305 день после конца отсчёта
Жёлтые огни софитов плыли по залу, порой высвечивая лица людей, но их было столько, что они всё равно неизбежно терялись в этом живом море. Вторя барабанам, из каймы сцены в воздух поднимались огненные всполохи, заставляя зрителей визжать от восторга. Но так сильно их впечатляли даже не спецэффекты, зал каждый раз погружался в экзальтацию от одного её появления на подмостках, когда она спускалась к фанатам и позволяла им трогать себя. Они так страстно ловили её взгляд за толстым слоем грима, её руки, когда те выпускали флейту или переставали бродить по клавишам клавесина. Все эти тысячи тысяч, так страстно желавших хоть немного приблизиться к её гению, её идеалу, её красоте.
Нашей красоте…
Если бы Ника умела завидовать ей, то уже бы точно давно задохнулась от этого терпкого яда. В обратном, она, как никто другой, понимала этих людей в толпе. На Эльпис можно было любоваться часами, где бы та ни находилась, она притягивала к себе взгляды, и так было всегда. Ещё в юности, когда они только познакомились, Ника тоже могла позволить себе лишь любование ею издалека. Такие девушки обречены сверкать на подиуме и разбивать сердца мужчинам, готовым удавиться за шанс украсить её изящный палец бриллиантом. Она будет нравится всегда всем, но позволит себя любить лишь одному человеку.
Эльпис пала на колени перед залом, выгнулась всем телом назад, прижавшись к полу, завершая пленительный танец древнего божества. Её золотистые локоны рассыпались по полу, точь-в-точь непорочная лилия в самом буйстве своего цвета. Музыка стихла, и она самозабвенно пропела последние строки припева:
Звон колёс сполна напоит
Наши мысли-поезда…
Твоё сердце-астероид —
Просто павшая звезда.
Свет плавно погас, погрузив зал во мрак на несколько секунд. Из кромешной черноты толпа взорвалась аплодисментами и воплями. Когда софиты опять зажглись, Эльпис уже стояла посреди сцены, простерев к ним руки и радостно улыбалась. Она поклонилась несколько раз, поймала на лету брошенный ей букет, затем, проигнорировав другие цветы, отвесила публике воздушный поцелуй и изящно развернувшись, зашла за кулисы.
Ника вздрогнула. Лицо Эльпис преобразилось в тот же момент, как девушка покинула пятно прожектора. От одухотворённой улыбки не осталось и следа, её сменило выражение недовольства. Она отдала Нике букет и, не произнося ни слова, направилась прямо к себе в гримёрку.
— Они просят бис, — кинула ей в след Ника, различив в криках призыв исполнить ещё одну песню.
Эльпис замерла в проходе и покачала головой.
— Если хочешь, иди сама. Я устала.
— Передохни и выйди к ним разок. Всего одна песня.
Эльпис опёрлась рукой о стену. За гримом было не так просто прочитать волну её сложных эмоций.
— Не будет бисов сегодня. Всё плохо, звук в зале отвратительный, я не буду больше здесь выступать.
Она проигнорировала попытки персонала её остановить, прорвалась сквозь них вниз по лестнице и уверенно зашагала к гримёрке.
К Нике подошла Леда, организатор концерта. Это была немолодая женщина с тугим пучком на голове. Выглядела она изящно, словно голодная гарпия в ожидании смертоносного броска и деловой костюм сидел на ней отлично.
— Выйди на «бис». — Отрезала она холодным голосом.
— Мне нужно к ней, — Ника бросила рассеянный взгляд на букет бордовых пионов в своих руках. Цветы были пышными, на самом пике своей зрелости и источали дурманящий аромат. Такие точно не простоят дольше пары дней.
Только Ника знала, как утешить Эли, когда у той случались эти припадки отчаянья. Если поспешит прямо сейчас, то может успеть развернуть этот поезд, несущийся в бездну мрака. В противном случае, та опять закроется, даже от неё, и будет пить вино всю ночь. В последнее время Эльпис всё чаще пила, впадая в оцепенение. У них было много концертов за последний месяц, выступали почти каждый вечер. Кажется, Эли просто не справлялась с обрушившейся на неё ношей.
Леда остановила её, загородив проход рукой.
— Она уже своё спела. Твоя очередь.
Ника глянула на кипящую толпу фанатов из-за занавеса. Расходиться они точно не собирались.
— Они хотят её, а не меня. Вы же знаете.
