В этой главе — невесомость.
В одну из ночей стало невозможно уснуть. Было до того тревожно, что Мия села у двери своей комнаты и начала считать секунды до рассвета. От атмосферы комнаты, которую приходилось впитывать изо дня в день, становилось просто тошно — хотелось хоть какой-то смены обстановки. В комнате не получалось оставить то, что отравляло всё сильнее и сильнее.
Минуты путались в один ком, но Мия даже не тратила свои силы чтобы его распутать. Только ловила себя на мысли, что новая минута — такая же блеклая и бесполезная, что и предыдущая. Трудно было разобрать какая минута шла по счёту, но в какой-то момент эта однотипность нарушилась: Мия услышала голос, но почему-то совершенно не услышала шагов. Это тот человек, который ходит очень тихо и никогда не издаёт лишнего шума. Голос Глэдис звучал обеспокоенно, но голову поднимать не хотелось. Стыдно было смотреть на неё этим пустым взглядом. Но снова и снова задаваемый вопрос не растворялся в воздухе, и пришлось ответить.
— Мия, что с тобой произошло? Почему ты здесь?
— Я не могу спать.
— Почему не можешь?
— Не получается.
— Не получается что? — её тревога не давала голосу трещать по швам. — Что тебе мешает? Кошмары?
— Странный сон. И всё на свете.
Глэдис опустилась перед ней на колени, взяла за руку и принялась ждать. Ничего не говорила, а когда непреодолимая усталость прошла, помогла подняться.
Мия не без усилий встала, и Глэдис, не отпуская руки, повела её в свою комнату. Там было то самое спокойствие, которое раньше хотелось назвать давящей тишиной. Горела настольная лампа. Мия села за стол, и возникло чувство, что она впервые за долгое время может различать звуки, а не написанные в блокноте буквы.
— Почему ты сидела у своей двери?
— Всё, как я и сказала. Мне приснился странный сон, и я не смогла заснуть. И не могла оставаться в комнате.
— Почему? Тебе там страшно?
— Очень много мыслей. Я не могу выбросить их из головы, но и не могу перестать думать. Полный бардак, Глэдис. И есть ещё кое-что. Неприятное.
— Ты можешь не спешить. Даже нескольких слов будет достаточно.
Мия опёрлась на стол и прикрыла глаза ладонями. Она понимала, что самое трудное, что можно сделать в этом состоянии, — произнести первые слова. Найти их, всё равно, что слепить снежок кровоточащими руками. Дальше всё превратится в снежный ком и покатится само по себе — говорить станет проще. Но пока лишь чувство отвращения к себе от того, что она жалуется и выливает на собеседника ненужную ему грязь.
Чувство, которое минута за минутой можно пересилить, если попытаться. Если от тебя не просят что-то сиюсекундно, не подгоняют и просто дают собраться с мыслями. Мия бы держала рот на замке ещё долго, ощути она давление. Но с этим человеком и в этой комнате, все злополучные правила почему-то переставали работать.
— Мне постоянно снится образ какого-то существа. Я не знаю его пола, даже имени и… вообще ничего о нём не знаю. Оно не хочет вредить мне, но всё чаще всплывает в сознании, и это меня пугает. А я не могу выйти с ним на контакт. Прогнать его. Или попросить приходить реже. Раньше оно появлялось не так часто. Просто приходило в самые неожиданные моменты. Во время применения аромата. Когда я спала. Когда я подолгу оставалась одна.
— А сейчас? Каждый день?
— Сейчас мы будто в одной комнате живём. Оно постоянно там, — Мия вяло постучала костяшками по лбу.
— Опиши его хотя бы поверхностно, пожалуйста.
— Жёлтые глаза. Непередаваемый на словах голос. Оно всегда стоит сзади. Хочу прогнать и одновременно понимаю, что это самое близкое, что у меня есть. Это всё.
— Существо не уходит даже когда видит, что у вас не получается общаться, верно?
— Если честно, думаю, оно хочет помочь. Лезет глубже и глубже, чтобы вырвать прогнивший корень. Раньше такого не было, мы просто наслаждались присутствием друг друга, а сейчас мне кажется… Глэдис, мне кажется, что оно прожигает во мне невидимую дыру. И это ощутимо даже физически. Словно где-то здесь, в сердце, иголка застряла. — Мия пальцем указала туда, где было больно. — Только знать бы самой, откуда этот корень во мне появился. Наверно, это всё наш разговор с Фридой. Кошмар. И что остальные переживают обо мне, но я не становлюсь лучше. Я… Я ведь вообще не двигаюсь.
