забирает жизни, не может их ценить. — подумал он. Взять даже Эхо. Она была нужна ему. Это тоже потребление. Любовь так не работает, скорее всего. Нет, это точно не про тебя.
А что в итоге? Если они останутся вдвоём, две разбитые жизни, виновные лишь в том, что кто-то любил их больше себя. Лишено смысла. Если расценивать правильно, если бы нужно было из трёх выбрать двоих, то можно пожертвовать женщиной. Муж позаботится о ребёнке, она не справится одна, слишком слабая. Или ребёнком. Тогда они смогут завести ещё одного. Если выбирать всего одного из трёх, то выгоднее опять же пожертвовать женщиной и ребёнком. При таком раскладе, при раскладе здравого смысла, я должен защищать тебя, как кормильца, революционера, мужа, отца. В тебе больше смысла, чем в них двоих. Только сам ты мне не простишь этого. Аластор знал людей, знал их поведение и ход мыслей, но не мог понять.
— Я сделаю всё, что смогу. Я уже сказал. — Ответил он.
— Спасибо.
Не нужно благодарить за неправильные поступки. Ты же не знаешь, кого мне придётся застрелить, чтобы спасти твою семью. Ни ты, ни я не можем знать, сколько ещё семей и жизней я покорёжу за день. Раньше он сам никогда так не рассуждал. Всё это пришло после падения «Чёртова Колеса» на его правую ногу. Словно в напоминание об этих событиях, нога отозвалась болью.
«ПРИБЫВАЕМ ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ! ДВЕРИ ОТКРОЮТСЯ СПРАВА ОТ ГОЛОВНОГО ВАГОНА» — раздался голос машиниста.
Аластор вздохнул полной грудью. Все эти люди в коридоре. О чём они могли думать? Сколькие из них были вооружены? Единицы, да и то во всём поезде. Оружие в Сцилле достать невозможно, ему даже пуль не удалось найти.
Аластор влез в сумку. Кроме воды и скромных запасов еды, которые уже иссякли, в ней лежал лишь один предмет.
— Возьми, — он протянул соседу второй пистолет «агоназ», тот, которым он застрелил Мантикора. Оружие самого Мантикора покоилось в кобуре на поясе, прикрытое плащом.
Мужчина медленно протянул руку, неуверенно сжал рукоятку, после чего проверил запас патронов. Аластор не ошибся в нём, оружием пользоваться тот умел, во всяком случае точно держал раньше в руках.
— Нам нужно будет прикрыть их тоже, — Аластор кивнул на коридор, говорил тихо. — Не только твою семью.
Мужчина кивнул.
— Пусть они идут с остальными, где-то в толпе, в середине будет безопаснее. Ты идёшь первым, я последним. Никто не знает, что будет, когда поезд остановится, но действовать придётся быстро. Ты готов? — Он кивнул. — Тогда иди в тамбур. Позаботься о них, — Аластор кивнул на женщину, — а я займусь этими, — затем на остальных пассажиров.
Он решительно поднялся с места. Поезд всё сбавлял ход, но ещё не остановился. Аластор встал в дверном проёме и, вынув из кобуры пистолет, поднял его над головами людей. Все взгляды устремились на него.
— У кого-то в вагоне ещё есть оружие? Огнестрельное? — спросил он, чтобы его слышали остальные. Тишина отозвалась безнадёжным ответом.
Овцы, — обречённо подумал он, закрепив трость на поясе, почти как меч в ножнах.
— Тогда вы идёте за ним, — он обернулся к мужчине, чьего имени не знал, — он держит оборону спереди и слева, я сзади и справа. Женщины, старики, дети… — он заметил в толпе человек десять входящих в перечень. — Идут в центре. Остальные по краям. Всем всё ясно?
Толпа не стала возражать, что уже было победой. Овцы, — опять подумал он.
Главное, чтобы люди из других вагонов не сбили их. Если начнётся стрельба, если поднимется паника и все бросятся в разные стороны и начнут топтать без разбора друг друга, как это было при посадке на поезд…
Они закопошились, занимая свои позиции, о чём-то переговаривались, но Аластор не слушал их.
— Если замечаешь Сопротивление, быстро ведёшь их к ним, — сказал Аластор своему новому напарнику, когда они уже стояли в тамбуре возле дверей. — Я прикрою вас.
Тот молча кивнул, затем оглянулся назад на группу людей, выглядывая свою семью.
— Не оглядываясь, — сказал Аластор сурово. — Ты смотришь только вперёд и только налево. Ты идёшь вперёд и не смотришь назад. Ошибка может стоить жизни.
— Я понял, — кивнул он.
Нервничает. Может подвести.
— Всё с ними будет хорошо, если ты действуешь, как я сказал.
Он опять кивнул, кажется, было слишком страшно говорить.
