В этой главе появится полноценный человек.
— Эй, не стоит. Полегче, — попросила Хлоя, держа руки на весу. — Я безоружна, поэтому не горячись.
— Руки не опускай и становись на колени. Сейчас!
Вереск задавил своих недругов количеством и вот-вот готов был сорваться с цепи. Диалог сразу пошёл туго. Без одного шага победители, им нужно было закончить начатое. Оборви они жизнь Тесс или Глэдис, попавших к ним в лапы, и ход дел примет худших из всех возможных поворотов.
Хлоя была связующим звеном меж двух лопающихся от напряжения сторон. Позади неё был подоспевший на подмогу Сорроу и Пракси, который едва держался на ногах. Хлоя всегда опиралась на слова, потому страх физической расправы путал мысли. Сейчас ценным было каждое слово, что не давало превратиться проигрышу в трагедию.
— Не нужно поспешных слов. И тем более действий, — Хлоя стояла в точности, как приказал лидер Вереска. — Вот, я на коленях. Я не опасна. Аромата у меня нет. Я лишь протеже, не более того. Дай мне тридцать секунд, пожалуйста. Тридцать секунд, чтобы всё объяснить. Потом делай всё, что сочтёшь нужным.
Хлоя знала, что примени она аромат, и им наверняка конец. Носители чувствуют такое куда лучше и ощути хоть один из недругов воздействие аромата на себе — Орторус обречён. Тяга к риску и азарту сейчас оказалась где-то посередине: желание красноречиво навязать свои условия переплеталось с пониманием, что неправильно сказанное слово может быть последним. Люди перед ней умели убивать, если потребуется. У таких рука не дрожит.
— Вы проиграли. Я считаю до трёх, — скомандовал лидер Вереска, — и вы все ложитесь на пол. Иначе, даю слово, я сделаю кому-то из вас очень больно.
— Сделаешь, ага! — Пракси был полностью вымотан, но говорил со всей жёлчью и ненавистью, что у него была. — Но прежде я успею заморозить твою тупую башку и растоптать её об асфальт. Занеси руку, и клянусь тебе, что ты не уйдёшь отсюда живым. Только дай мне повод!
— Тридцать секунд, пожалуйста! — перебила Хлоя, повысив тон.
Руки Глэдис и Тесс не были связаны за спиной. Никто не мешал им применить те малые остатки амарантина, которые у них остались, но сейчас куда эффективнее усталости работал самый верный метод — страх. Обсудить действия друг с другом было невозможно, и любая неудачная попытка запросто могла привести к чьей-то смерти. Поэтому все, кроме Пракси, стали сговорчивыми как никогда, особенно когда кто-то из Вереска начинал повышать голос. Обе девушки опустили голову, чтобы не подумали чего лишнего. Из-за потраченного аромата, Глэдис было ещё больше не по себе, чем Тесс: было холодно, тошнота подступала всё сильнее, а тело предательски дрожало и от страха, и от недостатка сил.
— Тридцать секунд. Говори.
— Не слушайте пустые угрозы, — обратилась она к Вереску. — Даже при всём желании ни он, ни любой из заложников в этой ситуации вас уже не победит. Здесь ваша победа безоговорочна. Я понимаю, что нас ждёт либо суд, либо трибунал. Я понимаю. Но сейчас вся загвоздка в человеке за мной. Тот, что с ножнами, — она мотнула головой в сторону Сорроу, который держал руку на рукояти. — Я говорю как есть, потому что знаю его роль в этой операции и самолично видела предел его возможностей. Если вы пораните или, не дай Вездесущие, убьёте кого-то из них, он устроит мясорубку, из которой выйдет победителем лишь он один. Мы будем лежать мёртвыми, сгоревшие заживо, если вам угодно, а вы — рассечённые пополам. Я ни в коем случае не пугаю и не блефую, потому что неудачный блеф будет стоить жизни и мне, и остальным. Сейчас только факты, которые я проверяла сама и которые способны сохранить жизнь мне в первую очередь. Вы имеете право не верить и поступить по-своему. Вы можете перерезать мне горло даже просто из принципа, но тогда на этой площади будет лежать с два десятка трупов. Просто потому, что не послушали и были уверены, что один человек на такое не способен. Но он в первую очередь — экстренная мера, а не человек. Мера, которую они до последнего не хотят применять.
Про себя Хлоя благодарила каждого напуганного мейярфца, который хоть и держался на расстоянии, но не убегал. Они и только они были причиной того, что не произошло никакого бездумного самосуда. Если бы не наблюдатели, Вереск, вероятно, и не был бы так многословен. Хотелось верить, что те не разбегутся в самый неподходящий момент.
Её тридцать секунд кончились, но лидер Вереска не перебил. Она тут же уловила этот момент и продолжила:
— Вы наёмная сила для покровителей, как и я для этих людей. Ни вы, ни я не пропитаны их идеями настолько, чтобы за них умирать. Но выходит так, что если и попадём под удар, то все вместе. Вместе потеряем семьи, свои мечты, отложенные деньги и будущее. Потому что покровители приказали пережевать орех, который сами пережевать не могут. А орех, оказывается, до самых краёв напичкан крошечными лезвиями.
— Какой у него аромат?
— Он влияет на пространство и режет его своим странным клинком. Просто взглядом запоминает участки местности и разрезает их сразу, только достанет оружие, понимаете?
— Тогда прикажи ему отбросить оружие в сторону! Прямо сейчас! — перебил лидер.
— Сорроу, выкинь свой клинок. Приказываю. Немедленно выкинь его.
Хлоя даже не повернулась, чтобы посмотреть на реакцию. Гадать не приходилось — тот даже не шелохнулся. Пришлось сдерживать улыбку от такой наивной просьбы.
— Тут, видите ли, всё сложнее. Я для него просто какая-то там наёмница. А он парень идейный, в этом вся подноготная. Так что коль вы хотите навредить просто ради кровопролития — действуйте прямо сейчас. Если нет, то уверяю, можно найти альтернативу. И чтобы показать, что ни у меня, ни у кого-то из нас нет в голове какого-то изощрённого плана, считаю, что правильно было бы разморозить всех ваших людей. Живых, попрошу вас заметить. Пракси, ты слышал?
Парень в ответ неуместно выругался, и тогда Хлоя повернулась к нему. Она говорила со всем спокойствием, и в голосе её не читалось ни натянутой любезности, ни агрессии. Хлоя произнесла приказ и надеялась, что её пустоголовый друг не выдаст, что она применила аромат.