Глэдис протянула руку к своему зонту и раскрыла его над их головами. Пока Мия путалась в своих словах, она протянула руку наверх и что-то зачерпнула.
— Что мне со всем этим делать? — произнесла она и покосилась на огонёк, что находился в руке.
— Не знаю, — прошептала девушка. — Я не знаю, милая.
Ладонь Глэдис коснулась виска и лазурный огонёк, что в ней прятался, точно будто прошёл сквозь кожу. Светлячок, что улетел куда-то прямо к центру сознания, где скапливались все страхи — так Мия это представила.
Всё появилось мгновенно, стоило только на секунду прикрыть веки. Лазурный комок света не прогонял всю гадость, но делился красивыми и простыми образами: плывущими по реке каланами, свистом спрятавшегося в кустах зверька, высокими замками из песка и запахом ягод. Места, в которых Мия никогда не была и вряд ли побывает, потому что их нет на самом деле. Огонёк дарил ощущение, в котором каждая мелочь издавна была знакомой и родной. Солнце не спешило за горизонт, ветер скорее щекотал, чем дул, а вода и песок завораживали. И вот в этот самый момент, когда тело будила утренняя прохлада, а звуки и запахи оказались будто из самой родной истории, всё стало по-настоящему хорошо. Мия смотрела на песочный замок и была уверена, что он исчезнет до того, как до него донесётся волна. Но в итоге погасла Мия, а замку просто некуда было исчезать — он и так был совсем ненастоящим.
Глаза открылись и обе девушки будто застыли.
— А-а-ах… — голос звучал так, будто марево ещё не до конца прошло. — Так это ты мне всё время посылала хорошие сны? Огоньки — это твой аромат, да?
— Да. Но это бабочки, а не огоньки. Я не очень хорошо знаю, что нужно людям, которые чувствуют себя скверно. Но когда им плохо, мне хочется с ними делиться вот такими образами, пусть и ненадолго. Я верю, что они могут дать человеку больше, чем сиюсекундное счастье.
— Спасибо.
— Есть кое-что ещё. Кое-что, что я могла бы показать тебе, — Глэдис закрыла зонт и продолжила: — Надеюсь, это поможет тебе отвлечься. Хочешь, мы создадим воспоминание?
— Какое воспоминание?
— Наше. Воспоминание, которое мы сейчас проживём и к которому сможем вернуться.
Кивок. Если это было возможно, в эти минуты Мия бы хотела создать целую историю, огромное количество кадров и образов. От совокупности образов и историй могла создаться и её собственная. Этот случай, может, и был важной первой ступенькой.
Они оделись теплее, спустились по винтовой лестнице и вышли на задний двор. Мия прекрасно понимала, куда они идут, даже несмотря на то, что снаружи царил практически полный мрак. Дверь позади закрылась, и холод сразу пропал. Но всё по-настоящему началось тогда, когда в оранжерее загорелись все лампочки.
Вокруг порхали бабочки, маленькие и большие, пёстрые ожившие рисунки. Движения их крыльев были плавными и напоминали танец. Ритмичный полёт, о красоте которого бабочки даже не задумывались, очаровывал с каждой секундой всё больше. Десятки насекомых пролетали рядом с гостьями, некоторые даже садились на них, позволяя рассмотреть себя поближе. Хоть Мия впервые видела этих насекомых так близко, внутри даже мысли не промелькнуло о том, что эти создания могут укусить её или причинить какой-то вред. В отличие от других насекомых, бабочки будто знали границу, которую нельзя пересекать без разрешения. Существа подлетали и аккуратно, медленно махая крыльями, садились на вытянутые пальцы. Затем летели дальше, мимо широких зелёных листиков, над тонкими дорожками из камня. Некоторые останавливались у пиал с водой и отдыхали там. И это только некоторые, ведь внутри находились десятки бабочек, за каждой из которых просто невозможно было уследить.
В оранжерее даже поздней осенью оставалось тепло, а в помещении ощущался запах дерева и земли. Только Мия начала забывать о словах, как с ней заговорили, и восприятие всего окружающего сменилось.
— Уютно?
— Сейчас мне кажется, что хочу остаться тут навсегда. Как в образах, которые ты создаешь своим ароматом.
— Я тебя хорошо понимаю.
Ответ оказался коротким, но прозвучал очень чутко. Это не был тупик в разговоре, наоборот, он означал, что в этом месте можно не бояться.
— Здесь ты лечишь свои раны и болезни?
