Эта глава — и твой праздник тоже.
Никто не решался заговорить. Никто просто не имел права начать, но и не хотел, чтобы это делали покровители. Некоторые горожане смотрели на них и надеялись, что они больше не издадут ни звука. И тогда можно будет заговорить самим. Но голос ожил вопреки ожиданиям.
— Вы все слышали слова этого человека, — терпеливо произнёс Мендакс в рупор, проговаривая каждое слово. — Если здесь есть тот, кто верит этим словам, кто видит в них смысл и идею, то пусть он сделает шаг из толпы. Пусть он не побоится выйти.
Он сдерживался, и эта сдержанность пугала.
— Если вы действительно считаете сказанное нормальным и правильным, то покажитесь. Иначе грош вашим убеждениям, если вы даже боитесь заявить о них.
Первой отреагировала молодая женщина в очках. Она подняла руку, сделала уверенный шаг из толпы и приоткрыла рот, чтобы что-то сказать. Мендакс опередил. Он протянул руку и, подойдя, выстрелил в неё. Оружие появилось неожиданно, словно из-под рукава. Послышался испуганный рокот, но толпа словно остолбенела. Каждый в ней испугался так, как не боялся до этого, но не решился убегать.
Женщина не упала. Она почти прикасалась к дулу оружия, но пуля почему-то проиграла. А затем выстрелы, ещё и ещё, чтобы хоть одна из пуль победила, и человек, который должен был умереть, наконец, умер. Но со всеми остальными случилось то же самое — они разучились убивать.
— Прекращай давай, — прохрипел позади осевший на землю и весь измазанный в крови Парадокс.
Тот улыбался красным оскалом и ладонями вытирал стекающие струи. На его груди было четыре отверстия — каждое, как победа над немыслимым. Ему не стало больно, напротив, в его глазах читалась жажда. Парадокс смотрел на стрелявшего и тысячи раз умерщвлял его в своей голове. Один из них стал настоящим.
— Всё. Ты кончился.
— Не всё! — с надрывом крикнул он в толпу. — Пусть следующий, кто готов поставить себя выше нашего дома, выйдет вперёд. Есть среди вас люди, что готовы заслонить своей грудью ту отвратительную мысль, которая только что прозвучала через рупоры? Есть те, кто считает, что эти, — он махнул в сторону Хлои, — могут быть правы? Я готов поставить жизнь за идею, которой я делюсь с вами. Но есть кто-то, кто готов быть настолько же смелым?
Сразу после этих слов вышел взрослый мужчина с густыми усами. Он дрогнул, но не опустил взгляд, и сжал зубы. Когда Мендакс с ненавистью посмотрел на него, мужчина кивнул.
— Есть.
— Подойди ближе, — сухо приказал покровитель, и тот послушался.
— Наша идея — единство. Наша идея — это сплочённость. Обязанность. Взаимодействие. Ответственность. Успех. Ты не согласен со мной. Ты думаешь по-другому. Что же тогда есть твоя идея?
— Я сам.
— Ты сам? Такая вот позиция?
Тот не успел ответить, как шаг вперёд сделало сразу пятеро человек. Друг за другом, почти одновременно.
— Тогда если грязные люди исчезнут, то и пропадает грязная идея.
Мендакс обернулся, бросая вызов всем, с кем сталкивался взглядом. Он держал разряженное оружие наготове, но выглядел уязвимо.
— Кто ещё? Кто ещё считает, что он — центр этого мира?
Навстречу шагнул лидер Вереска. Шаг за шагом, и он прошёл Мендакса и его свору, не обращая на них внимания. Словно не существовало никакой угрозы и не существовало никаких покровителей. Он обратился к другим.
— Что дальше?
Хлоя с Маччери переглянулись между собой, то же начали делать и некоторые горожане. Маччери оглянулся, куда-то всмотрелся и взбудоражено закивал головой. Один из покровителей хотел было что-то возразить, но Вереск жестом прервал его. Вопрос повис в воздухе, и он произнёс его ещё раз.
— Если не всё это, тогда что? Вам есть что принести взамен?
Народ начал о чём-то судачить и переговариваться. Хлое было не до всех этих перешёптываний. Вся эта робость и неуверенность её не касалась, ей хотелось спать и наесться медовых вафель.
— С чего бы это? — фыркнула она. — Мне — нет, я даже не местная. Но вот этим ребятам, думаю, есть, что сказать.