— Пракси, подумай ещё раз хорошо, взвесь все “за” и “против” и освободи тех, кого обездвижил.
Парень сделал это почти сразу и выглядел так, будто на короткий момент ему удалось проглотить свою гордость. Он упал на колени, но не мог себе позволить полностью отключиться. Освобождённые повели себя по-разному, но Хлое было важно одно — никто не стал нападать. Остальное её не интересовало.
— Я надеюсь на благоразумие и с вашей стороны. Пока что все живы, но дальнейших исход зависит от ваших решений. Вы победители и право выбора за вами. Так что решайте — кровавая баня или альтернативы?
Хлоя уловила именно то, на что надеялась с самого начала. Главный из Вереска покосился на самую молодую девушку из всей их шайки и в этом была вся слабина, которую так запросто не скроешь. Секунда-другая, больше не надо, чтобы заметить по взгляду и мимике, насколько эти слова неоднозначны для собеседника. Это было настоящее замешательство, кратковременное и не высказанное вслух, но давшее Хлое понять, как строить диалог дальше. Лидеру могло быть совершенно плевать на людей позади, но молодая светловолосая девушка рядом с ним всецело была причиной того, что решения не принимались бездумно и слепо. Ему было что терять.
Лидер уже не кричал, но говорил грубо и, главное, забыл об импульсивности. Хлоя встречала и таких, и ещё мягче. Они могут заикаться сами про себя, ища единственный выход и пугаясь этого бремени. Но как доходит до речи, они ощетиниваются, расправляют плечи, нарочито занижают голос и надеятся, что никто не заметил слабины. А слабины, если хорошенько покопаться, там столько, что хоть ложками ешь.
— Какие тут альтернативы? — рыкнул собеседник. — Попросите нас уйти, запугивая своей экстренной мерой?
— Нет, зачем крайности? Но посудите сами, у вас находятся важные для моих клиентов люди, — Хлоя встала, но руки не опустила. — За вашей спиной те, кого вы знаете не первый год. Мы сюда пришли не для того, чтобы совершать физическую расправу, и уж точно не для того, чтобы её совершали над нами. Пока ничья жизнь не оборвалась, не лучше ли победившим получить триумф, а проигравшим сбежать? Наша цель не достигнута, порядок в городе уцелел лишь благодаря вам.
— Но Вереск выиграл, значит ему выносить вердикт. А если проигравшие исчезнут, то кого судить? Что это за победа такая выходит?
— Победа в том, что вам решать судьбу проигравших. Вы сейчас, собственно говоря, это и делаете. Но не стоит забывать и о последствиях своего решения. Вы просто скажите, в чём ваша задача — устранить их? Разогнать? Публично казнить? Подавить? Достигнуть соглашения?
— Обезоружить, — он точно придумал это слово на ходу, лишь бы показать, что Хлоя ничего не знает и в её списке нет правильного варианта.
— Они безоружны. Скажу больше, они намеренно не ранили ни одного члена Вереска, даже когда вы напали. То же касается и грастий.
— Обезоружить, а после задержать. Не заговаривай мне зубы. Ты допускаешь вероятность того, что ситуация полностью перевернётся. И строишь свои схемы в голове, которые я пока не понимаю. Но с каждой секундой они выводят меня сильнее и сильнее.
— Допускаю. Но в моих схемах никто не умирает. Ни граждане, ни ваши люди, ни мои. Никто. Мы хотим позорно уйти, осуждённые гражданами, но живые, а не по частям. Но проткните кого-то своими стёклами, и через несколько минут мы все будем лежать в крови на земле. Полдесятка жизней ваших врагов в обмен на пару десятков тех, что вам не безразличны. Это будет твоя победа, Вереск?
Лидер насупился, но не ответил. Будто его уголькам не давали рвануть вперёд стены из слов, что совсем не внушали страха, но сеяли сомнения.
— Зачастую вопросы на истребление не затягивают надолго. Если бы хотели убить, банально бы задавили количеством. Но ваша цель не в этом, поэтому, если есть хоть маленький шанс на компромисс, им стоит воспользоваться. Так, чтобы мы проиграли, но никто не лишился жизней. Ради этого каждый из нас станет очень, очень послушным и понятливым.
Пока Хлоя говорила, город успокаивался. Жители наблюдали за происходящим с расстояния и не решались подходить близко. Никто не хотел попасть под горячую руку. Но никаких криков и шума, только слова.
— Трибунал. Трибунал, как ты в начале и сказала. Я не дам вам просто взять и уйти. Твой мечник накинется на нас за то, что мы передадим вас суду?
— Однозначно нет. Но при чём тут Вереск? Вы ведь не грастии, чтобы безукоризненно следовать уставу. Вереск выше по статусу, значит и решения принимать ему куда более нестандартные. Такие ситуации, поверьте, в уставе не прописаны. Я его наизусть знаю.
— И какие тогда альтернативы?
Только лидер Вереска задал вопрос, послышался приказ остановиться. Люди оборачивались, несколько секунд не понимали, что происходит, а затем охали и расходились в стороны. Образовался живой коридор, и в самой гуще событий оказалось свыше десяти человек. Горожане притянулись как магнитом. Видимо, думали, что в присутствии этих людей ничего дурного точно не произойдёт. Голос Маттиаса Мендакса всё так же мог резать воздух, настолько строго он звучал.
— Никаких! Никаких альтернатив. Успокойтесь, дорогие граждане. Это Конец. Пусть все сложат оружия. Эта нелепая бессмыслица закончится прямо сейчас.
Самая тёплая из всех существующих ладоней закрывала глаза. Кто-то не такой уж незнакомый стоял сзади, придерживая уставшее тело Мии. Её не беспокоило то, что она не чувствовала землю под ногами. Не требовалось даже открывать глаза чтобы понять, что Виоландо остался далеко позади, что звуки там совсем другие. И даже несмотря на ладонь перед глазами, Мия откуда-то знала, что перед ней раскрывался многоцветный, но в то же время тёмный мир. Где не нужно ходить по земле, где к насыщенности тёмных цветов нужно просто привыкнуть.
— Тебе страшно? — прошептал женский голос. — Мия, тебе страшно?
— Нет, — устало призналась она. — Раньше было. А сейчас у меня чувство, что я…
— Победила? — закончил тихий голос.
— Да. Я победила что-то, что сейчас не могу описать. Понимаешь?
Ей невероятно хотелось поделиться с той, кто стояла позади. До дрожи родной голос звучал привычнее, чем её собственный. Это был первый настоящий диалог с кем-то, кто всегда приходил к ней как морок, а не собеседник.