— Они хотят Эльпинику. — Леда оставалась непреклонной. — Одна из вас сдулась. Ты нужна именно для таких случаев.
Эльпиника была особенным проектом для агентства «Оморфия». На расцвете своей карьеры они действительно выступали вдвоём в мелких харибдских барах, но когда в один из вечеров их заметил Пигмалион, то предложил контракт только Эльпис.
Пигмалион владел «Оморфией», компанией, отбиравшей лучших музыкантов и певцов для того, чтобы превращать их в муз — любимцев публики по всей Ойкумене. Для большинства исполнителей это был единственный способ прославиться и разбогатеть, ведь только «Оморфии» позволялось организовывать крупные концерты и проводить турне. На радио опять же, государство допускало только тех, кто сотрудничал с «Оморфией». Пигмалион, вне всяких сомнений, был на короткой ноге с самыми высшими чинами Ойкумены, если и сам не относился к ним. Ника всегда знала, что он был больше, чем просто продюсером. К его мнению прислушивались, с ним всегда считались, что ещё показательней — его боялись, притом все.
Как раз Пигмалион и был одним из тех, кто рискнул погнаться за сердцем Эльпис. Очарованный её безусловным талантом, красотой и дерзким нравом, он хотел превратить её в главную звезду харибдской сцены. Ника никогда его не интересовала, и девушка была честна перед собой — на месте Пигмалиона, да и вообще кого угодно, она бы тоже предпочла Эли, а не себя. Кому нужна серая мышь, невзрачная тень, если можно выбрать само божественное создание? Вот только директор «Оморфии» не знал тогда, что его богиня уже дала обет любви и преданности другому существу, той самой неброской мыши. Они никогда не планировали скреплять свой союз законным браком, да и это было невозможным на территории Ойкумены с её консервативными законами. Девушкам было достаточно просто иметь возможность провести свои жизни бок о бок, разделяя не только сцену, но и кровать.
Эльпис не предала её тогда, даже получив возможность добиться всего, о чём она мечтала. Она наотрез отказалась выступать без Ники, обосновав это тем, что они пишут музыку и стихи вместе. Была и ещё одна немаловажная деталь. Эльпис и Ника были невероятно похожи внешне, почти как сёстры-близняшки. Природа и судьба сыграли с ними невозможную шутку. Они наделили двух людей совершенно разыми характерами и одинаковой внешностью, а потом заставили их встретиться в жизни. О своей схожести они догадались не сразу, Эльпис любила прихорашиваться, подчёркивая и украшая свою и без того сногсшибательную красоту, в то время как Ника намеренно носила тогда мешковатые вещи, прятала лицо за ненужными ей очками. Если бы не Эльпис, она так и осталась бы синим чулком, прозябающей свою молодость неудачницей.
Это она превратила Нику в себя. Как истинное божество, приблизила к своему образу и подобию. Перекрасила волосы в светлый цвет, подобрала одежду, научила наносить макияж. С небольшими манипуляциями, их двоих действительно было невозможно отличить малознакомому человеку. Для сцены, конечно, приходилось использовать более сложный грим, скрывающий черты лица. Это открывало дорогу к массе интересных ходов во время выступлений. Иногда Эльпиника исчезала в одной точке сцены и тут же появлялась в другой, повергая публику в восторг. В свои концерты они вносили очень много театральных приёмов, создавая настоящее шоу для зрителей. В тёмные времена, когда Эльпис простужалась, или, что случалось чаще — впадала в депрессию, Ника подменяла её уже в роли дублёрши. Перед любым концертом им всегда подбирали одинаковый макияж, причёску и костюм, даже если выступала одна Эльпис, а Ника оставалась за кулисами до конца. «Оморфия» вскоре поняла, что им действительно не обойтись без обеих девушек, они слишком дополняли друг друга, да и по контракту, платили им, как одному единственному солисту. Все деньги и славу получала Эльпиника — муза, которую они сложили из себя двоих. Прямо как андрогины-перволюди. Цельная, самодостаточная, бесконечно прекрасная.