Сразу несколько звуков огласили секунду напряжённой тишины. Звуки стрельбы снаружи, возгласы толпы, скрежет раскрывающихся дверей, затем в тамбур ворвался порыв ледяного ветра. Аластор выпрыгнул наружу, не раздумывая. Глубокий снег, боль в ноге, белое ничто со всех сторон, совершенная белизна. Машинист сообщал что-то по громкой связи, но за шумом его уже стало не слышно. Звуки стрельбы где-то в восхитительном белом пейзаже. Крики, возгласы, шум, бесконечный шум. Он заметил, как его группа людей побежала куда-то в сторону от стрельбы, на миг оглянулся, заметил вдали людей и собак. Собачьи упряжки, хватит ли, чтобы увести всех? Взрывы, бессчётные взрывы, затем солдаты в янтарной форме где-то за белой стеной. Далеко, но не для Цербера. Он знает, как убивать, он умеет это. Сладкий вкус смерти на губах. Гуща событий, как в «Чертовом колесе», только он силён, он знает, как вести себя. Совсем не похоже на то, чем он занимался последние годы, не пустота, не отчаяние, это гул, это шум, это война, это перестрелка. Зверь сорвался с цепи, ничто больше не остановит его. Он палит как безумный, он перебегает со своей позиции так, чтобы не задеть других пассажиров, мечущихся в панике из одного угла в другой, падающих, красящих белый снег своей кровью, их жизни рушатся под пулями, они остаются лежать здесь, в бесконечном снежном краю.
Полицейские становятся ближе. Янтарные формы хорошо заметны на снегу. Члены Сопротивления, не так много, но их количество возрастает, одеты в светло-серое, сливаются со снегом, Цербер старается не попадать по ним. Несколько янтарных форм присоединяются к мирным, ложатся в сугроб. Сугроб — гроб для военных. Он продолжает стрелять, пока не заканчиваются пули. Ныряет в брешь между вагонами, перезаряжает пистолет. Спасибо Мантикору. Пуль много. Опять выходит на поле бойни. Если я умру, ничего не изменится. Это не страшно. Да, я обещал найти девочек и избавить их от мучений. Она взяла с меня слово. Но если я погибну здесь, на выходе из поезда, значит и они погибли. Всё просто. Всё всегда было просто. Аластор уже всё решил для себя, жить ему осталось недолго, он смирился со своей гибелью уже два года назад. Он уже успел внести свой вклад, он успел отправить на тот свет стольких, кто нуждался в этом. Ему осталось разобраться с дочерями Алкионы, и потом он, наконец, застрелит себя. Поэтому Аластор был уверен, что он не умрёт прямо сейчас. Слишком глупо и нелепо. Он может встать прямо напротив дула, и снаряд всё равно пройдёт мимо. Поэтому он сражался так отчаянно, поэтому лез на рожон, подставлялся под удары, поэтому он перешёл в близкую атаку, когда пули закончились опять, а времени перезаряжаться не было. Цербер выдернул клинок из трости и убил ещё четырёх военных, одного — ровным порезом по горлу, второго сначала по ногам, когда тот упал — остриём в голову, третьего с нижней позиции, всадив сталь под челюсть, прямо как сам хотел застрелить себя. Четвёртый только выстрелил, Цербер увернулся, почуял пулю, пронёсшуюся рядом с плечом, вонзил лезвие в сердце. Все остались лежать, новых не было, он убрал стилет, перезарядил револьвер, уже хотел продолжить, найти себе ещё врагов. Сердце бешено колотилось, зверь упивался кровью, он был на своём месте, он не хотел уходить, но тут его насильно остановили.
— Всё! Пошли отсюда, — приказал ему голос, носителя Аластор не успел опознать, он ничего не видел чётко, мог лишь расценивать свои движения, чтобы убивать.
Он хотел возразить, хотел сказать, что готов убивать ещё, но затем его грубо одёрнули, зверь слегка опешил, когда безвольно повисшая цепь натянулась опять. За столько лет он так и не привык ходить на поводке. Он ненавидел свою цепь. Гектор сказал, потому он и уволил его. «Ты получаешь удовольствие от убийства, Аластор». Ну и что? Это разве плохо?
— Уходим сейчас. — Его потянули сильнее.
Он только теперь пришёл в себя. Перед ним стоял совсем молодой парень, лет шестнадцати на вид, с коротко стриженными тёмными волосами. Лицо было совсем ещё юным, на подбородке только-только появлялся первый пушок бороды, которым тот, видимо, гордился. Под карими суженными глазами можно было разглядеть синяки усталости. Он тоже был одет в светло-серую куртку Сопротивления, застёгнутую до самого верха.
Аластор последовал за ним. «Призрак», огромный локомотив, одиноко стоял посреди Белизны, пустой, с открытыми, словно в вопле, дверьми, возле него снежная равнина была запятнана. Будто кто-то пролил на скатерть бокал с вином. Красные пятна рассыпались повсюду, неподвижные тела распластались по земле в разных позах. Пассажиры, полицейские, революционеры, женщины, мужчины. Но ничего, скоро снег заметёт их. Зима и Белизна возьмут своё назад, они не любят пятен цвета. Здесь вырастет новый сугроб. Сугроб — гроб для слабых.