— Да. Понимаю, потому что ты — моя луна. Запомни, Мия, это существенно. Это единственное, что жизненно важно для нас обеих. Твоя победа над собой, твои друзья и переходы, о которых тебе так хочется узнать больше, — это очень весомо, и об этом нельзя забывать. Но есть понятия вне системы ценностей, и мы друг для друга — одно из них. Я прошу тебя не понять, а просто поверить.
Мия полностью расслабила тело, но не потеряла равновесия. Сложно было ощутить, стоит она или всё это время падает, сверху ли потолок, и, вообще, есть ли здесь верх и низ. Единственное, что точно существовало, — тёплая ладонь перед глазами и приятный голос.
— Я верю. Верю, как никогда. Потому что я много раз слышала тебя. И меня всё не покидало чувство, что мы важны друг другу. Но я до сих пор не до конца понимаю, с кем я разговариваю. Это, может, прозвучит для тебя наивно, но… кто ты?
— Ты сама. Я — это ты, только существующая под знаком звезды. Такой же свободный разум, но ты — дитя луны, а я — звёзд. Мы — одно целое, но рождены по-разному. И это делает нас противоположностями, к сожалению.
— Запутанно. — Мия улыбнулась, гладя родную руку. — Могу я посмотреть на тебя и на место, где мы находимся? Почему ты закрываешь мне глаза?
— Я переживаю. Это место… — ответ дался собеседнице с большим трудом. — …оно покажется тебе уродливым. Здесь слишком много всего, произошедшего до твоего рождения. Оно испугает тебя и поглотит, а твои слёзы я хочу видеть меньше всего. Когда создала твоё тело из крови и наделила его разумом, я… отсекла прошлое. Для тебя. Но из моей головы оно никуда не денется, поэтому я просто прошу тебя не смотреть. Здесь — прошлое. Болючее. И опасное.
— Хорошо. А что было до того, как я появилась из крови? Что-то ведь было?
— Ты была луной. Настоящей, просто облачённой в человеческое тело. Моей луной.
— И… что-то случилось, да?
— Да, — голос зазвучал неуверенно. — Сейчас я не найду достаточно храбрости в себе, чтобы рассказать. Прости.
Мия прижала руки существа к своим глазам — знак, что она не вырвется и не подсмотрит. Пусть родные пальцы прячут от неё целую вселенную, без разницы. Пусть прячут, только ещё немного делятся своим теплом. Мия аккуратно занесла руки назад и коснулась лица позади неё. Оно было настоящим, не только голос и не только глаза. Пальцы нащупали тёплые щёки, губы и всё то, что присуще обычному человеку.
— По правде… Так хочется разозлиться на это всё. На твои загадки, на загадки этого мира и больше всего на себя саму. Со временем в голове появляется так много вопросов, что я не могу задать ни одного из них.
— В этом месте ты сможешь задать те, о которых захочешь спросить лишь себя. Когда другие тебе мало чем помогут. И тогда я подскажу, — пообещал голос. — Если это не будет слишком сложно для меня. Здесь луне будет сложно находиться, как и звёздам. Но пока это единственный способ… Поговорить, но не увидеться.
— Разве это не единственная наша встреча?
— Думаю, что нет. И очень, очень сильно на это надеюсь.
— Тогда я совсем не понимаю… — Мия тоскливо покачала головой. — В меня ведь выстрелили. После такого уже никто ни с кем не встречается, даже здесь, понимаешь?
— Понимаю.
— Почему тогда ты говоришь о будущем? Как ты сможешь подсказать мне потом, если после этого разговора…
— Темнота? Так ты представляешь смерть?
— Нет, — промямлила Мия. — Никак не представляю. Наверно.
— Меня очаровывает твой стимул. Всё, что я говорила тебе во время твоих тренировок и снов — создать мотив, это так. Но знала бы ты как мне нравится то, каким он вышел. Я понимаю те чувства, которые испытала девочка, придя в этот мир. Можно действительно считать, что там, в узких улочках большого города, она родилась по-настоящему. Совсем недавно для меня она бездумно шла вперёд. Сама не могла ответить на вопрос, сколько телег ей ещё придётся провезти. Но я прекрасно помню, с каким интересом она смотрела на переходы в небе. Её взгляд становился осознанным, будто пелена перед глазами пропадала. Но потом она возвращалась, ела и начинала всё заново. Это не выглядело так, словно у девочки был шанс выбраться. Но вспомни чувства, которые она испытала, когда ей предложили бросить вызов всей своей жизни. Почему же она ответила «да» человеку, которого даже не знала? Ты ошибаешься, если думаешь, что в тот момент у тебя действительно не было выбора. Потому что я видела девочку, у которой не хватило сил согласиться. Она существовала до недавних пор, но не была настолько же живой. Ты собственноручно убила её в тот момент, когда подняла голову перед теми, кого боялась. Ты полностью растворила параллельную копию себя, которая проиграла, у которой в один момент просто не хватило духа, которая понадеялась на другой шанс. Ты убила то, что и без того было мертво. А той Мие, что стоит передо мной, почему-то захотелось уехать, захотелось прислушаться к внутреннему голосу и отправиться в столицу вместе с семьёй. Эти решения и делают тебя самой живой из всех возможных и существующих других версий тебя, которые ошиблись, сдались или струсили. И этот стимул жить, который мне так понравился, не в праве отнять у тебя ни одна пуля, ни один человек. Поэтому твоя рана — исключительный случай. Всё живое существует по законам, будь то природа, Вездесущие, покровители, здравый смысл или правила, работающие испокон веков. Но мы с тобой будем другими. Вдвоём станем друг другу и жизнью, и смертью, и тягой и отторжением. И боги, и природа вещей нам с тобой не нужны, потому что я — это целый мир, но лишь для одного человека. И ты. Ты тоже.
— Мы… одно? — не сразу спросила Мия. — Жёлтый цвет, ярче самого солнца.
— И красный, из которого родилась кровь. И никакая пуля не способна ни погасить солнце, ни растворить кровь. Мы равны.
Внутри пульсировало что-то немыслимое, что-то очень крепкое. От этого чувства брала дрожь и хотелось поклясться, что они вдвоём — это больше, чем просто пара чистых разумов. В этой связи было что-то, что со временем не угасает. Эта их маленькая бесконечность, видимая только двум существам. Незримая. Неугасаемая и скорее нескончаемая, нежели сиюсекундная.
