За разговором они и не заметили, как добрались до площади перед королевским замком. Как всегда, там царило большое оживление: повсюду сновали лакеи, канцеляристы, курьеры, конюхи, горожане всех сословий, клирики разных рангов, конные офицеры и пешие зеваки. У ворот стояли на часах лейб-гвардейцы в панцирях.
-- Тебе надо спросить об этом у Филиппа Ланга, -- заметил Заруба и показал на высокие окна замка. -- Он ведь камердинер императора, а это значит, что у него есть рука в государственных предприятиях. Кому, как не ему, знать, куда утекают имперские деньги.
Иржи Каплирж остановился.
-- Послушай, Петр! -- перебил он родственника. -- Нет ли у тебя желания составить мне компанию, пока я там наверху буду разбираться насчет моих сделок? Заодно и представлю тебя Иоганну Остерштоку, второму секретарю обер-гофмейстера. Это он платит мне деньги после того, как первый секретарь утверждает счета. Этот Остершток -- весьма приветливый господин и к тому же четвероюродный брат моему отцу. Он не из тех, кто забывает о родстве, а потому можешь не сомневаться в том, что он пригласит нас обоих к императорскому столу.
-- К императорскому столу? -- перебил его Петр Заруба. -- Меня -- к императорскому столу?!
-- Ну конечно же, Петр, если только ты пойдешь со мной, -- объяснил Каплирж. -- Правда, это только так говорится -- "императорский стол". Мы будем обедать с господами офицерами лейб-гвардии. Остершток неизменно доставляет мне эту честь.
-- Послушай, Иржи! -- после короткого молчания сказал Петр Заруба. -Как давно Анна Заруба за твоим братом Индржихом?
-- В пятницу после Благовещения исполнился ровно год, как они обвенчались в хрудимской церкви, -- удивленно ответил Иржи.
-- И за столько времени она еще не говорила тебе, что ни один Заруба из Здара не садился и никогда не сядет за императорский стол? Ты ничего не знаешь о предсказании великого Яна Жижки?
-- Впервые слышу.
-- Когда гетман Ян Жижка лежал на смертном одре в пршибиславском лагере, -- принялся рассказывать Заруба, -- он пожелал проститься со своими полководцами. Одного из них, Лишека Зарубу из Здара, моего предка, он подозвал к себе и сказал: "А, это ты, Заруба Лишек! Я узнал тебя по шагам". А потом добавил: "Мне не повезло. Я не довел до конца мое дело, но один из твоего рода, Заруба из Здара, будет не лисом, как ты, а львом. Он доведет до конца наше дело и восстановит святую чешскую свободу. Но запомни, Лишек, крепко запомни: он не должен брать ни крохи со стола императора, иначе удача отвернется от него, и на землю чехов придут кровь и горе!"
-- А потом он отвернулся к стене и умер? -- осведомился Каплирж.
-- Да, потом он сразу же умер, -- подтвердил Заруба.
-- И с тех пор все Зарубы поступали именно так, как требовали эти пророческие слова? -- Каплирж задумался. -- Смотри, Петр, у нас в стране в каждой семье есть такие истории. Или моя бабушка не рассказывала мне о Каплирже, который упоил короля Вацлава Ленивого после того, как эти герои три дня и три ночи пили вдвоем в Старом Граде? А другой Каплирж, как говорят, убил последнего богемского дракона: этот зверек, должно быть, жил там, где теперь стоит Хопфен. Но если даже допустить, что твоя история -такая же святая правда, как само Евангелие, то это все равно не доказывает, что Жижка был пророком. Герой войны и свободы -- да, с этим никто не поспорит, но что-то я никогда не слыхивал о том, что он был еще и пророком.
-- Не забывай, Жижка тогда уже был слепым. Он потерял на войне сперва один глаз, а потом и второй, -- объяснил Заруба. -- Иногда Бог дает слепым пророческий дар, позволяя им видеть будущее духовным взором. И я верю в предсказание Жижки так же свято, как верили в него мой отец и дед. Я верю, что некоему Зарубе суждено возродить старую чешскую свободу, а может быть, и стать... Короче говоря, я не стану есть с императорского стола.
-- Пусть будет, как ты хочешь, -- ответил Иржи Каплирж. -- Я-то не собираюсь спасать чешскую свободу. Я держусь другого: где мне играют, там и танцую, где предлагают -- там и беру. Итак, с богом, Петр, встретимся вечером у меня в гостинице.
И с этим он ушел.