Последняя собачья упряжка уже уезжала. Активист схватил Аластора за руку и заставил запрыгнуть на неё вслед за собой. Нога пронзительно застонала, он поморщился.
— Ранен? — спросил ещё не сломавшийся голос. Два карих глаза на мягком лице обеспокоенно оглядели мужчину.
— Нет, — ответил Аластор. Оглянулся на Белизну. Янтарного прибавилось, но их уже не догнать. Слишком далеко, солдаты полиции были без саней.
— Ну ты задал им жара! Не думал, что кто-то из поезда на такое способен, — заметил он, усаживаясь в санях поудобней. Напротив сидели только трое пассажиров, мужчина и пожилая женщина, третий — в серой куртке — правил санями. Интересно, удалось ли выбраться семейной паре? Жаль потерять второй пистолет, хоть нужды в нём теперь нет.
— Повезло. — Ответил Аластор.
— Сопротивлению нужны такие, как ты. Время идёт, его слишком мало, чтобы обучить новичков. Почтём за честь сражаться с тобой. — Сказал он.
Новичков? А сам-то…
— Нет, я не могу, — ответил Аластор. — У меня есть кое-какие дела в Термине, потом я уеду очень далеко.
— Подумай, ты мог бы принести пользу всей Ойкумене, — в его взгляде не было неприязни, скорее просьба, почти мольба. Аластору очень не хотелось, чтобы его принуждали к чему-то. Особенно теперь, после того как сам Гектор отпустил его.
— Я ищу кое-кого. Две девочки приехали сюда на «Восточном Вестнике». Я должен найти их. Ты что-то знаешь?
Он задумчиво закатил глаза.
— Много кто приезжал. В Сопротивлении никого похожего не видел. Можешь спросить в городе у местных, они наверняка подскажут. Или лучше у нас в лагере. Там помогут с поиском пропавших.
— Нет, я не могу терять время. Найду их сам.
Он невесело кивнул.
— Может, всё же передумаешь? Мы всем рады, кто готов за нас сражаться.
— Сам-то не рано решил на войну отправиться? — Аластор поморщился, подумав о его возрасте снова. — Пока ещё молоко на губах не обсохло. Или Алкид готовит армию детей против толпы вооружённых янтарей?
Парню явно не понравилось такое заявление.
— Я достаточно взрослый, чтобы держать в руках оружие. Да, времена непростые, мы берём всех. Но никого не заставляем насильно.
— Ты знаешь Алкида? — спросил Аластор, подумав о том, что, может, хоть кто-то из Сопротивления сумеет ответить ему на этот вопрос.
Увы, парень разочарованно покачал головой, уносясь взглядом куда-то в белое ничто, проносящееся мимо них.
— Нет. Но я знаю тех, кто его знает.
Сомневаюсь, что кто-то вообще знаком с ним лично.
— Кто он? — спросил бывший наёмник вслух.
— Он — свобода, — ответил парень, его зрачки подрагивали, отсеивая сменяющие друг друга волны зимы. — И он — война.
— Звучит громко. Только никто не имеет ни малейшего понятия о том, кто он сам.
Собеседник пожал плечами.
— Он скрывается. Представь, если бы такой важный человек, как Алкид, «Перфекция», просто свободно расхаживал по улицам, или, предположим, принимал участие в таких операциях, да его бы давно убили. Пусть и принято говорить, что на месте срубленной головы вырастут две, что его дело продолжится даже после его смерти, именно он даёт людям очень сильную надежду.
Вдалеке забрезжил город. Белизна прерывалась, нарушенная силуэтами высоких чёрных домов. Добро пожаловать в Термину, — подумал Аластор. — Для всех новоприбывших мы предлагаем отличный бесплатный комплект пуль.
— Что это за лидер, который заставляет своих солдат рисковать жизнями, когда он сам отсиживается в убежище? — спросил он, не желая оскорбить парня, но по крайней мере задеть.
— Алкид — не такой, — возразил он, переведя взгляд рассерженных глаз на Аластора.
Каждая жаба своё болото хвалит. А с такой слепой верой тут и говорить не о чем.
— Ладно. Буду благодарен, если высадите в городе. — Сказал Аластор и столкнулся с сомнением в глазах мальчишки. Он явно не хотел упускать потенциального солдата, да ещё и с оружием. Только что он сделает? Да, есть ещё второй, что правил упряжкой, но они же оба видели, как сражается Аластор. У них не хватит сил меня удержать.