— Нет. Я лечу раны в мыслях других людей. А свои не умею. Мои кошмары прогоняют родные люди. А здесь я просто чувствую себя спокойнее всего.
— Место, где точно не заболеешь и не поранишься, да?
— Да.
Это целая пропасть между самой Мией и человеком, что стоит перед ней. Исцелять людей — это недостижимое мастерство. Так же сложно, как создать своё место, где никакие страхи, никакие беды тебя не достанут. Даже представить было сложно, с чего всё должно начаться, чтобы научиться такому.
— Почему ты решила именно так воплотить свой аромат? Ты ведь не обязана лечить других людей, пусть их бывает и жаль.
— И правда, не обязана.
Мия выждала паузу, ожидая, что Глэдис продолжит. Но тут же вспомнила, что с этим человеком бывает не так, как она привыкла. С губ слетела полноценная мысль, без намека на продолжение. Более прямой ответ мог прозвучать только после более прямого вопроса.
— Тогда почему же так?
— Всё дело в ранах. Но не только в них, — ответила хозяйка этого места. — Кто-то хочет заживить свою рану. А кто-то хочет не дать пораниться другим. Ещё это способ расцвести. Расцвести самому или помочь расцвести другому. Каждому своё.
— А другие из замка? Зачем это им? Они тоже тянутся ко мне, но сейчас я никому из них не могу ответить тем же.
— Это ведь нормально, Мия. Нормально, если близкий человек хочет помочь, просто у всех свои способы. Кто-то может только бабочек в голову посылать, а кто-то защитит от удара собственным телом. Даже если его рана потом будет сильно кровоточить. Но тяга к тебе — другое. Не думаю, что в ней есть место ранам. Это тяга не в ущерб кому-то из нас.
Мия растерялась. Перекати-поле из разных чувств никуда не делось: внутри колола обида, стыд за своё поведение, тяга развиваться и полное нежелание покидать свой кокон. Глэдис, этот человек, который будто по воздуху может ходить, настолько он лёгкий и невесомый, тоже ведь сталкивалась с такими комками неоднозначных эмоций. Сталкивалась и как-то пересиливала их. С таких хочется брать пример, но редко когда понятно, как это сделать.
— Спасибо тебе за всех бабочек, которые прилетали ночью.
— Пожалуйста.
— Когда ты делишься этими образами с человеком, ты помогаешь расцвести ему или больше расцветаешь сама?
— Я сама часто задавалась этим вопросом. И если честно, у меня нет ответа. Я просто хочу любить. И я люблю. От этого я ощущаю счастье.
После этих слов стало понятно, почему Глэдис относится к старшей части замка. Это было не только из-за возраста. Просто в один момент этот человек мог произнести фразу, в достоверности и правдивости которой не оставалось сомнений. Всего-навсего простая интонация и несколько слов, которые в совокупности звучали как искусство.
— Поняла. Спасибо.
Девушка медленно, но уверенно кивнула. Слова временно закончились, вместо них это место дарило ощущения. Вернее, их дарили те, для кого эта небольшая оранжерея была домом. Мия села на белую лавочку и начала наблюдать за происходящим вокруг. Всё здесь сладостно тянулось: и звуки, и движения, и вдохи с выдохами, и даже целые слова. Неприятный осадок внутри начал таять, но лишь малая его часть осталась позади. В том отрезке времени, когда себя хотелось назвать моложе и вспыльчивей. Хоть и прошло всего ничего, уже хотелось воспринимать себя немного другим человеком, который бы мог понять, что любовь — это любовь, и искать, откуда она берётся не стоит.
С десяток минут Мия не отрывала взгляда от девушки в платье: вот она поправляет свои волосы, а вот подставляет ладонь, чтобы счастье с крылышками село на неё и отдохнуло. Десятки разных цветов летали вокруг и непроизвольно заявляли о том, что они — маленькие живые пёрышки. Создания садились на одежду и кожу; их крылья порхали, сперва быстро, но потом спокойнее. Некоторые из бабочек вовсе замирали, но их жизнь всё равно ощущалась, пусть они и оставались неподвижными.
Мия чувствовала, что на каждой из ладоней сидит как минимум по одному маленькому путешественнику. Но взгляд оставался прикованным к Глэдис. Её рука была вытянута над головой, а на ней отдыхал один из жителей этого дома. Взгляд девушки оставался спокойным и любящим. Со стороны казалось, что и насекомое, и человек чувствовали, что существует мир вокруг них, но в эти моменты, в эти секунды могли позволить себе создать собственный: беззвучный, цветастый и мимолётный.
