- Да, я ношу черное платье, - продолжал он, - но чем эта форма хуже другой? А что приходится ежедневно ходить в церковь (иные из нашей братии тяготятся этим), то, право же, для стариков это самое подходящее дело. Я с благодарностью возношу богу свои молитвы, и, знаешь, Клайв, мой мальчик, я был бы вполне счастлив, если бы... если бы не моя прошлая опрометчивость, да простит меня бог! А сегодня, подумайте, к нам в часовню пришел Бейхем. Он теперь частенько туда захаживает, и правильно делает, сэр, да-да!
Клайв наполнил рюмку вином и взглянул на Бейхема такими глазами, точно хотел сказать ему: "Да благословит вас бог!" В ответ Ф. Б. залпом осушил свой второй бокал.
- Что ж, - сказал я, - у нас получилось почти что веселое Рождество. Так давайте надеяться, что и новый год будет счастливым!
Когда пробило девять, полковник поднялся и стал собираться, говоря, что к десяти ему надо "в казармы". Клайв и Ф. Б. пошли его немного проводить. Я хотел было последовать за ними, но Клайв шепотом попросил, чтобы я остался до его возвращения и, бота ради, побеседовал чуточку с миссис Мак. Я поднялся в гостиную и принял участие в чаепитии дам. Пока мы распивали чай, миссис Маккензи не упустила случая сказать мне, что ей неизвестно, какова сумма пособия, назначенная полковнику его богачом братом; только они из нее не видят ни гроша; затем она опять стала подсчитывать (не забыв и проценты), чему бы сейчас мог равняться капитал ее душечки Рози. Дочь вставляла по временам какие-то малозначащие замечания. Возвращение мужа, казалось, не вызвало у нее ни радости, ни досады; вскоре она поднялась, сделала реверанс и удалилась спать в сопутствии своей заботливой маменьки. А Клайв, Бейхем и я перебрались в мастерскую, где разрешалось курить, и там закончили этот праздничный день.
На следующее утро в назначенный час я отправился к мисс Ньюком в дом ее брата. У крыльца мне повстречался отъезжавший из дому сэр Барнс, и злой взгляд, брошенный им на меня, не предвещал особого успеха нашему делу. Выражение лица Этель тоже не вселяло радости; она стояла у окна и суровыми глазами наблюдала за братом, который немного замешкался, чтобы отчитать кучера, прежде чем сесть в коляску и отбыть в Сити.
Мисс Ньюком, бледная как полотно, пошла мне навстречу и протянула руку. Я с тревогой взглянул ей в лицо и спросил, что нового.
- Все вышло так, как вы ожидали, мистер Пенденнис, а не так, как надеялась я, - отвечала она. - Мой брат не согласен выплачивать завещанную сумму. Он только что ушел отсюда очень рассерженный. Но это не важно. Деньги будут отданы, пусть не Барнсом, а еще кем-нибудь из нашей семьи. Ведь иначе нельзя, правда?
- Да благословит вас бог за ваше благородство, дорогая мисс Ньюком! только и мог я сказать.
- Я лишь поступаю по совести. Разве не в этом мой долг? В семье я старшая после Барнса и богаче всех, не считая его. Отец завещал нам, младшим, ровно по такой же сумме, какую миссис Ньюком назначила Клайву, а я, как вы знаете, еще унаследовала состояние моей бабушки, леди Кью. Право же, я не смогу спокойно спать, если не совершится этот акт справедливости! Вы согласны сопровождать меня к моему поверенному? Они с Барнсом являются опекунами над моим имуществом. Мне кажется, дорогой мистер Пенденнис... Вы ведь добры и изволили столь похвально обо мне судить, и вообще вы с Лорой всегда были лучшими моими друзьями (при сих словах она взяла мою руку в обе свои). Так вот, согласитесь, что будет лучше, если означенная передача совершится через посредство мистера Льюса, ну, понимаете, будто от семейства, чтобы обо мне не было и речи, правда? Тогда... тогда гордость моего милого, доброго дядюшки нисколько не будет задета.
Глаза ее наполнились слезами, а я - я готов был целовать край ее платья или любую другую вещь, которую она позволила бы мне облобызать, так меня умилила и растрогала простота и сердечность этого благородного существа,
- Милая Этель, - сказал я, - я же обещал отправиться с вами на край света, так неужели я откажусь поехать в Линкольнс-Инн?!
Мы тотчас послали за кебом и спустя еще полчаса уже здоровались с обходительным старичком мистером Льюсом в его квартире, расположенной на Линкольнс-Инн-Филдз.
Он сразу признал почерк покойной миссис Ньюком. Он вспомнил, что действительно встречал в "Обители" этого мальчика и слышал от мистера Ньюкома о его сыне, жившем в Индии, и даже самолично поддержал миссис Ньюком в намерении оставить ему что-нибудь в знак своей дружбы.
- В следующую субботу я должен был обедать у вашей бабушки с покойницей супругой. Ну как же, как же! Я в подробностях все помню, милая моя барышня. Подлинность письма не подлежит сомнению, только ведь это еще не завещание! К тому же полковник Ньюком так обидел вашего брата, что навряд ли сэр Барнс пожелает отказаться от своих денег в пользу дядюшки.
- А как бы вы сами поступили в подобном случае, мистер Льюс? - спросила Этель.