— Скажи мне… Скажи, пожалуйста. Ты существуешь там, на нашей планете? Как обычный человек. Пусть не сейчас, но когда-то я хочу стоять рядом с тобой не только здесь, с закрытыми глазами. По-настоящему.
— Где-то там, — признался голос. — В далёком-далёком уголке этого маленького мира. Я действительно существую.
Наслаждение от происходящего, наконец, накатило с полной силой. Мия улыбнулась, стоило лишь подумать о том, какой путь она прошла и с кем она сейчас говорит. Ощущался триумф жизни. Слышался треск скорлупы.
— Меня почему-то греет эта мысль. Может, никто в мире этого не заметит, но это наша общая победа. Я чувствую тот мотив, о котором ты говорила. Понимаю, что он не выражен в чём-то конкретном, но я обязательно, обязательно найду то, что будет моим. Ты сказала правду, сейчас во мне нет чего-то, что жило внутри, пока я не подняла голову перед покровителями. Во мне пропал страх жить. И это…
Она не договорила. Слёзы начали быстро течь по щекам, но родная ладонь прятала глаза от всего мира. Здесь, где сама реальность этого места ставилась под вопрос, стало возможно выразить чувства и при этом не казаться слабой. Нельзя было только упасть на колени, ведь какая-то опора под ногами отсутствовала. Поэтому Мия просто плакала, не стесняясь, не пытаясь подавить этот порыв. По уголкам улыбающихся губ в форме воды стекала та тяжесть, которая накапливалась в ней всё это время. Она впитывалась в одежду, падала в никуда или растворялась ещё в полёте. А в голове звучал голос и виднелся размытый образ тех глаз, уже успевших стать нужными. Мия чувствовала, как тело становится легче и легче. Словно и без того воздушная масса становилась светлее и ярче. Это происходило и со всем вокруг, даже ладонь перед глазами словно таяла.
— Уходим, — тоскливо произнес голос позади. — Нам обеим нужно обратно. Я найду способ вернуться сюда. И позову тебя с собой.
— Подожди! — добавила Мия, ненароком чуть не открыв глаза: — Мы сможем встретиться по-настоящему, там, в Виоландо? Хоть когда-то сможем?
Казалось очевидным, что голосу стоит больших усилий не растаять окончательно, а выждать ещё немного. Один короткий вопрос задерживал их обеих. Голос звучал настолько слабо, что пропала уверенность в том, что кто-то находится за спиной. Перед глазами было тепло, как от ладони, но век больше никто не касался. И всё же шёпот нашёл силы ответить.
— Звёзды и луны на ночном небе всегда вместе. Но могут ли они когда-то соприкоснуться? Я не знаю. Не знаю, но нарушила бы все законы природы, лишь бы это было так.
А потом всё в этом непонятном мире исчезло. Из ниоткуда её восприятие и сознание с огромной скоростью врезались во что-то вязкое, но куда более знакомое. Руки не ощущали лёгкости, а тело не казалось сшитым из воздуха. Всё наконец стало таким, каким должно было быть.
Скай вжался в дырявый забор. Через одно из отверстий он высматривал человека, которого сейчас хотелось встретить меньше всего. Вокруг раскинулись маленькие петляющие улочки, точно трещины на стекле от удара. Он оборачивался на каждый шорох и не торопился бежать.
Пальцы сжимали мягкую обложку альбома без страниц — все листы ушли на то, чтобы не разбиться насмерть. Амарантин был на минимуме, из бумаги остался только небольшой блокнот для личных заметок. На взгляд в нём осталось с тридцать небольших листов, не больше. Скай старался заглушить звук рвущихся страниц, поэтому придавливал корешки пальцами. Он не знал как действовать и уж тем более как победить — что бы тот ни создал, оно умирало слишком быстро, вне зависимости от формы и скорости.
Скай прислушался. Топот ног, но не по земле, а где-то выше. Не за забором. Сверху! Недруг вытянул две руки вперёд. Шквал.
Парень рванул что есть сил, но услышал трескучий звук позади. Его плащ превратился в несколько широких лоскутов. Скай специально старался петлять как можно чаще, сворачивая на всё более и более тонкие улочки.
— Решил настругать из меня верёвки! — сказал он сам себе. — Нет уж, я не стану лапшой. Я не стану лапшой. Никакой лапши сегодня. И никогда. Никогда.
Он задыхался и паниковал. На бегу концентрироваться на аромате совсем не просто, поэтому линии сгиба выходили кривыми. Уродливое простейшее создание из бумаги полетело назад. Оно преодолело поворот и только долетело до следующего, как связь пропала. Листок умер.
— А может, поговорить? — крикнул Скай не останавливаясь. — Компромисс!
Ответа не последовало, но не сказать, что на него было много надежд.
Одна из улочек оказалась длиннее других. Сражаться не осталось ни сил, ни бумаги. Он швырнул все вырванные листки перед собой, и они превратились в невысокую лестницу. Ступенька за ступенькой, и получилось шагнуть на крышу одного из домов. Парень лёг за деревянную перегородку и закрыл рот обеими руками. Он старался дышать как можно тише. Невысокая бумажная лестница осыпалась на землю и каждую секунду Скай думал об этом промахе, что делал его местонахождение очевидным. С самого начала бумага была обречена против хаотично парящих лезвий. Хуже расклад мог быть только с огнём.
— Твой аромат полностью проигрывает моему, — прозвучало снизу.
Хотелось тешить себя надеждой, что его пытаются выманить, ведь не знают где Скай на самом деле. Глупости это всё. Дом даже не двухэтажный, а на полу валяются листы бумаги. Зачем вообще было надеяться на такой глупый план?
— Спускайся оттуда по-хорошему или я поднимусь и нашинкую тебя как капусту.
— Нет-нет, шинковать никого не нужно. Правда.
— Ты ведь поговорить хотел. Давай, значит, спрыгивай, иначе с тобой произойдёт ровно то же, что и с твоими страницами. Это я тебе обещаю.
— Хорошо-хорошо. Убедительно, правда. — Скай поднялся и показался за деревянной преградой. Его руки были на весу.
На боль и усталость пришлось наплевать. Парень свесился с невысокой крыши и прыгнул. Приземлившись, он почувствовал тупую, доводящую до тошноты боль в пятках. Незнакомец держал обе руки вытянутыми вперёд. При любых других обстоятельствах эта поза могла показаться смешной. Скай бросил взгляд за спину врага лишь на миг. И каждую последующую секунду, какие бы слова он ни произносил, в голове роилась одна мысль:
«Важно не разрывать визуального контакта. Смотреть только в глаза, и никуда больше».