Ника слишком хорошо понимала своё место в этом совместном проекте. Одной ей не нужна была ни слава, ни даже деньги, она не любила стоять на сцене перед толпой голодных до зрелищ людей. Мать отдала её в музыкальную академию в пригороде Харибды, надеясь, что она навсегда сгниёт в местной филармонии. Так бы и случилось, Ника была бы даже рада такому исходу. Она бы предпочла на всю жизнь остаться второй арфой в оркестровой яме, лишь бы у неё была музыка. Ника не имела никаких амбиций. Так всегда говорили её учителя и ругали за это. «Музыкант должен гореть!» — твердила её учительница по фортепиано. Ника не умела гореть, просто по своему складу ума. Она могла высиживать бесконечные часы, оттачивая мастерство, но инструмент требовал не только отдачи времени, но и души. Клавишные она забросила давно, они не терпели её механичности, зато подчинила себе арфу. Нике в общем-то было не так важно на чём играть. Просто музыка долгое время была единственным способом расслабить её и унести с собой в какой-то другой, лучший мир.
Набрав полную грудь воздуха, она вышла на сцену. Вой толпы мгновенно оглушил, раскатившись по всему концертному залу. Тысячи людей громко скандировали имя своей любимой музы.
Не моё имя.
Обманка, которую они придумали с Эльпис, всегда помогала ей справиться с боязнью сцены. Ника представляла, что покидает своё тело, под силой музыки превращается в кого-то иного, в лучшую форму человеческого существа. За её спиной вырастали широкие серые крылья. Она перерождалась в Эльпис, единственную на всём белом свете, кого она искренне любила, кто видел в ней самой что-то большее.
Музыканты, вышедшие на сцену вслед за ней, ловили её взгляд, спрашивая, что им сыграть. Ника подошла к микрофону, дождалась, когда толпа стихнет и нежно пропела:
Слышишь, звук тяжёлый замогильный
Это волны бьют о старый борт
То ли в космосе моря цвет чернильный
То ли мы с тобой под толщей вод.
Мелодия разлилась по затихшему залу вместе с голосом Ники. Эту песню, «Корабль в небе», она написала сама, со сцены её исполняли нечасто. Эльпис бы точно исполнила на бис что-то более бодрое и энергичное, но раз уж в этот раз решала Ника, то ей захотелось подарить публике немного лирического, чуть напряженного настроения.
Но нельзя дышать в космосе,
И нельзя летать под водой.
Но душа твоя всё просится
В край за небом и за луной.
Зал подхватил строки припева, чуть покачиваясь в такт волнообразным переливам музыки. Ника не стала исполнять танцев, она просто стояла посреди сцены, приникнув к микрофону, закрыв глаза и уносясь вслед за небесным кораблём. Чёрные воды космического моря вели её всё дальше из концертного зала Харибды, куда-то к огромным огненным шарам, чей свет доносился до них лишь через призму сотен тысяч лет, Ника летела навстречу им на своих серых крыльях, с каждым взмахом поднимаясь всё выше.
Песня закончилась, она открыла глаза и тяжело задышала, в финальные строки пришлось вложить все силы. Зал рукоплескал ей.
Нам.
— Спасибо за этот вечер, — сказала она со сцены. — Пусть каждый из вас найдёт на небе свою звезду.
А мне нужно идти к своей.
Леда встретила её за кулисами прохладно. Она явно была недовольна выбором песни. Ника не стала оправдываться перед ней, она больше не желала тратить на организаторшу ни секунды, сердце подсказывало, что Эльпис нуждалась в ней сейчас, поэтому она поспешила в гримёрку.
— Можно? — спросила Ника, тихонько проникнув внутрь.
Комната утопала в цветах ещё со вчерашнего выступления, запах от десятков букетов наполнял гримёрку сладким буйством роз, лилий, тюльпанов, гиацинтов, нарциссов и левкои. Посреди этого цветника восседала их королева — Эльпис стирала грим с лица.
— Тебе всегда можно, — ответила она без тени нежности, слишком отстранённая от всего земного.
Ника положила букет пионов, который всё ещё держала в руках на туалетный столик перед Эльпис и приобняла подругу за плечи.
— Звук на сцене не так уж и плох, — попыталась приободрить её Ника. — Я только что оттуда.
— Я слышала. Ты пела «Корабль». Это было хорошо. Надеюсь, кто-нибудь из них разрыдался. Если не от ужасного звука, то хотя бы от чувств.
— Ты зря так завелась. Концерт был удачным. Ты взорвала зал.
— Хотела бы взорвать его к чертям. И всех этих идиотов, которые не в силах отличить музыку от дребезга.
Эльпис в ярости смела букет пионов на пол.
— Они завтра развалятся. Ненавижу мёртвые цветы! И вот эти розы, — она покосилась на соседний букет, стоявший в вазе, — Головы уже поникли, выброси его, он меня бесит!