К центру происходящего пыталась протиснуться группа людей, которых Сорроу вверил Монике. Она вела за собой освобождённых из Мыса Хохотунов и те, уставшие, голодные и до сих пор напуганные, всё равно рвались вперёд.
— Можно мне рупор? — Маччери махал руками, забравшись на несколько наспех сдвинутых столиков. — Рупор, пожалуйста!
Мужчина суетился и чуть не упал пока тянулся. Взяв приспособление в руки, он обратился к каждому, с кем мог пересечься взглядом.
— В первую очередь…
Смуглый человек, один из покровителей, бросился к столам, чтобы попытаться вырвать рупор из его рук. Раздался жужжащий звук, и мужчина упал, едва не набежав на раскалённый уголёк, повисший в воздухе. Лидер Вереска загородил Маччери и тогда покровитель перешёл на крик:
— Они же просто морочат вашу голову! Заберите у него рупор, ради Предвечной.
— Послушайте меня! — крикнул Мендакс, но тут же скорчился от попавшего по нему камню. Вперёд вышел юноша, голос которого от злобы походил на голос пропитого пирата.
— Замолчите! Замолчите и дайте этим людям говорить!
— Ты понимаешь, на чью сторону стал?
Юноша закрыл уши и прокричал так, будто вопль был его последним словом.
— Меня уже тошнит от твоего голоса! Хватит!
Мендакс окинул его взглядом, в котором ничего, кроме ненависти не читалось. Он сделал шаг навстречу, и второго сделать уже не смог — ноги примёрзли к земле. Пракси мог оставаться незаметным, но намеренно показался. Парень скалился и в поведении его читался вызов. Казалось, он задумал неладное: вот-вот двинет рукой, и лёд окончательно одичает. Но Пракси не перешёл грань, как бы ему не хотелось сделать это.
Поднялся гомон, у которого была только одна цель — пожрать ненавистный едкий голос. Покровители не унимались, пока к шуму не присоединились ещё несколько людей из Вереска. Тогда Мендакс и его последователи замолчали, с ними замолчали и жители. Взгляды упали на Маччери, и в них читалась какая-то невероятная жажда.
— Говорите, скорее! — бросила пожилая женщина с первого ряда.
— Пожалуйста, говорите!
— Что же, — Маччери ни на секунду не замялся, — люди, о которых я рассказывал вам недавно, наконец, оказались на свободе. Поднимите руки, пожалуйста, пусть мейярфцы увидят. — На фоне тысяч людей группка в сто человек казалась маленькой, но каждый из освобождённых поднял руку. — Я хочу, чтобы те, кого высмеивали и изображали дураками доказали, что Мейярф разнообразен и не замкнут. Мы все хороши в своём: Маччери Мортале, то есть я, сколько себя помнит интересовался точными науками, а вот Джинт Канйот, я знаю его лично, гениальный механик. Гениальный, уверяю вас. Я знаю Харстана Талча, который за один разговор рассказал мне о политических строях больше, чем я знал за всю жизнь. Я знаю Калисту Ар и уверен, что на её пьесы будут съезжаться со всей Эмиронии. Рядом с вами стоит и Кард Кардис, который когда-то вытянул меня с того света и спас от чахотки. Сомнительный бухгалтер, что бы там ни говорил его диплом, но вот лучше врача я не знаю.
Маччери резко прервался и было ощутимо, как исчез тот кураж в голосе. Он мог бы перечислять и перечислять имена, но ускорил темп и перешёл к сути.
— Мы видим Мейярф как место, где можно быть лучшим в чём-то своём. Не только этой сотне людей, а тем, у кого в голове есть действительно дельные мысли и достаток опыта в своём деле. Для этого нужно открыть голову для информации, найти своё дело и прожить с ним несколько лет. И ваше дело, верить мне или нет, но это сработает. Я знаком как с сильными, так и со слабыми сторонами нашего города. Мы пока не умеем принимать решения, потому что их принимали за нас. Хотелось бы попробовать иначе.
— Стол, за которым и поэты, и торговцы, и политики? — крикнули из толпы, пока Маччери молчал.
— Конгресс. Это будет конгресс, за которым будут культура, и грастийство, здравоохранение и суд, торговля и образование. Все отрасли важны. Отрасли и люди, разбирающиеся в них. Я предлагаю организовать именно конгресс, где диалог возьмёт верх над беспочвенным законом. И ещё! Конгресс будет поэтапным, это очевидно. И каждый этап я предлагаю транслировать в эфире. Это, мне кажется, нужно и обычным жителям, и тем, кому принимать окончательные решения.