— Тебя ведь меня не убить послали? Очень надеюсь, что нет.
— Выверни карманы. Очень медленно опускай руки.
— Хорошо. Но у меня там корешок альбома и блокнот. Оба полностью пусты. Я их сейчас аккуратно достану и положу на землю, хорошо?
— Ты забросишь их на крышу.
Скай кивнул и старался контролировать каждое своё движение. Они должны были выглядеть достаточно медленными, достаточно слабыми для того, чтобы в ход шли лезвия. Альбом с блокнотом оказались на крыше. Вывернутые карманы были полыми.
— Вот и всё. Я совершенно безоружен.
— Я уведу тебя под суд и там тебя казнят. А попробуешь сбежать, так я обещаю, что убью тебя и скажу остальным, что иного выбора не было.
— Просто желание заработать?
Незнакомец нахмурился. Он не понимал вопроса.
— Я проиграл. А это просто любопытство, и ты даже не обязан отвечать мне. Но, если можно, позволь понять твою мотивацию. Моя казнь для тебя — это просто способ наёмнику стать богаче?
— Иначе на твоём месте буду я.
— А если нет? Это ведь зависит от обвиняемого и того, кто схватил его за руку.
Тот недобро прищурился и думал, отвечать ли. Носитель окинул парня с ног до головы и презрительно бросил:
— Не включай идиота, ты же знаешь механизм Мейярфа. Хорош или нет, но он практически непобедим. И его нужно защищать.
— А если создать то, что хочется защищать? Не то, что нужно, а что дорого?
— Правила уже установлены. Я не готов ставить свою жизнь на кон ради крошечного шанса сменить их.
— Хорошо. Согласен, хорошая мысль. Но последний вопрос, обещаю, а после я пойду с тобой. Если бы я сказал, что механизм остаётся неприступным только потому, что его защищает Вереск и грастийство, ты бы согласился?
Незнакомец посмотрел на Ская исподлобья. Он неодобрительно покачал головой, но взгляд его оставался холодным и враждебным. Не вызывало удивления, почему такой человек выбрал лезвия как проявление себя.
Он так и не ответил — всплеск амарантина двух людей оказался мгновенным. Ароматы, что обычно формировались постепенно, движение за движением, частичка за частичкой, сейчас проявили себя вовсю. Скай рискнул всем, и испачканные под ногами листы взлетели. Те клочки, что недавно были ступенями, обрели вторую жизнь. Все они устремились вверх и встретили своего врага. Естественный рефлекс — поднять руки вверх. Лезвия достали до каждой своей цели и раскромсали её. Грязные листки окончательно потеряли всю скорость и посыпались вниз. Они отыграли свою роль.
И тогда вмешалось созидание. В него вложили очень много сил, оттого оно расцвело мгновенно. Руки носителя опоясал твёрдый камень. Его структуру было представить проще всего, но главное — придать твёрдости. Камень оказался непонятной формы, но не давал рукам недруга даже согнуться. Это были кандалы, что начиналась у локтей и заканчивалась в двух фалангах от кончиков пальцев. Скованный человек упал на землю. Он начал ругаться и кричать, но двигать руками не мог. Затем каменный слой охватил и ноги. Последний всплеск сил, и на рту обездвиженного появилась липкая лента. Скай выдохнул и, наконец, за долгое время посмотрел на что-то красивое.
— Ну ты и рассчитала момент. Огонёк, какое же ты чудо… — он пытался справиться с одышкой. — Я тебе и правда обязан жизнью. Самой настоящей.
Эстер с трудом подошла к нему и обмякла. Тот приобнял её и не дал упасть. Они сделали столько шагов, сколько могли, а потом, упёршись в стену, сели. Девушка нервничала, но человек рядом давал понять, что нечто страшное осталось позади.
— Я всё. Это предел. Предвечная, как же я ненавижу последствия всего этого.
— Я понимаю. Но нужно потерпеть. Всё это не зря. Всё не зря. Спасибо.
Она прикусила губу и впилась ногтями в одежду друга. Финальный всплеск аромата выжал досуха их обоих. Говорить получалось только на выдохе.
— Скай, на восточной улице что-то происходит. Что-то плохое. Я никак не смогу им помочь. Что нам делать? Мы проиграли?
— Рано ты делаешь выводы, Огонёк. Рано.
— Их там много. Кажется, намного больше, — Эстер съёжилась. — И я потеряла столько времени. Столько возможностей.
— Но спасла… близкого человека.
— Спасла. Но хочу помочь и им. А не могу. Не могу.
Ответа не последовало. Сознание человека, к которому она прикасалась, выпорхнуло из головы. Эстер прятала свои слёзы от Мейярфа. Они растворялись в голубых тканях до тех пор, пока и её образы в голове не потеряли линии.
* * *
Кейтлин находилась на расстоянии вытянутой руки. Она стояла на коленях, руки её были прижаты к груди, взгляд оставался напуганным, а на щеках засохли чёрные разводы. Мия и сама понимала, что зрелище выдалось не из приятных — часть пола и её одежда были испачканы кровью. Чуть выше живота, на жёлтой ткани одеяний, застыло большое багровое пятно. Кейтлин протянула дрожащую руку, и их пальцы соприкоснулись. Обе ладони были тёплыми, как у настоящих живых людей.
— Мия, — промямлила она. — Ты что… тоже Парадокс? Как? Рана, она же…
— Я не знаю, как объяснить. Оно… всё случилось само собой.
Кейтлин запустила руку под накидку и аккуратным движением дважды провела пальцами вверх от живота. Не нащупав никакой раны, девушка шепотом выругалась и крепко обняла Мию. Объятия оказались взаимными. Несколько секунд кряду руки просто отказывались отпускать дорогого ей человека, который дышал жизнью, который имел запах и дрожал. Это был контакт с таким же настоящим телом, что находилось рядом и раскалывало пополам страх.
После этого Кейтлин пару секунд смотрела ей в глаза. Убедившись, что всё действительно лучше, чем казалось, девушка метнулась к выходу. Она перешагнула через лежащих без сознания покровителей и окликнула подругу: Венди была повёрнута к ним спиной и упиралась лбом в дверь. Её мысли всё ещё витали где-то вдалеке.