— Хорошо, но… — Ника чуть насупилась и отпрянула от подруги. — Это же я тебе подарила вчера, ты не помнишь?
Эльпис резко переменилась в лице, согнав с себя спесь. Она обернулась к Нике и поймала её руку.
— Прости…
— Ничего… Это просто цветы. Если тебе не нравятся… — Ника потянулась к букету белых роз, но Эльпис остановила её.
— Стой. Не глупи. — Длинные ногти умоляюще впились в кожу. Эльпис тяжело выдохнула и приникла щекой с полустёртым гримом к её руке. — Я просто очень устала. Вчера был концерт, сегодня… а звук всё никак не наладят. Меня в холод бросает каждый раз, когда я слышу этот дребезг во время песни. Неужели, только я одна его слышу?
Эльпис закрыла лицо руками. Выглядела она невероятно подавленной и усталой. Ника не удержалась и погладила её по голове, зарываясь пальцами в локоны пышных волос, затем принялась распутывать косу, собранную на затылке.
— Хочешь, я выступлю в следующий раз вместо тебя? — предложила она. Перспектива проводить весь концерт самой немало напрягала её, да и организаторы могли не согласиться на такое. Ради Эльпис она готова была попробовать что угодно, лишь бы ей стало немного легче.
Голова под руками покачалась отрицательно.
— Нет. Это неправильно. И Пигмалион будет против.
— Ты не хочешь поговорить с ним? — Предложила Ника. — Может, попросить о перерыве в расписании.
Эльпис взобралась с ногами на кресло и задумчиво посмотрела в зеркало, на их с Никой отражение. Она успела снять грим только с правой половины лица и теперь напоминала очень грустного арлекина. Сквозь белые разводы краски проступала розоватая кожа.
— Он не станет отменять концерты. Это же будет настоящий скандал. Представляешь? Недовольные фанаты, возврат средств… нет. Надо доиграть всё, что осталось.
— Ещё пять концертов впереди. Ты уверена?
По её лицу Ника понимала, что Эльпис ни в чём сейчас не уверена. Она давно знала её, ещё с Академии. Эльпис была человеком настроения, или, как бы выразилась мать Ники — «психичкой». Её душевное состояние напоминало хаотический океан. То она беззаботно веселилась, смеялась, постоянно ввязывалась во всевозможные авантюры, вздымалась к самым небесам, как самая смелая волна, то вдруг опадала, обращаясь в белоснежную пену и, обессиленная, разметалась по берегу. С Эльпис было не просто жить. Никогда не знаешь, в каком нраве она проснётся утром, будет ли это один из хороших ярких дней или она опять замкнётся и будет молчать сутки напролёт. За годы Ника привыкла к этим перепадам, и научилась маневрировать по неспокойным водам. Главной её задачей всегда становилась поддержка, будь то очередное весёлое приключение или совместное распитие вина в тягучем молчании.
Ответить Эльпис не успела, в этот момент Пигмалион вошёл в гримёрку, как всегда без стука, не утруждая себя нормами приличия. Он всегда наглядно демонстрировал, кто хозяин в «Оморфии», и ничуть не стеснялся этого статуса.
— Поздравляю с отличным выступлением! — сказал он, проходя прямо к девушкам.
— Хоть кому-то понравилось, — невесело усмехнулась Эльпис, опустив ноги с кресла и вновь принялась с непринуждённым видом стирать макияж с лица.
Пигмалион, высокий мужчина сорока пяти лет со всегда педантично выбритым лицом, носил исключительно дорогие костюмы, Ника могла поклясться, что он и спал в них. Девушке всегда казалось, что он похож на военного, армейская выправка неизбежно выдавала его. Она знала, что помимо «Оморфии», у него были ещё какие-то дела, кажется даже в правительстве, потому что он частенько наведывался в харибдский Акрополь, а в местной газете «Экклесия» она не раз видела фотографии Пигмалиона с высшими чиновниками. Поговаривали, что он отчаянно рвётся в правительскую службу, хочет занять пост министра культуры. Ника не до конца понимала его планы, но точно знала, что с таким человеком лучше держаться всегда настороже.
В руках он держал громадный букет белых лилий. Цветы сочились соком, а их терпкий запах вкупе с ещё несколькими десятками букетов, превратили гримёрку в потенциально опасное место. Ещё пять минут и у меня разовьётся аллергия на цветы, — поняла Ника.