— Вас можно считать лицом новых покровителей?
— Нет, вы что? Нет-нет, моя роль сейчас — найти наиболее подходящих людей. И я понимаю, что вы привыкли, но лучше подобрать другое слово. Это будет ряд лиц, что будут нести ответственность перед гражданами и друг другом. В чём я уверен почти наверняка — лиц этих будет много и они будут из разных сословий. Разных возрастов и полов. Из разных частей Мейярфа.
— А если у власти окажется тиран какой или, наоборот, лодырь? И если он будет тянуть Мейярф вниз? — выкрикнул кто-то другой.
— Дайте любому человеку, что займёт руководящую должность, срок. Не скажу сейчас какой именно, нужно обсуждать, но пока не суть. Не важно, в какой области, будь то доктор или инженер, каждому нужно время. Но если этот некто не оправдает себя, то он может быть заменён другим. У меня есть мысли на этот счёт, но позвольте сформулировать и достойно выразить их на конгрессе.
— А возможно будет самому выбирать, где получать образование?
— Это я вам гарантирую даже до начала всех обсуждений.
— А мы снесём все рупоры на улицах?
— Не уверен, что в этом есть необходимость. Думаю, здесь играет роль функция, которую они несут. Если того захочет большинство, можем уменьшить их количество.
— Когда вы планируете провести конгресс?
— По моим расчётам, это нужно сделать как можно быстрее, но каждому из представительств нужно время. В моём представлении это две флатии. Может, немного больше, может, меньше.
— А вы планируете расширить список разрешённых профессий?
— Здравоохранение может выступать как отдельная отрасль?
— Вы планируете вводить цензуру?
— А где он пройдёт? Вы решили?
— Вы знаете, кто звучал из рупоров?
Народ не унимался, и голоса заглушали друг друга. Ама́ру, лидер Вереска, слушал так же внимательно, как и остальные. Слушали и покровители. Но пока вопрос сменял ответ, снова и снова, стоило сказать что-то собственным людям. А он очень плохо клал слово на слово так, чтобы итог получился бесшовным. Амару повернулся и был рад, что кроме Вереска на него никто не обращал внимания.
— Я понимаю замешательство каждого из вас, но много говорить не стану. Вереск всё. По крайней мере такой, каким он был до этого.
— И дальше что? Всё, поедешь домой, на петлю?
— Нет. Хочу стать мейярфцем. Попробовать получить гражданство.
— Брось, Ам. У наёмных нет родины.
— Да, вот так. Хочу стать и всё. У этих людей есть план, и я его вижу. Представляю в своей голове. И интересно это, в кои-то веки попробовать быть щитом, а не клинком города. Не знаю. Мыслям в моей голове тоже нужен отдельный конгресс.
Ему не ответили и сколько же удовольствия принесло то, что ему не было стыдно за это молчание.
— Пока я не знаю, что именно произойдёт, но это не будет похоже на Вереск, который вы видите сейчас. Я это понимаю. И вы понимаете. Это будет другое. Но сейчас мне кажется, что защиты заслуживает не сильный, а достойный. Я не собираюсь осуждать тех, кто уйдёт. Но если интересно, то милости прошу.
Лишь двое сразу приняли его сторону, среди которых была и самая младшая из Вереска. Остальные не спешили.
— Это не для меня, — один из Вереска бросил стилет за землю. — Я не имею ничего против твоих слов, Амару. Но я уеду, потому что все эти попытки — не моё. Держать в своих руках идею и нести за неё ответственность я не готов.
— Я понимаю. Твоё решение.
— Моё.
Взгляд лидера упал сначала на одного, затем на второго соратника и так далее по кругу. Из всего круга только сутулый развёл руками.
— Я хочу остаться с этим городом. Но как обычный человек. Не как его защитник. Для таких, как я, подобные эксперименты — это не то, вы и сами знаете. Поэтому осяду.
— Пусть так.
— В любом случае найду что-то другое, если сидячий образ жизни наскучит.
— Найдёшь, — на лице Амару читалась досада. — Я знаю тебя. А все остальные?
— Посмотрю, что этот конгресс вообще такое, — заключила одна из них. — Если не чушь, то может и получится что.
— То же самое, — добавил ещё один. — Посмотрим. Сложно вот так сразу решить.