В конце концов, пришлось прийти в себя — Кейтлин так сильно трясла за руку и звала её, что никакой уровень концентрации не помог. Вернув своё сознание, Венди пошатнулась, глянула на Кейтлин и перевела взгляд на вторую свою подругу. Даже по её, обычно куда более невозмутимому лицу, можно было сказать, что в воздухе снова повисло полное непонимание происходящего. Мия не чувствовала боли и усталости ни в единой клеточке тела, напротив, хотелось куда-то деть накопившуюся внутри энергию.
Венди покосилась на большое красное пятно — ничего удивительного.
— Я в порядке, — заверила Мия. — И не выразить как рада, что вы тоже.
В ответ девушка только закивала головой и на пару-тройку секунд тоже обняла Мию. Объятия разорвались именно тогда, когда должны были. Теперь сентиментальности следовало подождать.
— Чем всё тогда закончилось? Кто-то наш пострадал?
— Один из них выловил и меня, — быстро заговорила Кейтлин. — Внезапно влетел, не пойми откуда, и всё! Он просто обхватил мою шею руками, и мысли будто вывернуло наизнанку. Ужасное, просто отвратительное чувство. И когда я отошла, то передо мной уже крутились эти идиоты, — она показала на покровителей. — Но поменьше, конечно. Что-то ты им приглянулась, или что? Ну и всё приближалось к очень неприятному повороту, но Венди подоспела вот прямо вовремя, я тебе даже на словах не передам насколько. После этого мы сразу же ринулись искать тебя, а Сорроу побежал помогать остальным на восточную улицу. И это всё, кажись.
— У них проблемы, — перебила Венди. — Моника сказала, что один из наших информаторов исказил информацию. Каждый человек из Вереска — это носитель, хотя нам передали, что все они хорошо обученные наёмники, которые разбираются в допросах, оружии и налётах. Я так понимаю из-за того, что людей, знающих о Вереске, совсем ничего, перепроверить эту информацию никто из наших не смог. Не знаю, сейчас забивать этим голову нет времени.
— А заключённые что? Мы проиграли?
— Нет. Мне очень сложно описать, что случилось после того, как вы исчезли, — приободрилась Венди и обратилась сразу к обеим своим подругам. — Если по существу, то стену Сандера они так и не смогли разрушить, и пока пытались, у Сорроу получилось перевернуть игру. Потом мы с ним оставили Сандера с лекарем, потому что ему сейчас совсем нехорошо, и передали людей Монике. А после мы разделились: я нашла вас, а Сорроу побежал к Глэдис и остальным. Больше я никого из них не видела. Поэтому сейчас, — Венди открыла дверь, — нам нужно бежать к нашим. Если нужны будут подробности, то расскажу по пути.
Только Венди сделала шаг, как Мия совершенно машинально схватила её за руку. Она перевела взгляд на Кейтлин, потом обратно. Времени оставалось в обрез, поэтому всю робость и стыд Мие удалось растоптать внутри себя почти мгновенно.
— У меня есть просьба. Я понимаю всю опасность и риск происходящего, но сейчас мне нужна ваша помощь, чтобы добраться до одного места. В первую очередь чтобы ты, Венди, узнала дорогу туда. Я каждой клеточкой своего разума, своей интуиции и логики уверена, что сейчас нам нужно именно туда. И без помощи кого-то из вас я просто не справлюсь. Пожалуйста, поверьте мне сейчас так, как верите сами себе. Сейчас там быть намного важнее, чем где-либо.
— Я не люблю такие повороты событий, — насторожилась Венди. — И…
— От этого, может, даже зависят их жизни. И, оказавшись на восточной улице, мы не сможем им помочь.
— С чего ты взяла?
— Венди, это не простая прихоть или желание. Я понимаю, что на кону многое. И нам туда идти нельзя. Ни в коем случае.
Неуверенный и испуганный взгляд Венди останавливался то на одной, то на второй подруге.
— Что ты смотришь? Я склонна ей верить, — произнесла Кейтлин.
— Почему?
— Потому, что такие вещи не говорят по глупости, мне кажется. Или моя логика и интуиция снова играют со мной злую шутку, и я несу чушь. Только ты, Мия, скажи, если шутишь. Я такой юмор не понимаю.
— Не шучу. Пожалуйста, Венди. Я бы не просила рисковать их жизнями, если бы не была уверена. Cейчас нам нужно не к ним.
Венди заметно нервничала. Она думала, но и для неё время было ограничено. Ещё без слов она ответила тогда, когда потянулась к широкому карману своей мантии.
— Предвечная, хорошо. Я верю тебе. — Слова звучали тяжело, чтобы ощущалась вся та ответственность, которую Мия брала на себя. — Пожалуйста, не подведи.
Полыхнула искорка, и из трубки пошёл дымок. Венди один раз вдохнула его и закрыла глаза. Пришлось выждать несколько секунд.
— Я готова. Вся ратуша как на ладони.
* * *
На площади у городской ратуши вершился суд. Вереск не позволял слишком приблизиться к покровителям, которых здесь было не меньше десятка. Горожане держались в нескольких шагах от происходящего, чтобы можно было и наблюдать, и не попасть под горячую руку.
Среди шести виновных, стоящих на коленях, был и Маччери Мортале. Выглядел он неважно — грудь едва вздымалась, голова была опущена, а кровь струилась по шее и затекала за шиворот. За спиной стоял кто-то из Вереска и потому даже поднимать руку, чтобы вытереть кровь, Маччери не решался.
Хлоя приказала остальным послушаться и играть роль. Даже Сорроу сейчас стоял на коленях и наблюдал за Хлоей — даст ли она знак, чтобы события приняли совсем скверный оборот, или есть шанс на мирное решение. Он клялся себе, что никого из них не убьют и больше опасался внезапного выстрела от покровителей, чем какого-то фокуса от Вереска. Парень успел заметить, что на крыше их страховал Парадокс, но настраивал себя так, словно его там нет. Никакого второго шанса, никакого права на ошибку и никаких сожалений, если в дело пойдёт Флавитон.
Покровители говорили по очереди. У ораторов замечательно получалось дополнять друг друга, и каждый взгляд был прикован к ним. Они кричали, желая, чтобы их услышало как можно больше людей. Жители знали, что можно кинуть чего потяжелее в грастию, можно даже браниться на людей из Вереска, но поднимать руку или прерывать покровителей не решался никто. Было слушателю совершенно всё равно на происходящее, поддерживал он эту расправу или он всеми силами хотел не допустить её, всё, что он мог делать сейчас — стоять и наблюдать. Так думал каждый, оттого из пары тысяч людей, кто не хотел мириться, никто не сделал и шага вперёд. Многие из толпы были столь же жаждущими не согласиться, сколь и бездействующими, неготовыми проронить даже слово.