Бесцеремонно, впрочем, как и всегда, Пигмалион вытащил из вазы букет белых роз, подаренных Никой вчера, и водрузил перед Эльпис лилии. Девушки обменялись взглядами в зеркале, но дружно промолчали.
— Ты блистала как никогда! — заявил Пигмалион уверенно.
— Неужели ты был в зале? — удивилась Эльпис, сменив свой недовольный тон на лёгкий флирт.
Ника ума не могла приложить, зачем та всегда заигрывала с этим снобом. Ей казалось, что тем самым Эли нарывалась на неприятности для них обеих. С другой стороны, без флирта с мужчинами Эли — это не Эли. Они когда-то давно обсуждали её манеру общения с представителями сильного пола. Эльпис тогда убедила Нику, что ей нравится видеть слюни, текущие у них изо рта при виде неё, играться, а затем отшивать. В плане отношений Эльпис не интересовали мужчины, но крутить она ими любила.
— Конечно, — заверил её Пигмалион. — Я бы ни за что не пропустил твоё выступление. Финальная песня на бис была отличная.
Ника не сводила глаз с Эльпис, хотела подметить хоть едва заметную смешинку, но у той на лице ни единый мускул не дрогнул. Удивительным оставалось то, что даже Пигмалион, без сомнений влюблённый в свою музу, мог не заметить подмены. Она могла бы списать это на грим, расстояние, освещение, но ведь такие вещи как голос, подача и энергетика точно отличались. Если публика и догадаться не могла об их играх, то уж директор агентства знал историю Эльпиники.
— Качество звука хромало. — Строго процедила Эльпис, решив избежать подробностей в обсуждении своего потрясающего «биса», который она сама пропустила. — Я не буду выступать в «Олимпусе» до тех пор, пока они не придумают хоть что-то с этим скрежетом на высоких частотах. Серьезно, неужели я одна его слышу? Так недалеко докатиться до больничной палаты.
Пигмалион поцеловал её в макушку и приобнял за плечи.
— Я поговорю с звуковиками, — пообещал он. — Но выступать придётся. Люди требуют билеты, мы объявили ещё два дополнительных концерта здесь. Если опять будет фулхауз, можно запустить турне по стране.
— Что, прости? — Эльпис вырвалась из его рук и развернулась в кресле, уставившись на Пигмалиона.
— Никто не сообщал о ещё двух концертах. — Поддержала подругу Ника.
Пигмалион не удостоил её ответа, даже не взглянул на неё. Он всегда вёл себя так, словно они с Эльпис были наедине. Или, как если бы мы правда были с ней одним человеком…
— Я сообщаю сейчас, — пожал он плечами.
— Нет-нет… исключено! — Эли замахала руками. — Я и так работаю на пределе. Эльпиника это же не те девочки, что открывают рот под фанеру и кривляются в коротких юбках на потеху толпы. Мы выдаём качество, высочайший уровень. Ты понимаешь, сколько я вкладываю в каждую песню, в каждый номер…
Он схватил её порхающие запястья и уложил на колени, присев рядом, чтобы говорить, находясь с ней на одном уровне. Прямо как заботливый родитель общается с капризным ребёнком.
— Никто не требует от тебя такого фанатичного перфекционизма. Будь проще, Эли, — Нике резануло это обращение. Только она одна могла так нежно называть свою девушку. — Билеты продаются хорошо, сейчас самое время хоть немного начать почивать на лаврах.
— Ты что, не понимаешь, что я так не могу?!
— В конце концов, — Пигмалион выпрямился и стал двигаться к выходу из гримёрки. — Эльпиника может позволить себе выступать в два раза чаще. Боги, да хоть параллельно в двух городах! Пользуйтесь этим. Сейчас то время, когда нужно делать упор на количество. Если ты считаешь, что устаешь, то пусть выступает вторая.
— Я не этого хочу! — выпалила Эльпис, почти срываясь на истерику. Обстановка накалялась. Ника понимала, как остановить эту бурю, но ничего не могла сделать, пока Пигмалион находился в одной комнате с ними.
Уже стоя у двери, он остановился, развернулся к ней и холодно изрёк:
— Концерт уже объявлен. Мы не будем его отменять. У тебя есть контрактные обязательства и там сказано, что решения о выступлениях принимает компания, с тобой их лишь согласуют и ставят в известность. Поэтому решайте сами, каким составом вы выйдете, но выступления обсуждению не подлежат.