Сани остановились, проехав первый квартал города. Термина. Сцилла. Харибда. Все города Ойкумены похожи, если знаешь один, знаешь их все. Улицы вьются загнутыми спиралями, чем дальше от центра, тем дома всё проще и скуднее. Чем дальше город от столиц, тем уродливее здания, тем грязнее улицы, занесённые вечной зимой. До конца света по ним ещё можно было передвигаться в машинах, теперь же снег положил конец любым формам личного транспорта, кроме собачьих упряжек, но кто будет содержать свору, если еды не хватает даже людям?
— Спасибо, что подвезли, — Аластор слез с саней. Улица была пустой, насколько видели глаза, должно быть, остальные упряжки уехали дальше.
— Осторожнее в городе, — предупредил второй революционер, что правил собаками. Звери тем временем начали грызться друг с другом, воспользовавшись остановкой. — Обычно янтари не тиранят жителей, но после такой перестрелки в поле, один Кронион знает, что они могут устроить.
— Я не задержусь здесь, — сказал Аластор. Ни в Термине. Ни в Ойкумене. Ни в этом мире. — Найду девочек и всё.
— Удачи в поисках, — ответил парень холодно. — Но, если что, помни — мы рады принять тебя.
— Я уже понял. — Сказал Аластор.
Погонщик взмахнул хлыстом, тот щёлкнул, задев ухо самого крупного чёрного пса, что задирал младшего напарника, не переставая грозно рычать всё время, что длилась короткая стоянка. Чёрный сперва пригнулся от удара, а затем яростно огрызнулся на хлыст, за что получил ещё один удар, и только тогда покорно сдвинулся с места, возобновив бег. Они же стреляют бешеных собак, верно?
Сани унеслись куда-то вглубь Термины. Аластор, не зная дороги, побрёл в противоположную сторону. Спустя пару шагов он почувствовал вновь нахлынувшую боль в ноге, достал трость и продолжил путь уже вместе с ней.
За пятнадцать минут неспешной ходьбы, Аластор встретил лишь трёх прохожих, которые не имели ни малейшего понятия, где искать двух девочек. Он вышел к узкой спирали, что явно вела в место, сильно походившее на Край. Завернув туда, Аластор приметил трактир. Даже если никто там не знает о дочерях Алкионы, можно по крайней мере напиться. Он вошёл.
Внутри было холодно, чуть ли не холоднее, чем снаружи. Возле барной стойки ютилось несколько посетителей, согревая озябшие руки возле чёрных, закоптелых горелок. Камин в глубине бара казался самым холодным местом в помещении. Прямо у входной двери примостился облезлый рыжий кот, который недовольно вскочил с нагретого места, когда Аластор вошёл внутрь, попытался открыть глаза, чтобы посмотреть на него, но они были такими грязными, в бурых капельках гноя по краям, что превратились лишь в две узкие щёлки.
Мужчина прошёл внутрь и занял свободное место рядом с одним из гостей. Им оказался почти лысый пьяница, что было ясно сразу и по запаху, и по одеянию. Он сидел и молча пил какую-то жидкость, переливая её в надколотый стакан из полулитровой бутылки. Бармен — здоровяк с коротко стрижеными волосами — подошёл к Аластору, не задавая вопросов, лишь одарив вопросительным взглядом.
— Ципуро. — Сказал ему Аластор.
Спустя секундную паузу бармен лениво поинтересовался:
— У нас много. Какой?
— «Миф» есть?
Он даже не кивнул, лишь согласно моргнул.
— Давай его.
— Стакан?
Он уже хотел согласиться, когда передумал. А к чёрту!
— Бутылку.
Тот, наконец, кивнул, кажется, довольный ответом, и спустя минуту, поставил перед Аластором ципуро.
Чёртова бурда, — подумал он, сделав первый глоток и вспомнив этот обжигающий мерзкий вкус.
— Недавно в городе? — спросил сидящий рядом пьяница, когда бармен ушёл куда-то в подсобное помещение.
— Заметно?
— Местные ципуро не пьют. Стоит много, вкус не лучше, чем у узо.
— Зато голову сносит на раз, — заметил Аластор, сделав ещё один глоток.
— Что здесь делаешь? Проездом или тоже один из серых?
— В смысле Алкида? Нет. Я сам по себе.
— Их тут как снега, — сказал посетитель. — Херовы революционеры, из-за них мы спокойно жить не можем. Пару недель назад взорвали бомбу на рынке, спрашивается — зачем им это? Никому жить не дают.
— Ага, — равнодушно отозвался Аластор.
Он точно ничего не знает о девочках, — подумал он. Принимать участие в беседе не хотелось совершенно.
— А правительство мало чем лучше, твари поганые, оставили нас подыхать здесь. Слыхал? Отменили наш город. Всё, нас никого больше нет, остались лишь Сцилла с Харибдой и стайка интеллигентных толстосумов.
— Тогда что ты жалуешься? Примыкай к армии Сопротивления! — раздался очень нежный, но грозный голос.