Людей подготавливали к справедливой расправе. Чтобы на их глазах судили маргиналов и диверсантов, в которых не осталось ничего святого. Хлоя не успевала отвечать на вопросы покровителей. Это не походило на диалог, скорее на приговор, что обычно зачитывают судьи.
— По вашей вине сегодня погибло огромное количество людей. Этого вы так добивались? Жертв?
— Где эти жертвы? Покажите мне их, — возразила Хлоя, но тут же утонула в череде слов.
— Животные! Дорогой Мейярф, я лично видел, как они душили человека! Даже не грастию, а обычного горожанина. Зачем?
— Вы заслуживаете казни прямо здесь. Не заключения, а сиюминутной казни.
— Вы превратили этот день в покушения на каждого, кто стоит перед вами и за вашей спиной. Вы умышленно шли отбирать человеческие жизни.
— Вот, мейярфцы! Вот то, к чему может привести своенравие.
— Такие как они всегда оправдываются благими намерениями.
— Но их слова лишь звучат искренними, а в итоге приносят разрушение.
— А ведь эти люди, стоящие перед вами, не выглядят, как сумасшедшие. Но совершенно точно такими являются. Им безразлично счастье Мейярфа и жизни тех, для кого это место — дом.
— Ведь они поверили в то, что наша с вами проверенная тропа может вести к обрыву.
— Та дорога, по которой прошли тысячи людей! Не одно поколение!
— Они решили идти другим путём. И из-за него сегодня погибли люди. Из-за дороги, которая показалась этим людям своей! А кто…
Совершенно внезапно речь покровителей заживо похоронил другой звук. По всему городу, по каждой его улочке и площади, послышалась рябь. Каждый рупор зазвучал на всей громкости. И они впервые передавали совершенно чужой, ранее не слышимый почти никем голос, по всему городу.
— Здравствуй, Мейярф. Вряд ли ты вспомнишь мой голос, потому что он давно запылился на твоих улицах. Как и моё настоящее имя. Я не могу тебе назвать его, потому что для тебя, как и для большинства слушающих, оно совершенно ничего не значит. Но то, что ты слышишь меня, нельзя назвать простой случайностью. Возможно, это очень большой шанс, о котором ты успел забыть. Коснутся ли такого большого города мои слова или нет — я обращаюсь к той части тебя, которая может услышать. Я знаю, что ты от края до края наполнен разными людьми. Их много, и они плавают в тебе, как в огромном золотом океане. Они переплетаются и взаимодействуют. Мне есть что сказать каждому из них.
Этот голос всё ещё казался таким же немыслимым, как если бы с жителями решил заговорить сам мегаполис. Но они ждали. И хоть у голоса и не было той размеренности и того ритма, с которым говорил Маттиас Мендакс, люди хотели услышать ещё. В этом звуке была новизна.
— В тебе живут такие, которых очень много. Эти люди привыкли к звезде над головой настолько, что до сегодняшнего дня им сложно было представить, как выглядит лёд. Они, возможно, до сих пор отрицают его существование, потому что жара впиталась глубоко в их кожу и сознание. Кажется, что ни один кусочек льда не сможет снять этот зуд, хоть высыпи целое ведро. Эти люди бредут куда-то, от точки до точки, и порой не знают, чем занять свою голову в эти моменты. Они внимательно слушают, мало говорят вне дома и стараются не сбиваться с самой короткой дороги. От места к месту, и не более того. Эти люди уводят взгляд, когда рупоры обвиняют кого-то, но не закрывают уши, потому что положено слушать. И становится страшно, что невидимая рука из рупоров утащит их в место, которого они панически боятся. Куда попадают какие-то ненормальные, которые занимаются разного рода глупостями. Поэтому эти люди наклоняют голову и продолжают идти своей дорогой. Но сегодня, Мейярф, дай им шанс услышать о том, что от пекучей Терсиды можно убежать. Что не стыдно на время спрятаться в тени, если ты плавишься под солнцем. Дай шанс задуматься о своём тем, в чьих головах осталось хоть что-то помимо желания поскорее оказаться в нужном месте. Отбери у них страх, чтобы распутать хоть один маленький клубок их мыслей. И пусть все твои рупоры рвутся от наплыва правил, эти люди могут избавиться от кошмара, который накрыл тебя с головой, — страха думать и самовыражаться.
Звук заскрипел и на долю секунды пропал. Для чьих-то ушей облегчением стала тишина, а для чьих-то звучание. Но голос вернулся, такой же уверенный и настоящий.
— И тогда, мой бескрайний город, когда человек бросит вызов всем нескольким сотням рупоров, когда он сам станет своим звуком, ты тоже, наконец, сможешь стать кому-то домом. Только скажи им, что не существует непоколебимой истины, непобедимой жары и беспрекословных правил. Скажи им, что всегда есть те, кто накроет их своей тенью, нужно только оторвать взгляд от пола. Эти люди испуганы, но не брошены. Они не безнадёжны и не потеряны. Только дай им немного смелости, пожалуйста.
Послышался тяжёлый вздох, словно за этими словами остался целый пласт, который принял форму слов, оседающих в голове. Все эти слова больше никто не произнесёт и не услышит — это то, что звучит лишь один раз. Поэтому всё произнесённое просто продолжало трещать внутри. Каждое слово осталось позади, но не спешило испариться.
— Живут в тебе и те, кого мне противно называть человеком. Лжепросветители, мракобесы и переметнувшиеся на их сторону — я презираю саму суть каждого из вас. Тех, кто сам не задаёт вопросов и запрещает это делать другим. Тех, кто мешает узнавать и осуждает излишний интерес другого. Каждый, кто закрывает глаза человеку, который пытается повернуть или поднять голову. Называющие непроглядную темноту благом, а палачей — наставниками. Я знаю, что мои слова для вас ничего не значат. Они могут вызвать страх и неприятие. Вы почувствуете отвращение ко мне, но ничто не заставит вас испытать стыд. И ничто не заставит вас стать лучше, потому что вы — потерянный слой человечества.
Послышался звук, словно по микрофону провели ногтями и хотели его поцарапать. Но последующий выдох заглушил то, что сейчас было лишним. И люди снова услышали слова.