С таким железным вердиктом Пигмалион покинул гримёрку. Наверняка он понимал, что разозлил своими словами Эльпис и не хотел видеть её нервный срыв. Ушёл, делая вид, что она в порядке, оставив все вытекающие проблемы на голову Нике. Это было вполне в его духе. Нику просто поражала эта показушность, простота с которой он закрывал глаза на истинные чувства своей фаворитки, при том постоянно делая вид, что ценит и заботится о ней. При том, Ника была уверена, что с точки зрения Пигмалиона это вполне нормально. Его устраивала вся та фальшь, с которой он жил, и в которую искренне верил. А может, ему было просто наплевать.
Эльпис не смогла справиться с переполнявшей её сердце лавиной, а Ника в свою очередь, не успела ничего предпринять. Разъярённой львицей она схватила вазу с цветами, которые принёс Пигмалион и швырнула её в дверь, за которой он скрылся. Покорёженные головки цветов, брызги стекла и воды взорвались как фейерверк, забрызгав всю гримёрку. Эльпис заворожённо смотрела на этот бардак, эмоция ярости, казалось, впечаталась ей в лицо, она ничего не сказала и даже не закричала. Зная её, Ника догадалась, что подругу просто очень впечатлила сцена разбивающейся о дверь вазы. Эльпис любила такое — яркое, отчаянное, громкое, невероятно красноречивое. Такие вещи она называла «настоящими». Она вообще была зациклена на идее натуральности, истинности, правды в единственном её проявлении. Может, потому что сама слишком часто и слишком много притворялась, врала, лукавила.
Ника не смела прервать очарование, напавшее на подругу. Она стояла над Эльпис, словно ожидала какого-то знака, жеста, слова, хоть чего-то, чтобы вновь получить право заговорить.
— Эли? — наконец осмелилась она прервать затянувшуюся паузу.
— Это было очень красиво, — произнесла Эльпис, с трудом выдавив слова из себя.
Красиво… но вдруг Пигмалион услышал? Что, если до его ушей донесся звук разбивающейся вдребезги вазы? Примет ли он этот звук на личный счёт? Воспримет, как предательство со стороны своей подопечной?
В отличие от Эльпис, Ника была свободна от его мнения. Она могла возражать и быть честной в первую очередь с самой собой. Эльпис приходилось гораздо сложнее, она всегда играла разные роли, не оставляя себе даже возможности для искренности.
— Поедем домой? — предложила Ника. Она видела и отчётливо понимала, что в данную минуту невозможно требовать от подруги чего-то большего. Эли слишком устала, она была истощена происходящим, в конец выбилась из сил. В худшие моменты она заливала внутреннюю боль вином. В чуть менее болезненные — предпочитала отмалчиваться в одиночестве.
— Хорошо. — Эльпис сдалась без боя. — Поехали.
Личный водитель предоставлялся от имени компании. Он довёз девушек до отеля «Резиденция», самого элитного места в Харибде. Им пользовались даже чиновники, когда приезжали в Харибду по делу. Иногда, когда Эли и Ники пытались сбежать от постоянного надзора, они садились на канатную дорогу, соединяющую левый и правый берег реки Итаки. Подобный путь вместе с ними проделывали ещё несколько сот пассажиров каждое утро и вечер. Только среди них Ника чувствовала себя на своём месте.
— Постой, я закажу чай, — сказала Ника, когда они были на стойке регистрации, но Эльпис сделала вид, что не слышит её. А может, она просто была слишком усталой, чтобы отвечать или реагировать. Как бы то ни было, девушка уверенным шагом прошла мимо стойки и, словно несомая ветром, влетела в открытые двери лифта. Прежде чем Ника успела её окликнуть, дверь закрылась и лифт уполз наверх.
Что ж. Не первый раз и не последний.
Она постаралась убедить себя в том, что ничего особенного не происходит, что это не ссора, а просто эмоциональный всплеск. Ника была уверена, что чай придаст Эльпис сил, он всегда помогал раньше.
— Можно чайник травяного в наш номер? — спросила она, обратившись к девушке на стойке. Ею оказалась совсем ещё юная метиска с удивительными глазами цвета фиалки.
— Конечно, кирие, — уважительно ответила девушка, сверкнув дежурной улыбкой. Манера её речи была чудной, как будто она немного растягивала слова.
Девушка проворно нырнула в служебное помещение и поставила греть воду. Где-то внутри пламенной нотой вспыхнула газовая конфорка.