Взгляд не отрывался до последней секунды, пока бабочка не вспорхнула и не поднялась в воздух. Рука Глэдис опустилась, но глаза будто не могли поверить в расставание. И только услышав голос, девушка пришла в себя. Она словно забыла о чём-то далёком и тут же вспомнила о настоящем.
— А что движет тобой? — поинтересовалась Мия. — Что для тебя эта идея?
— Идея? — переспросила та, призадумавшись.
— Да. Бесконечность. Я спрашивала у других, и они рассказали мне об этом. И я бы хотела узнать, что ведёт вперёд тебя. Можешь рассказать, пожалуйста?
Глэдис сделала пару шагов и села рядом с Мией. Та ждала тех немногих слов, которыми с ней поделятся. Вроде что-то подсказывало, что тут достаточно молчать, чтобы задать вопрос и получить ответ, но разум пока никак не мог понять этот беззвучный шифр.
— Я хочу соединить людей нитью. Малое количество людей, которое сможет прочувствовать важность этой нити.
— Близких тебе людей?
— Любых. Даже если я их никогда не увижу, никогда не узнаю их имён — мы можем быть связаны.
— А в чём суть этой нити?
Глэдис повторила вопрос и усмехнулась.
— В жизни. В жизни человека, у которого чистый разум и неугасаемые эмоции. Суть в том, чтобы человек, где бы он ни находился, сказал себе: «Я человек, и я жив». Суть в том, чтобы гореть и не дать себя погасить. Не сгореть самому, но зажечь других. В простой форме. Например, знаешь, как это делают бабочки?
— Нет, но… — она замялась. — Но хочу узнать.
— Они живут очень мало, чтобы совершить что-то глобальное. Здесь кроме меня и пары людей их никто никогда не увидит — они погибнут, и как бы ни хотели изменить эту планету, у них не получится. Но свою нить они доносят до меня. Находясь здесь и смотря на них, я чувствую себя бессмертной. Там, — Глэдис указала в сторону выхода, — я бы могла сломаться и могла бы сомневаться.
Девушка подняла ладонь с синекрылым насекомым. Маленькое создание находилось прямо на уровне её глаз.
— Но, приходя сюда, я помню о том, кто я. Я человек, а значит иногда созидаю мелочи, иногда скорблю по мелочам. От настроения к настроению и от спада к подъёму, а затем наоборот — вот так и живу. Я могу мыслить, и самое важное, — могу наслаждаться происходящим. Всему этому меня учат те, кто к концу флатии погибнет. На их место придут новые, и когда-то они будут вдохновлять кого-то другого. Я на это надеюсь.
Глэдис вытянула руку вперёд, и бабочка, словно поняв человека, улетела.
— И мне тоже хочется быть тем, что олицетворяет бабочка. Я не хочу перевернуть сознание тысяч — мне достаточно малого. Существующий мир враждебен, но я не хочу разрушать его. Эти нити, которые я представляю между людьми, прочнее существующей устоявшейся оболочки. Они создают гармонию. И ответ на твой вопрос — гармония. Моя бесконечность — гармония.
Мия замялась; голова опустилась, а взгляд приковался к полу.
— Честно говоря, у нас странное общение выходит. Мы виделись, проводили вместе время, но словно оставались немыми. Я говорила с тобой, но это не было так же, как с остальными. Мне хочется понять тебя, но это очень тяжело сделать без слов.
— А почему тебе хочется понять именно меня? Я чем-то привлекла твоё внимание?
— Ты кажешься сформированной личностью. Не в обиду другим, я не имею в виду ничего плохого. Но под твоими ногами уже выстроенная дорога, так мне кажется. В ней почему-то молчание вместо многословности, такое приятное спокойствие, которое я даже в пустой комнате не могу найти. Мне интересно, как ты стала собой и как научилась понимать этот мир просто смотря на него.
— Если хочешь, я тебя научу понимать вещи без слов. Часто умею обходиться без них, и будет интересно узнать, сумеешь ли ты. Но, по правде, я не самая молчаливая в Орторусе. Есть один важный мне человек, который сейчас в Мейярфе, с остальными. И я — что-то вроде моста между полной тишиной и многословностью, ведь слова мне гораздо нужнее, чем ему. Потому одним я кажусь слишком тихой, а ему — слишком разговорчивой, — Глэдис дружелюбно хмыкнула.
— Как его зовут?
— Сорроу. Рано или поздно вы познакомитесь. Если научишься понимать его, то у нас троих будет свой язык общения.
— Это точно. Секретнее любого шифра, — произнесла Мия, подняв взгляд. — Он лучше всех тебя понимает?