— Вы владельцы безвольных кукол. Ваша радость — хлопки тысяч ладоней и пена изо рта, вызванная гордостью за своих покровителей. Вы существуете за счёт паразитирования, поданного под покрывалом профессионализма и мудрости. Ваш дар убеждения — творчество в самом изуродованном виде. Вы направили его на то, чтобы удушить неродившийся плод. Но ваше существование и ваша идея — рудимент. Я не признаю пустоту, которую вы прививаете людям. Вы искажаете и уродуете поколения. Но пока само понятие «Человек» не исчезло, будут и существовать два сильнейших мотива — жить и оживать. Услышьте меня, тёмные покровители этого города. Вашими устами шепчет яма. Сама ваша суть обречена.
Пауза показалась слишком долгой. Речь шла не о паре секунд. Голос незнакомого человека словно хотел продолжить, но не решался даже на слово. Каждый понимал, что это не последнее предложение. Хоть слово, хоть какая-то фраза, но она должна была прозвучать. Иначе эти слова ломались, становились видимыми, но заполненными лишь наполовину. Мия понимала это, как и смысл каждой частицы, которой делилась с другими. И сейчас ритм этого города был и её ритмом тоже.
— Внутри тебя, Мейярф, живёт ещё кое-кто. Тот, ради кого мне хочется держать в руках микрофон и произносить эти слова. Один-единственный человек, который не позволил ни скомкать себя, ни расщепить. Ты — жизнь, в самом ярком её проявлении. Ты — единственный, кто может меня услышать. Человек-смысл, я обращаюсь к тебе от лица тебя же самого. В тебе тысячи разных лиц, и моё — только маленькая частичка твоей целостности. Ты сотни раз умирал, но всё равно никогда не перестанешь жить. Твой возраст не имеет чёткой цифры, и я никогда, никогда не смогу увидеть тебя целиком. Но я смогу сказать то, что тебе удастся понять. У меня есть дорога, по которой мне хочется идти. Как и ты, я не знаю, к чему она меня приведёт, но понимаю, что каждый мой шаг — это целая жизнь. И вопреки смерти и страху, я хочу жить, так же сильно, как и ты. Я хочу ощутить и понять движение. И пока целые города накрыты чёрными куполами с фальшивым солнцем над головой, ты бросаешь вызов всему существующему и делаешь шаги с завязанными глазами. Некоторые дорожки обрываются, некоторые виляют слишком сильно, чтобы можно было устоять на ногах. Но в мире, где движение оказалось под запретом, ты всё ещё следуешь своему смыслу. И когда пластмассовые правила и законы обматывали тебя с ног до головы, ты не переставал быть собой.
Мие казалось, что ей повезло признаться в любви чему-то, что по своей природе поймёт каждый произнесённый ею звук. Всё дело было не только в людях, хоть они и заслуживали этих слов. Странно, но всё сказанное проникало и в её собственную голову. Оно делало стержень крепче. Оно смахивало оставшуюся паутину.
— Ты издавна знаешь историю о камне, что отгоняет смерть и дарит вечную жизнь. И сколько бы ты ни спрашивал, тёмные пятна громко и гордо заявляли, что этого камня не существует. Что сама идея звучит абсурдно, а история — не более чем вымысел. Но поверь мне, пожалуйста. Они соврали тебе. У тебя это получилось. Ты нашёл бессмертие, которое расплавляет темноту вокруг тебя. И каждый в тебе смог создать своё уникальное естество, отгоняющее слепую покорность и имеющее цель. Любое твоё проявление, от стихоплёта до учёного, что не разлюбил свою природу в угоду страху, не имеет границ. Ты — неугасим и неубиваем. Ты никогда не исчезнешь и не растворишься. И пока есть такие люди, никто не сможет утопить смысл человека в крови и страхе. Я счастлива, потому что не осталась одна. Я счастлива, потому что сама могу определить, насколько будет ценна моя жизнь. И я хочу донести смысл осознанности до других так же, как ты донёс его до меня. Ты человек с большой буквы, а значит, смог победить смерть. Какая-то часть тебя совсем скоро это поймёт, а какая-то давно это пережила. Вокруг нас с тобой много тех, кто впитывает свет и ничего не источает. Но ты, один только человек, созданный из тысяч переплетающихся умов, намного ярче зла. Потому что ты — созидание. Потому что ты живёшь, а не существуешь.
Осень выгорала с каждым словом, высыпанным на город. Накатило самое тёплое из всех чувств — весна показалась куда ближе, чем все дни до этого. Она несла с собой счастливую неизвестность, до которой оставались считанные дни. Это время, именно эта весна, стала чем-то совершенно другим: не временем года, не периодом, а целым мировоззрением. И именно она помогала Мие подбирать слова.
— Я хочу жить так же сильно, как и сказать, что люблю тебя, человек по ту сторону. Каждую твою часть, всех полов, возрастов и времён. Я люблю тебя за то, что ты не приравнял жизнь к пустому звуку. Пусть сейчас у меня есть имя и совсем немного смысла. Но я найду его, свой смысл. И ты найди, пожалуйста. Не оборачиваясь на тёмные руки, что к тебе тянутся. Потому что настаёт время, когда эти руки обожгутся, лишь коснувшись тебя. На твоих глазах тают барьеры, из-за которых не видно ничего, кроме полыхающей звезды. Что-то настолько важное не обязательно должно происходить с огромным шумом и грохотом. Иногда это просто может открыться дверь внутри тебя самого. Кроме тебя этого никто не заметит, но внутри будет продолжение маленькой истории. Может, всего несколько дверей, а может, счёт пойдёт на сотни. Но за каждой из них будет что-то новое. И я знаю, знаю, что за одной из них ты найдёшь то, что уже не сможешь потерять. Главное — не бояться дёргать за ручку и открывать свои двери. Как бы далеко мы ни находились друг от друга, знай — мне интересны все твои идеи, интересно то, что приходит по вдохновению, и то, что рождается от потока мысли. Не бойся поднять голову, потому что небо куда красивее, чем может показаться. А я буду искать вместе с тобой. Идти по своей дороге и открывать свои двери. Но мне кажется, что сегодня что-то неописуемо страшное стало намного дальше от нас обоих. Словно мы вышли за рамки того, что могли себе представить. И кто бы не попробовал отнять у тебя тебя самого, он совершенно точно проиграет, мой любимый человек. В эту самую секунду я чувствую, как мне важна твоя победа. Словно мы с тобой — завязанные в тугой узел идеи, что сумели освободиться. Этот мир в твоих руках. Действуй.
Микрофон упал на пол и через пару секунд совсем отключился. Впервые тишина в Мейярфе была настолько всеобъемлющей, что заслоняла даже солнце.