Метиска вернулась, сохраняя скромную и чуть стеснённую улыбку. Интересная внешность. Кожа смуглая, волосы чёрные, но прямые, а не курчавые. Узкий разрез глаз и их пронзительно синий цвет выбивались из образа, заставляя её выглядеть очень необычно и оттого притягательно. Тонкая, как струнка, изящная, какая-то маленькая и очень чужая в Харибде.
— Как тебя зовут? — спросила Ника сама удивившись своей прямоте.
— Психея, кирие, — ответила она, послушно кивнув головой. При этом сама как-то подобралась, напряглась. Может, испугалась, что кирие будет жаловаться на неё начальству.
— Красивое имя. Откуда ты, Психея? — Ника поймала себя на мысли, что не может перестать разглядывать её.
Психея потупилась. Кажется, она не любила отвечать на этот вопрос.
— Пацифида, кирие.
— Ты из поселения антропосов? — Ника нахмурилась. — Ты не похожа на тамошних аборигенов.
— Мой отец был родом с юга, кирие. — Фиалковые глаза не врали. Её взгляд был таким холодным и упёртым. Только истинные северяне обладали этим несокрушимым внутренним стержнем. — Он исследовал север с длительной экспедицией и успел завести там жену. Я родилась в столице отмененных земель — Ууракулисе, как зовут его местные, или Блуждающем городе. Это самое большое племя, которое странствует вдоль всего побережья океана вслед за мигрирующими северными оленями. Их мясо и шкуры кормят мой народ уже тысячу лет. И хоть я прожила там недолго, всего пять первых лет моей жизни, я никогда не забуду синюю гладь океана, уходящего за границы мира.
— Как ты оказалась здесь, в Харибде?
— Это долгая история, кирие, — пожала плечами Психея.
— Рассказывай, — настояла Ника. Пожалуй, Эльпис нужно было недолго побыть одной.
— Отец забрал меня. Наверное, даже украл. — По её глазам, как по океану, пробежала лёгкая рябь. Видимо причиной был северный ветер, Ника сомневалась, что этой девушке были известны слёзы. — И привёз на юг, в Арту. Я очень плохо помню все обстоятельства, и он никогда мне ничего не рассказывал о моей матери. Мы разругались и год назад я ушла от него и сбежала сюда, в Харибду. Он хотел дать мне образование и цивилизацию. Хотел, чтобы я навсегда забыла своё детство, а мне каждую ночь снился океан и олени, бегущие вдоль берега. Юг я терпеть не могла. Мне всегда было жарко, у меня обгорала кожа, вездесущее солнце слепило глаза. Юг — чуждое мне место. Может, я и забыла язык предков, забыла лицо мамы, но я всегда буду помнить, кто я.
Удивительная история Психеи тронула Нику. Она слышала о том, что в городах действительно можно встретить антропосов, что некоторые из них сбегают в Термину, а может и в Гиперборею. Всё-таки кочевая жизнь, полная лишений подходит не всем. В Академии, где она училась, антропосов выделяли в отдельную расу, говорили, что их племена изживают себя, что численность постоянно снижается из-за кровосмешения и экстремальных погодных условий, делающих женщин бесплодными. Но она встречала и редкие исследования, которые утверждали обратное — авторы, которым действительно доводилось побывать на Пацифиде, утверждали, что племена аборигенов обладают сильнейшими генами, что они резистентные ко многим болезням и невосприимчивы к морозам.
Тут Психея опять переполошилась. Она пропустила момент, когда чайник закипел и вода с шумом пролилась на огонь. Метиска поспешила уладить проблему на кухне и через несколько минут вынесла Нике поднос с чаем и двумя фарфоровыми чашками.
— Хорошего вечера, кирие, — пожелала Психея.
— И тебе! Спасибо за историю, — поблагодарила Ника, поспешив в номер с подносом в руках.
Ника вложила кружку в податливые холодные пальцы Эльпис. Та всё ещё не могла прийти в себя, смотрела куда-то в кишащий людьми город сквозь затемнённое панорамное окно. С высоты двадцатого этажа «Резиденции» — одного из самых высоких зданий Харибды, вид открывался отличный. В солнечный день можно было любоваться Итакой и даже увидеть шпиль радиовышки на другом конце Харибды. Увы, этим вечером шёл мокрый снег и всё небо было затянуто бесцветной поволокой. Ни звёзд, ни надежды на что-то лучшее.