— Хорошо. Это всё?
Ответа не последовало, все только закивали, словно говоря: «Получается, что всё». Никто не потупил взгляд, хоть на лицах и читалась растерянность. Ровно до того момента, как завопил один из покровителей.
Хлоя тут же бросились к нему и постарались успокоить взбешённого мужчину, что решился ударить. Их разделили, и пострадавший тут же отполз назад.
— Не нужно вершить самосуд, я очень вас прошу, — произнесла девушка.
— Вы не понимаете, как много, как… Как же много у меня отняли эти люди! Вы просто не понимаете!
— И они будут за это наказаны. Но не нужно сейчас физической расправы, поймите. Иначе это превратится в публичное линчевание.
— Казните их, — он скалил зубы. — Казните или бросьте в яму, что угодно. Но во имя голоса Предвечной, не дайте им и дальше звучать в моей голове. Не дайте им остаться безнаказанными. Не дайте им уйти и…
— Не дадим, — перебил Маччери. — Во что бы то ни стало, не дадим. И можете быть уверены, что заглушит их не мой голос и не голос новых лидеров. А ваш собственный.
Трясущийся и перепуганный, горожанин взглянул на говорящего с доверием, а не отчаянием. Он сжал кулаки, будто всеми силами пытался смотреть на оратора, а не плюнуть в сторону тех, кому желал смерти. В конце концов, его взгляд не проскользил по земле и мерзким лицам, а застыл на небе. Человек закрыл глаза и постарался отстраниться. Важно было и не смотреть на теперь уже по-настоящему безобразные лица покровителей. У него получилось, и больше он никогда не пересекался взглядами ни с одним из них.
Маччери отвечал и отвечал, но вскоре нашлись люди, что стали ему помогать. Многие из них куда лучше большинства понимали, о чём шла речь. Кто-то из них поднимал руку и в своей манере объяснял тот или иной нюанс. Их слова и ход мыслей звучали как один хромой поток, что звучал с одной громкостью и на одной частоте. Пока не хватало конкретики и точного плана, но, некоторые полагали, что такой план и не нужен вовсе, главное — немного времени.
Мия, Кейтлин и Венди, едва переступив порог ратуши, тут же стали обычными девушками, частью одной большой толпы. Они слушали и старались постепенно пробираться вперёд. И почему-то каждой из них казалось, что, хоть весь город слышал важные слова, их маленькой истории внешний мир не узнает никогда. Он не поймёт, что ощущала Венди, открывая дверь в комнату радиовещания. Не поймёт, как дрожали руки Кейтлин, когда оставалось потянуть нужный переключатель. И он никогда, никогда не почувствует то, с какой лёгкостью может звучать искренность.
Мортимер измотался до ужаса, но раздобыл обычный дешёвый флайо, в который смог переодеться. Ему было стыдно показываться на людях в дорогом стильном костюме, на которым и не осталось ничего от чистоты. Мортимер не слушал людей и чувствовал вину за то, что не справился так блестяще, как напридумывал себе. Неимоверно гадкое чувство на сердце, несмотря на окончательный результат их авантюры.
Даже Скай с Эстер оказались на площади, хоть и не без помощи Моники. За парнем с самым острым из всех виданных ароматом пришёл Амару, и уже на площади тот не выглядел как режущий всё на своём пути душевнобольной. Обычный себе человек, что может царапнуть за обидное словцо, не более того. Но что Скай, что Эстер, предпочли наблюдать за всем на расстоянии от этого человека.
Не пришёл только Сандер и доктор, что поначалу бранился и подозревал своих освободителей. Первый лежал весь перебинтованный, от клюва до ног. Из-за странного костюма, который Сандер наотрез отказался снимать, справиться с ранами оказалось не так просто. Первое время он походил на истекающую кровью губку, но врач бросил вызов ранам и не без труда его выиграл. Когда стало безопасно и все остальные слезли, доктор остался сидеть на крыше с пациентом, что успел стать неплохим собеседником. Может, даже товарищем. Они, в отличие от всех, слушали друг друга и говорили о куда менее значительных вещах. Тело болело и было настолько выжатым, что не хотелось шевелить даже пальцем. Оставалось только лежать плашмя и смотреть вверх. Но когда весь город был прикован к Маччери, а о них на миг забыли, Сандер протянул руку к лицу и снял маску. И воздух показался совершенно не тем, что раньше.