Теперь Петр Заруба пребывал в поистине скверном настроении. Он-то рассчитывал, что богатый Иржи пригласит его отобедать в своей гостинице -поступить иначе с родственником было бы просто неприлично. И вот что из этого вышло! Он и двое его товарищей вели общее хозяйство. Одна жившая по соседству добрая женщина согласилась обслуживать их кухню, но все равно с едой у них было весьма неважно. Приди он сейчас домой, он не нашел бы там ничего, кроме рубленого ливера в горчичном соусе с неизменным печеньем либо окропленных сливовым муссом и посыпанных тертым белым сыром пампушек. Оба эти простых блюда осточертели ему до тоски зеленой, ибо он с утомительной регулярностью получал их каждую неделю -- ливер по четным, пампушки по нечетным дням.
Когда он спустился с моста через Влтаву, ему довелось проходить мимо уставленного обеденными столиками сада при гостинице. У калитки, улыбаясь и приветствуя его, стоял хозяин. Петр Заруба был человеком экономным и весьма неохотно отдавал свои деньги рестораторам. Но этот выглядел так, словно у него на уме было только благо его гостей, и, поймав на себе его приветливый и располагающий взгляд, Заруба подумал: "А, что там, не головой же я рискую! Один-то раз в жизни можно и раскошелиться". Остановившись, он спросил, что ему могут предложить поесть.
-- Я еще не знаю, что там приготовили мои француз с итальянцем, -отвечал хозяин. -- Но одно могу сказать пану твердо: будет четыре основных и восемь малых перемен, да к тому же перед десертом подадут блюдо-сюрприз. И за все это пану нужно заплатить каких-то три серебряных богемских гроша. Но это сущие пустяки за такой обед. Правда, пану придется полчаса обождать.
Богемский грош был не какой-нибудь завалящей монеткой, а увесистым звонким серебреником. Но за обед из двенадцати блюд, да еще с сюрпризом в конце, три гроша и вправду было недорого. А потому Петр Заруба вошел в сад и занял одно из мест за уже накрытым столом.
За столиками сидело еще восемь или девять гостей. Казалось, они хорошо знали друг друга, ибо были заняты мирной беседой и не выражали ни малейшего нетерпения по поводу необычно долгого ожидания еды. Так прошел почти час. Наконец хозяин подошел к столу Петра Зарубы и выразил желание лично обслужить столь высокородного пана. Через минуту он принес первое из обещанных двенадцати блюд и сказал:
-- Пану это должно понравиться. Тонко приготовленный суп из дичи, называемый potage chassieur(3).
После супа он подал две различные яичницы. Первая была приготовлена по-крестьянски, вторая -- с крошеным луком и травкой-купырем. Затем последовали молоки карпов с трюфелями и заливное из курицы.
После короткой паузы явилось роскошно сервированное хозяином первое из четырех главных блюд: фаршированная щука. За нею -- фрикассе из почек, обжаренных в сале, с гарниром из спаржи в мясном соусе; за фрикассе -телячий язык и окорочек поросенка с молодым сладким горошком.
Петр Заруба с некоторым состраданием подумал о друзьях-студентах, которые сейчас набивали животы рубленым ливером или сливовыми пампушками. Он уже не сокрушался, что Иржи Каплирж не пригласил его в гостиницу, ибо лучше, чем здесь, вряд ли где-нибудь могло быть. Жареного фазана со сборным гарниром он уже только попробовал. А ведь за ним еще последовало обещанное сюрпризное блюдо: перепела на поджаренных ломтиках хлеба! В заключение же явились марципановые шарики в сахарной пудре, грозди итальянского винограда и острый венгерский сыр.
Петр Заруба уже несколько устал и за десертом начал подремывать. Он сидел и представлял себе: так вот, наверное, обедает аббат Страховского монастыря по большим праздникам. Но, несмотря на одолевшую его сонливость, он сразу же узнал Иржи Каплиржа, который с красным от гнева лицом бежал мимо сада по улице, размахивая руками и отчаянно ругаясь вслух.
Он окликнул родича.
-- Эй, Иржи! Заходи сюда, Иржи! Я здесь! Иржи остановился, вытер пот с лица, вошел в сад и, кивнув Зарубе, оперся руками о столешницу.
-- Не ожидал увидеть меня так рано, Петр? -- спросил он сумрачно. -Хорошо, что у меня есть человек, с которым можно поговорить! Я так зол на этих придворных сидельцев, что теперь уж, кажется, до самой смерти не перемолвлюсь с ними ни словом!
-- Отчего же ты так сердит? -- спросил Петр, слегка зевнув. Иржи Каплирж со скрипом рухнул на стул.