По другую сторону от пьяницы сидела девушка с вихрем чёрных волос, черты её лица сложно было назвать красивыми или даже приятными, она выглядела грубоватой, довольно мужественной, но голосок звучал мило, как кошачье мяуканье. Полная противоположность Эхо, — с интересом подумал Аластор. На ней был корсет, сжимавший и без того плоский живот и почти такую же плоскую грудь. Чёрная шерстяная мантия скрывала плечи и руки, а вокруг горла был повязан серый шейный платок.
— Заткнись, шлюха тупая! Я уже говорил тебе, что в зад я имел вашу революцию, нечего зазывать на войну честных граждан!
— Война уже идёт, идиот! — проорал кошачий голосок в ответ. Она встала с места и подошла поближе к пьянице. Аластору стало лучше видно её лицо с неправильными чертами. Явная асимметрия. — Разуй глаза, иначе пропустишь момент своей смерти! Из-за таких, как ты, эти земли и отменили, вы и пальцем не пошевельнули, чтобы воспрепятствовать властям.
— Я сейчас позову янтарей и скажу им, что ты одна из них, сучка, — зарычал в ответ алкоголик, брызжа слюной изо рта, как сумасшедший. Они же стреляют бешеных собак?
— Эй! — Из подсобки вновь возник бармен и одарил посетителей строгим взглядом, — Никакой янтарной полиции здесь не будет. Или я прогоню всех на хрен!
— Твари, все кабаки в этом богами забытом городе встали на сторону кротов! — возмутился алкоголик, кипя от гнева. Он поднялся с места, но далеко не затем, чтобы уйти.
Вдруг Аластор, не принимавший участия в этой перепалке до сих пор, понял, что тот намеревался сделать в следующий момент. Он успел понять, что бармен тоже перехватил этот жест, рванувшись к стойке. Слишком медленно, он слишком неповоротливый.
Едва пьяница успел занести кулак для удара, как рука Аластора сжала его, словно в тисках. Кулак попытался сдвинуться с мёртвой точки, но тогда бывший наёмник сжал его ещё сильнее, сдавив все пальцы, так, что мужчине пришлось разжать руку и негромко простонать. Он развернулся к нему, желая освободить свою кисть из плена, попытался ослабить длинные стальные пальцы второй рукой, но это тоже не принесло результата. Аластор сжал ещё сильнее, на что тот отреагировал более громким стоном.
— Достаточно? — спросил Аластор спокойно. Ответом послужил лишь разгневанный взгляд, в котором уже возникли слёзы. Он резко разжал пальцы. Мужчина мигом отскочил подальше от барной стойки. — Проваливай, — заключил Аластор. К счастью, тот не предпринял ничего иного и, гневно пнув по пути рыжего кота, выбежал из трактира, хлопнув дверью. Впрочем, бутылку он прихватил с собой.
Кажется, удовлетворённый разрешённой ситуацией, бармен вернулся к себе.
Два ярко разукрашенных зелёных глаза, немного разные по величине, посмотрели на Аластора.
— Это было мило с твоей стороны, ясноглазый, — пропела она куда нежнее. — Но ты зря волновался. Девушки в Термине умеют за себя постоять. — И тут она приподняла руку, так, чтобы показать тонкий острый кинжал, спрятанный в рукаве.
— Было бы лучше, если б ты вскрыла ему глотку? — Спросил он равнодушно.
— Некоторые глотки заслуживают этого. — Улыбнулась она. Губы тоже были немного кривыми, не лучше выглядел и нос, который, кажется, пришлось сломать не раз, чтобы достичь такой удивительной горбинки. — Что ты здесь делаешь?
— Ищу кое-кого.
— Здесь? — теперь она обнажила зубы, пожалуй, единственное, что в ней было ровного.
— Нет… Ты же из Сопротивления? Не слышала о двух девочках, что прибыли на последнем «Восточном Вестнике»?
Она загадочно закатила глаза, устремившись взглядом куда-то на потолок. Тут Аластору показалось, что тот глаз, что был побольше, был немного зеленее, чем второй.
— Я неполноценный член Сопротивления, я вербую для них. — Объяснила она. — И шпионю немного.
— Что с девочками? — повторил он свой вопрос.
Шлюха покосилась на ещё одного посетителя, что спал, уткнувшись носом в барную стойку через три места от Аластора.
— Оставь деньги на столе и пошли отсюда. — Предложила она, так ничего и не ответив.
Аластор неохотно подчинился, решив оставить бутылку там же, и они вышли на улицу. Да, снаружи было определённо теплее. Сначала он ожидал увидеть здесь пьяницу, но того уже и след простыл.
— Так что? Ты знаешь, где их искать? — спросил он её с нетерпением.
— От тебя пахнет табаком. Угостишь девушку? — она кокетливо подмигнула Аластору. Щедро намазанные ресницы взлетели вверх.