— Нет такого, что кто-то лучше всех. С каждым у меня неповторимая связь. С ним — в том числе.
— Поняла. Как бы это глупо ни звучало, но ты кажешься мне совсем другой планетой. Необычная такая, но по-хорошему. Как эта оранжерея — маленький кусочек красоты и простоты посреди кошмарной мороси и нескончаемой осени.
Глэдис снова дружелюбно хмыкнула, но не ответила. И нечего было отвечать, если выбросить эту неуместное желание поддерживать разговор, лишь бы речь звучала. Наблюдая за бабочками, девушки просидели ещё с полчаса, не обмолвившись ни словом. Бабочки их понимали и так.
Как только Мия вернулась в свою комнату, она взяла перо и начала писать на первой попавшейся странице. Она выводила буквы, думая о недавнем счастье, которое действительно можно было назвать воспоминанием. Это тот всплеск, для которого не нужно подбирать слова. Просто расплывчатые мысли маленького продрогающего человека, что хотел поделиться.
Я таю. Мне нечего сказать ни немым, ни говорящим, нечего сказать даже самой себе. Кажется, что мне приелась печать на моей руке, приелась невесомая беззаботность юности, которая превратилась в вязкий и тяжёлый ком. Мне очень быстро пришлось вырасти, и я прекрасно это чувствую. Кажется, меня отталкивает даже любимый чай. Я не выдерживаю этой осени, и дело совсем не в холоде за окном. Сейчас я чувствую лист под рукой, но не ощущаю собственных рук. Мне есть что писать, но я не знаю кому. То, что приводит меня в восторг, одновременно загоняет в сумрачное состояние настолько глубоко, что я забываю о радости. Поэтому сейчас мне хочется стереть самые светлые из своих воспоминаний. Забыть про тени в пещере и про приятную музыку. Я понимаю, почему я это пишу, но не признаюсь себе в этом. В голове крутится настоящий ответ, но я не напишу его на бумаге, не произнесу вслух, потому что меня сковывает ужас. Всё ещё кажется, что если я не признаю свой страх, то он постепенно отступит. Но в действительности это я прижата им к стене так плотно, что мои лёгкие едва работают. Значит, я умираю от удушья? Но это нехватка чего-то другого, не воздуха. Наверно решимости. Может, недостаток красок и цветов. Несмотря на то, что эти люди — палитра целого множества цветов. Я просто не могу найти свой цвет. Я не знаю, заслуживаю ли я его и смогу ли я хотя бы наполовину быть такой же яркой, как они?
На картине в моей голове я нахожусь не одна и сижу не в чужом месте. Они находятся рядом. Идут, и я иду вместе с ними. Затем они переходят на бег, потому что впереди только плавный полёт по небу. Они ускоряются перед прыжком, а я падаю. Никто не прыгает, и каждый помогает мне встать. Не тащат меня вперёд, ведь если кинут с обрыва, то я камнем полечу вниз. Я уже в шаге от грани между землёй и небом, но никак не могу встать, хотя пытаюсь изо всех сил. Будто яд парализовал всё тело, но я даже об этом сообщить не могу. А они видят, что я ничего не могу сказать, видят, как у меня тускнеет взгляд. Я читаю в глазах сожаление и грусть, будто перед ними покойник. Всё ещё получается видеть и думать, но не больше. У них ничего не получается, и они аккуратно кладут меня на землю. Потом по очереди целуют в лоб и улетают. Им казалось, что я умерла, но я всё так же продолжаю смотреть им вслед. Последний раз пытаюсь ползти, а потом горько улыбаюсь и закрываю глаза.
Грустно, но я бы тоже улетела. Если бы я могла выбрать, я бы стёрла из своей памяти все ударения, выбелила бы все цвета и заглушила звуки. Чтобы не помнить ни бабочек, ни своей семьи. У меня хватит сил, чтобы дотлеть до конца молча. Я не знаю, как сделать этот маленький шаг навстречу свободе. Знаю, что он есть, знаю, что живёт по ту сторону, но тело просто оцепенело. Или я просто боюсь его? Всё строится на страхе. Мой мир строится на страхе. Но если я поборю страх, то выиграю. И пусть я сама не верю в то, что напишу, но хочу, чтобы случилось чудо и написанное оказалось правдой.
Сквозь безнадёжную пустыню и отчаяние, сквозь отсутствие веры и слёзы, сквозь холод этой проклятой осени и даже сквозь саму бесконечность пролетят эти слова. Я поборю страх. Я переверну мир.