-- Это все из-за Остерштока, -- сообщил он. -- Он сказал, что сейчас не может заплатить. У него, мол, ничего нет. Ну и пошло-поехало: у них-де в замке всегда так тяжело с деньгами, и уж я-то, как близкий родственник, мог бы набраться терпения и приехать как-нибудь в другой раз...
-- А ты с Остерштоком и впрямь близкая родня? -- полусонно спросил Заруба.
-- Родня? -- сердито вскричал Каплирж. -- Петух моего дедушки, может быть, разок покричал у курятника его матушки -- вот тебе и вся родня! А потом он повел меня к первому секретарю, и опять все сначала: "у нас ничего нет" да "откуда нам взять". Герр секретарь сказал мне, что от императора отовсюду требуют денег, и предъявил мне целую охапку прошений и заемных писем -- о, небо, и все так! Знаешь, Петр, куда текут имперские деньги? Герр фон Колонич, командующий войсками в Венгрии, нуждается в золоте для содержания пограничной стражи. Комендант крепости Рааб жалуется на нехватку огнеприпасов, которую надо срочно восполнить. Вице-король Линца требует денег на строительные затеи Его Величества. Три тигра, что в прошлом году доставлены из Флоренции в зоосад императора, до сих пор не оплачены. Граф Вольф фон Дегенфельд ждет от императора милостивого подарка в качестве вознаграждения за сорокалетнюю службу. Дворцовые латники с зимы не получали жалования и уже начинают ворчать и нарушать дисциплину...
-- Но говорят, -- вмешался человек, сидевший за соседним столиком, -что три дня тому назад епископ Ольмюцский прислал ведомству обер-гофмейстера восемьсот дукатов на содержание императорского стола. Должно же что-нибудь от этого остаться?
-- Говорят! Говорят! -- передразнил Каплирж, который не любил, когда посторонние путались в его разговоры с друзьями. -- Какое мне дело до того, что кто-то там болтает! Глухой услыхал, как немой рассказал, будто слепой видел, как ягненок плясал на проволоке.
Он бросил уничижительный взгляд на человека за соседним столом и, обратясь к Зарубе, продолжал:
-- После всего этого я им заявляю: нет денег -- нет сала, и не хочу я ждать с вашей выплатой! Тут герр секретарь испугался и говорит: устроят ли вас на сей раз двадцать гульденов? И стремительно написал мне поручение, с которым я должен идти... -- он запнулся, покачал головой, потер лоб и тяжело вздохнул. -- Что за жизнь! Сплошная комедия про Пульчинеллу!
-- Куда же тебе с поручением? -- спросил Заруба.
-- Держись, Петр, за стол, не упади! К еврею Мейзлу, в дом на площади Трех Колодцев. Там он выплатит мне мои деньги. Я, Иржи Каплирж из Сулавице, должен идти на поклон к еврею на его еврейскую улицу! Надо же такое придумать?!
Он достал поручение из кармана, бегло просмотрел его, а затем сложил и сунул обратно.
-- После всех этих унижений, -- продолжал он, -- Иоганн Остершток усадил меня за императорский стол, но к тому времени у меня пропал весь аппетит. Супа я съел разве что пару ложек, а ведь это был самый настоящий potage chassieu r...
-- Охотничий суп я тоже ел, -- встрял в его рассказ Заруба. -- И еще яичницу, заливное из курятины и такую, знаешь, замечательную закуску...
-- Как? -- удивился Каплирж. -- Тебе все это подавали здесь? Ну-ка, ну-ка, что еще?
-- Шпигованную рыбу и один Бог знает что еще... -- борясь с зевотой, отвечал Заруба. -- Всего было двенадцать блюд, так что я все и не упомню.
-- Неужели и жаркое из фазана? -- недоверчиво вопрошал Иржи. -- И перепелов? А в конце -- марципан, виноград и венгерский сыр?
-- Ну да. Откуда же тебе это известно? Каплирж обернулся и позвал хозяина.
-- Как это получилось, -- спросил он, -- что ты кормишь своих гостей теми же точно блюдами, какие мне подавали наверху, в замке?
-- А у меня так обычно и бывает, -- спокойно возразил хозяин. -- И никакой тайны тут нет. Если уж на императорской кухне начнут жарить да варить, так обязательно наделают всего с избытком. Все, что остается, смотрители стола продают мне и другим хозяевам гостиниц в округе замка. Но это бывает только в будни, ибо по воскресеньям остатками кормят бедняков, которые не могут платить по три серебряных гроша за обед.