Аластор неохотно кивнул. Влез в карман плаща, извлёк оттуда портсигар и протянул ей. Тонкие пальчики с чёрным лаком на ногтях изъяли одну «карелию». Он чиркнул спичкой. Первую снёс ветер, дал прикурить от второй, и тут, когда активистка откинула голову назад, сладко затянувшись, он, наконец, понял, что с ней не так.
— Откуда у девушки кадык? — спросил он прямо. Кривая улыбка вновь вернулась на лицо. Рука поправила сползший платок на горле.
— Я слышала о них. — Сказала вербовщица, которую Аластор теперь никак не мог воспринимать за девушку. — Только зачем они тебе?
— Их мать умерла. Я обещал помочь её детям.
— Ты не выглядишь, как очень хорошая нянька. Если девочки остались сиротами, Сопротивление примет их к себе.
— Ты не выглядишь, как женщина. — Аластор взял сигарету себе. — Со мной они будут в большей безопасности, чем среди революционеров.
Он (или всё же она?) помялся на месте, демонстрируя свои длинные изящные ноги под чулками. Сапоги на высоком каблуке увязали в свежевыпавшем снегу.
— Может. Если только вы найдёте способ уехать из Термины.
— Для начала мне нужно найти их. Ты знаешь, где они остановились?
— На юге города. — Промяукал в ответ сладкий голосок. — Если хочешь, могу проводить.
— Буду благодарен, — отозвался Аластор.
— Не за что, сладкий, — улыбка тонких длинных губ странно исказила лицо. — Но, если что, Сопротивление радо принять всех. Будем ждать тебя. — Тёмно-зелёный глаз подмигнул. — С нами тень Алкида. — Произнесла она уже знакомую фразу.
Высокие каблуки ловко застучали, двигаясь вниз по улице, Аластор последовал за ними, опираясь на трость.
— Ты знаешь Алкида? — задал Аластор свой любимый вопрос. Хотя откуда он мог знать? Сам сказал, что не состоит в основной армии.
— Никто не знает Алкида, — заявил трансвестит уверенно.
— Зато все без исключения превозносят его.
— Почему тебя это так беспокоит, ясноглазый?
— Меня зовут Аластор.
— Ино, — вновь этот игривый взгляд и кошачий голосок. — Алкид вдохновляет людей своим всемогуществом. Люди видят в нём сильного лидера, и они готовы пойти за ним. Он настроен решительно, и им это нравится. Я думаю, он стал чем-то настолько большим, что теперь неважно, кто именно стоит за всем этим. Его можно заменить на другого лидера, и ничего не изменится. Потому и принято говорить, что его тень с нами, и что он в каждом из нас. Скорее всего, активисты этим и руководствовались.
Мимо прошла пара женщин, задержавшись взглядами на них двоих. Аластор сомневался, что они признали в Ино трансвестита, он сам не догадался. Скорее всего, решили, что он снял шлюху. Мне везёт на шлюх, — подумал он устало.
Докурив до фильтра, он швырнул бычок в сугроб, так что тот зашипел, погаснув.
— Можно задать личный вопрос? — спросил Аластор, когда женщины оказались достаточно далеко.
— Что у меня между ног? — догадалась Ино.
— Не то чтобы я хотел проверить, мне просто интересно. — Признался Аластор.
— Тогда встречный вопрос, — она тоже отбросила сигарету. — Ты бы позволил разбить мне нос в баре, если бы сразу понял? — Ино криво улыбнулась, приподняв тонкую чёрную бровь над светло-зелёным глазом.
Аластор задумался.
— Скорее, да.
— Люди более склонны доверять девушкам, даже если те одеты, как шлюхи. — Промурлыкал голосок.
— Так это просто маскарад?
— Это? — она окинула взглядом свой внешний вид. — Нет. Я правда так одеваюсь.
— Только одеваешься? А с кем спишь?
Зелёные глаза сложились в лукавые щёлки.
— Хочешь попробовать что-то новое, Аластор?
— Нет, я уже говорил.
— Ну а я люблю разные эксперименты. Поэтому так и одеваюсь.
Столб с громкоговорителем прямо над ними вдруг зашипел, прежде чем активировать голосовую команду: «СПЕШИТЕ В «ПОНТ»! ОСТАЛАСЬ ПОСЛЕДНЯЯ ВОЗМОЖНОСТЬ КУПИТЬ ЖЕНСКИЕ КУПАЛЬНИКИ ПО САМЫМ НИЗКИМ ЦЕНАМ! УСПЕЙТЕ ПРИГОТОВИТЬСЯ К ЖАРКОМУ ЛЕТУ!», с новым шипением послание оборвалось.
— Непривычный прогноз погоды, — заметил Аластор, озираясь на столб.
— Алкид взломал систему оповещения. — Пояснила Ино с довольным видом.
— Да ваш Алкид прямо-таки профессионал во всем…
— Ага, он и не такое может, — напевал её голосок. — Он же «Перфекция» — совершенство мысли, слыхал?