Ника села рядом с ней на широкий диван с бархатной чёрной обивкой и прикрыла ей ноги пледом. Забавно. Мы живём здесь уже почти год, но это всего лишь дорогой гостиничный люкс. Здесь нет ничего нашего. Даже фотографий. Вот бы иметь свой дом. Обставить его цветами, готовить яичницу по утрам. Обнимать её до глубокой ночи и просыпаться вместе в обед. И видеть её улыбку…
Когда-то давно у них было всё это. Ника помнила, как хорошо им было вдвоём в последние годы учёбы в Академии. Они писали музыку и пели каждый день, в выходные даже не выходили из общежития. Потом она поймала себя на мысли, что воспоминания всегда кажутся более красочными и тёплыми сквозь призму времени. Память ведь очень избирательна, не исключено, что спустя годы она будет с такой же ностальгией вспоминать и «Резиденцию»… но… нет. Если Эли несчастлива, то и воспоминания будут не жёлтыми, а голубыми.
— Знаешь, о чём я подумала? — спросила Эльпис, поднеся к губам горячий чай, от которого исходил сладкий пар. — Интересно, какую музыку слушают в Океании?
Океания — волшебная страна из древних мифов, была главным предметом исследования Ники, пока та училась в Академии. Она искала не просто доказательства её существования, но и способы проникнуть в неё. Многие люди считали, что Океания — лишь сказка, но не Ника. Проведя уйму часов в библиотеках, корпя над книгами, она не подвергала никаким сомнениям факт её реальности, просто эта реальность существовала в другом измерении, очень близким к миру Элласа. Разница составляла всего пятнадцать секунд, в этой цифре сходились все известные ей источники. Если бы человечество могло переступить через время, они бы оказались именно там. Ника была убеждена, что все ответы можно найти в развалинах древнего храма на далеком севере.
Она хотела отправиться туда, но карьера Эльпиники после окончания учёбы так быстро закрутилась, что на археологические экспедиции не осталось времени. Ника думала о том, что обязательно это сделает, но планы постоянно съезжали из-за концертов и гастролей.
— Вот мы с тобой поём песни об Океании. — Задумчиво протянула Эльпис. — О летающих китах, море и мечте. А где-то, за пределом пространства совсем другая муза поёт о вечной зиме, контрактных обязательствах и безнадёге.
— Надеюсь, что нет, — усмехнулась Ника.
— Ты бы хотела попробовать её найти? — спросила Эльпис серьёзно.
— Хотела бы. Но не сегодня.
— Тебе ведь не нравится «Эльпиника»? Ты не фанат сцены. Просто терпишь всё это ради меня.
Эльпис не часто говорила о чувствах Ники в силу своего эгоцентризма, но, когда делала это, угадывала невероятно точно.
— Когда-нибудь мы будем делать только так, как хочешь ты. — Пообещала ей Эльпис, всё также задумчиво глядя вдаль, словно силясь рассмотреть врата в Океанию в вязкой массе вечернего неба.
— Но ты же не бросишь сцену. Ты не можешь. — Возразила ей Ника.
— Зато ты можешь бросить меня. Если так и продолжишь постоянно опекать. Тебе просто надоест однажды. Я тебе говорила давно, я плохой человек. Никогда не ценю людей, которые рядом со мной. Делаю только то, что сама хочу. Даже твои цветы хотела сегодня выбросить. Это ужасно, я знаю.
— Я не брошу тебя. Никогда, — произнесла Ника уверенно. — Что бы ни случилось.
Эльпис перевела на неё свои глаза, всё ещё затуманенные пеленой слёз. Невероятные глаза, те самые, в которые Ника так слепо влюбилась ещё в юности. Истинно голубые, необозримые, бездонные. И да, Эли говорила ей тысячу раз, что у неё они точно такие же, но это была ложь.
— Никогда не говори такого. Никому, даже мне.
— Только тебе одной. — В своей жизни мягкотелая Ника умела твёрдо стоять лишь на двух вещах. Реальности Океании и своих чувствах к Эльпис. В любых других спорах она готова была уступить, но эти две константы были несокрушимы.
— Когда закончим с туром, отправимся на север, — пообещала ей Эльпис. — Возьмём перерыв и попробуем найти Океанию. Может… получится…
…убежать.
Ника точно знала, что та хотела сказать, но не произнесла вслух.
Они ещё долго сидели, глядя в окно на город, постепенно погружавшийся в сон до тех пор, пока у Ники не стали слипаться глаза. На миг ей даже показалось, что она правда видит её в вихрях облаков — огромную красивую страну с белокаменным фасадом, вокруг которой медленно проплывают чёрные киты.