Интересно, как далеко мог зайти Алкид в своём желании избавить мир от власти? Сколько жизней он готов был принести в гекатомбу своей мнимой свободе, и зачем заниматься этим у порога конца света? Аластор не стал бы отрицать, что Алкиду могло быть известно что-то, о чём не подозревали остальные, возможно, что никто вообще, ни в его армии, ни в целом мире. По тому, как активисты превозносили своего лидера, рассказывая о его подвигах, боготворя и сравнивая его мощь с эффектом ядерной бомбы, он, скорее бы предположил, что лидер Сопротивления не только безумен, но и очень умён.
— Сколько сейчас людей у Сопротивления? Я имею в виду здесь, в Термине?
— Я не знаю, ясноглазый, я уже говорила, что я, в основном, только вербую.
— Ну так и скольких ты навербовала?
Она вновь перевела на него свои разные по размеру и цвету глаза. В них сверкали искорки радости, словно две электрические лампочки на 30 и 45 ватт.
— Что? — не понял Аластор, когда её улыбка вновь исказила щёки.
— Ты сказал «навербовала», это мило с твоей стороны. Я запомню это.
Аластор не обратил внимание на это замечание, зато понял, что Ино ловко уклоняется от ответов, не сообщая ему вообще никакой информации. Ладно, с другой стороны, зачем ей отвечать? И зачем мне знать, если всё скоро закончится?
— Я просто не могу думать о том, что говорю с мужчиной, когда смотрю на девушку, — признался он. Чёрт с тобой. Я не прочь подыграть, только покажи, где девочки.
— По-твоему, я могла бы сойти за неё?
— Да, если бы не кадык. — Аластор не мог перестать думать об Ино. Тень брезгливости всё равно не покидала его.
— Да-а, знаю! Были бы деньги, я бы махнула в Харибду. Ты знаешь, они там делают такие операции, можно вставить себе нормальную грудь и отрезать всё лишнее. — С этими словами она поправила платок на горле, Аластор же поморщился. — Я смущаю тебя, ясноглазый? — спросила Ино.
— Да, есть немного, — признался он. — И перестань меня так звать, у меня карие глаза.
— Ну и что? Они ясные, — они встретились взглядами. — И в них хорошо видно, кто ты.
— Я бы не сказал.
— Ну так ты их не видишь, глупый. — Засмеялась Ино. Её смех — журчание ручейков ранней весной. Но весна уже не наступит. — Я могу сказать очень многое о человеке по его глазам или по тому, как он себя ведёт. Для меня люди — открытые книги.
Аластор почему-то вспомнил книги в доме Эхо. Эхо… вот у кого глаза были ясными, двое небес: глубоких, бесконечных, чистейших. Мантикор… зачем? — Если бы она осталась жива, он бы уже давно лежал в каком-нибудь сугробе с пулей в виске. Ему не пришлось бы бежать. С другой стороны, почему он тогда не застрелился после того, как отдал деньги? Почему не позволил Мантикору убить их обоих? Почему не спрыгнул с платформы, когда «Призрак» только подъезжал к вокзалу Сциллы? Зачем он выживал всё это время? Потому что нужно завершить цель. Выполнить обещание Алкионы. И оборвать так много мучений в этом мире, насколько это возможно. Аластор — убийца обречённых. Сугроб — гроб для обречённых.
— Что же ты можешь сказать обо мне? — он не сомневался, что Ино никогда в жизни даже близко не догадается о том, кто он. Его учили не только убивать, но и скрывать убийства. Однако говорила она так самоуверенно, что Аластору захотелось проверить её.
Она чуть внимательней всмотрелась в его лицо. Эти гротескные черты, кривой нос, разномастные глаза, неровная линия губ, покрытых тёмно-коричневой помадой, весь макияж, под которым скрывалась её проблемная кожа. Убери всё лишнее, смой всё это с неё, останется не очень симпатичный и не очень мужественный парень. Он вспомнил два голубых глаза в окружении чёрных размазанных теней и туши, глубокие и вопиющие, как две вскрытых раны.
— Ты очень скрытный на самом деле. Но не потому, что боишься осуждения, тебе просто не с кем поделиться своими секретами. Вообще, я бы сказала, что ты, как бродячий пёс.
Интересное сравнение, верно, Цербер? — зверь отозвался глухим рыком.
— В смысле? — спросил Аластор.
— Тебе кажется, что ты способен выжить один, терпеть невзгоды, искать еду, но на деле ты потерян. И поэтому начинаешь огрызаться на прохожих, никого к себе не подпускаешь. Ещё, ты можешь жить в стае, можешь даже занимать позицию лидера.
— Значит, ты предлагаешь мне найти стаю?
— Нет, на самом деле тебя это тоже погубит. Псы — не волки, и ты тоже не волк. Собаки в стаях дичают, борются за первенство, заражают друг друга всякими болячками, в конце концов их просто застреливают.
— Отлично. — Согласился Аластор. — Я даже не удивлён, я давно это знаю.
— Видишь, — подмигнула она, на сей раз светло-зелёным глазом. — Я же говорила, что умею читать людей.
— Да, ты права, — согласился он. — Значит, что? Я обречён?
— Нет, глупый, — Ино ободряюще толкнула его локтем в бок. — Тебе нужно то же, что любому псу. Тебе нужен хозяин.
— По-моему даже в Гиперборее давно отменили рабство. — Осторожно заметил Аластор.
— Нет, ты не так понял. — Они вдруг свернули на в какую-то спираль улицы. — Понимаешь… кому-то нужна любовь, чтобы состояться в жизни, кому-то друг; я не хочу сказать, что ты безвольная тряпка, заметь, я уже сказала, что ты можешь быть хорошим лидером, если того требует ситуация. Но тебе нужен человек, который будет контролировать тебя. Он может быть и твоим другом, твоей девушкой, боссом, не важно, самое главное, чтобы ты чувствовал, что кто-то нуждается в тебе и в твоей помощи.
В таком случае, зря я ушёл от Гектора.
— Поэтому я считаю, что тебе было бы лучше в Сопротивлении. Примкни к Алкиду и сразу почувствуешь, что ты на своём месте. — Она снова подмигнула, но на этот раз как-то совсем подло.
Ино хороша в вербовке, вот это уж правда, — подумал Аластор.
— Я слишком долго служил. Теперь мне это не интересно, прости. И я не хочу отдавать свою жизнь за какого-то выскочку, решившего, что он одержит победу в гражданской войне.
— Как знаешь, — сказала она. — Но я ведь была права? Про хозяина?
— Нет, — соврал он. — Я хочу быть один.
— Прискорбно, — пожала она плечами.
— Далеко ещё идти? — спросил Аластор, когда ряды домов стали редеть, обнажая белоснежное полотно.
— Нет, отсюда уже видно здание, тебе повезло, что день сегодня ясный, прямо как твои глаза, — улыбнулась Ино.
В белом поле действительно можно было разглядеть огромную бетонную конструкцию на самом горизонте. Чёрной лентой туда тянулась ниточка железной дороги. Какой поезд мог ездить в такую глушь? Они ведь ушли на порядочное расстояние от вокзала.
— Что это? — Спросил Аластор, глядя на неизвестную ему конструкцию вдали.
— Акрополь Термины. Научная лаборатория, правительственная база, тюрьма, военный объект первостепенной важности. Всё там. — Объявила Ино.
— И ты хочешь сказать, что девочки тоже там? — Растерялся Аластор.
Она кивнула с нескрываемым самодовольством.
— Это самое охраняемое место в мире. И, если мне не изменяют мои источники, сошедшие с поезда сёстры, в числе многих других, находятся именно там.
— Почему я должен верить тебе и твоим источникам? — засомневался Аластор.
— Их зовут Вестания и Теренея. Младшей не было шестнадцати, потому она была помещена под охрану правительства, как оставшаяся без попечителя. Старшая не захотела её оставить. Сейчас они обе находятся там. И они могут быть в опасности, потому что Акрополю плевать на их жизни. Они мобилизуют себе армию, как и мы. На войне нужны люди. Любые. В том числе дети.
Аластор был растерян и потрясён. Он точно не называл имён сестёр. Кажется, Ино была осведомлена о ситуации в городе гораздо лучше, чем сообщила ему раньше.
— Как туда попасть? — спросил он.
— Есть два способа. Первый заключается в том, что ты вступаешь в Сопротивление, — она не могла не сдержать кривую улыбку. — Мы давно планируем совершить набег на Акрополь, и я уверена, что ты сможешь нам в этом помочь.
— Сразу называй второй, — потребовал он.
— Ещё проще. Смотри, — она указала пальцем на двух полицейских в янтарной форме, что шли вдоль улицы, патрулируя город. — С НАМИ ТЕНЬ АЛКИДА! СЛАВЬСЯ АТОМНАЯ БОМБА! — Закричала Ино во всё горло и, пнув Аластора под рёбра локтем сказала тише, — присоединяйся к лозунгам. Поедем вместе в Акрополь первым же экспрессом.
Внимание полицейских моментально обратилось к ним двоим.
— Ты больная?! — разозлился Аластор. Он интуитивно потянулся к «агоназу».
— Мне тоже нужно в Акрополь, — настаивала Ино. — А это самый быстрый способ. Я же сказала, что скоро будет организован побег. Давай, скандируй со мной.
— Слава Алкиду, — подчинился ей Аластор, чувствуя себя полнейшим идиотом.
Полицейские подошли вплотную, и он едва смог подавить в себе желание достать «агоназ». Он понятия не имел, на что рассчитывала Ино, но уже в следующий момент он упал на землю от удара прикладом по лицу.