- Гм!.. Ну зачем вам знать, как бы я поступил в подобном деле?! отозвался старый адвокат. - По чести сказать, мисс Ньюком, я бы, пожалуй, оставил все как есть. Мы с сэром Барнсом, сами изволите знать, не очень-то любим друг друга. Впрочем, как поверенного вашего отца и многолетнего друга и советчика вашей бабушки, а также и вашего, милая моя барышня, он все-таки вынужден меня признавать. Только, если по справедливости, ни один из нас не питает к другому нежных чувств; во всяком случае, меня трудно заподозрить в том, что я (да и вряд ли кто другой) состою в сторонниках сэра Барнса Ньюкома. И все же, не скрою от вас: будь я на месте вашего брата и случись, что какой-нибудь мой родственник оскорблял бы меня словами, угрожал бы не знаю чем (пистолетом там или шпагой) да еще заставил истратить этак пять или шесть тысяч фунтов на выборы, на которых я же и проиграл, - право, я, наверное, дал бы ему лишь то, что положено по закону, а точнее сказать: ничегошеньки, милая мисс Ньюком, да-да!
- Очень рада это слышать, - сказала мисс Ньюком к немалому моему изумлению.
- Так-то, милая барышня. Можете без опаски показать брату означенный документ. Вы ведь об этом пришли посоветоваться со мной? Хотели, чтобы я подготовил его к сей неприятной находке, не иначе. Вам ли не знать, как не любит он расставаться с деньгами, вот вы и решили, конечно, что появление этой записки должно очень его взбудоражить. Долгонько же она добиралась до адресата - теперь она уже ничего изменить не может! Так что, верьте, сэр Барнс ничуть не расстроится, когда вы сообщите ему ее содержание.
- Я рада была услышать от вас, что брат не обязан исполнять волю миссис Ньюком, ибо, значит, я могу не так строго судить его, как судила, продолжала мисс Ньюком. - Нынче утром, когда я показала ему это письмо, он с презрением отверг его, мы с ним поссорились, мистер Льюс, и у меня осталось к нему недоброе чувство. Если же вы находите, что он прав, значит, я понапрасну обвинила его в эгоизме и вообще зря на него нападала.
- Так вы назвали его эгоистом и повздорили с ним? Не тужите, милая мисс Этель, подобные вещи случаются в самых что ни на есть лучших семьях.
- Но если он прав, сэр, поступая согласно своим убеждениям, значит, и с моей стороны будет неправильно, сэр, отказаться от того, что подсказывает мне совесть. Я нашла эту бумагу лишь вчера в Ньюкоме, в одной из книжек бабушкиной библиотеки, и посоветовалась с этим господином - он муж моей лучшей подруги, миссис Пенденнис, а также близкий друг моего дядюшки и кузена Клайва. Так вот: я желаю1 и решительно настаиваю на этом, чтобы моя доля из наследства, оставленного нам, девочкам, покойным отцом, передана была моему кузену мистеру Клайву Ньюкому во исполнение воли нашей умершей бабушки.
- Да вы же, голубушка, давно отдали свою долю братцам и сестрицам! вскричал адвокат.
- Я желаю, сэр, чтобы эти шесть тысяч фунтов были отданы моему кузену, - повторила мисс Ньюком, густо краснея. - Дядюшка мой, этот редкостный человек, которого я люблю всем сердцем, сэр, сейчас испытывает крайнюю нужду. Знаете, где он находится, сэр? Милый мой, добрый, великодушный дядя!.. - И тут мисс Ньюком, разгорячаясь все больше и больше - щеки ее пылали, глаза излучали доброту, а голос проникал в самое сердце обоих слушателей, - принялась рассказывать историю злоключении ее дядюшки и кузена и о своем желании с божьей помощью облегчить их участь. Как теперь вижу перед собой эту благородную девушку, а рядом умиленного старого законника, который, покачивая седой головой, глядит на нее восхищенными глазами и постукивает рукой то по коленке, то по своей табакерке, - он сидит перед конторкой, заваленной папками, а позади него до потолка громоздятся жестяные ящики с делами его клиентов.
- Если я правильно вас понял, вы хотите, чтобы деньги поступили не от мисс Ньюком, а от всего семейства? - говорит мистер Льюс.
- Только от семейства, вот именно, - отвечает мисс Ньюком.
Мистер Льюс поднимается со своего старого и истертого, набитого конским волосом кресла, на котором он просидел уже полстолетия, внимая многочисленным клиентам, приходившим к нему как раз с обратными просьбами.
- Мистер Пенденнис, - продолжал поверенный, - я завидую вам в том, что вы сопровождаете эту юную леди. Завидую, что сейчас вы отнесете эти добрые вести своим друзьям. Позвольте же, мисс Ньюком, мне, старику, знавшему вашу семью добрые шестьдесят лет, еще в те поры, когда вашего батюшку водили в длинном платьице, сказать вам, как искренне и глубоко я люблю и уважаю вас, голубушка! Так когда вы желаете, чтобы мистер Клайв Ньюком получил свое наследство?
- Хорошо бы мистер Пенденнис мог прямо сейчас отнести его. Я вас очень прошу, мистер Льюс!.. - проговорила девушка, склонив голову, отчего на лицо ее упала вуаль, и на мгновение сложив руки, точно для молитвы.
Мистер Льюс посмеялся такому нетерпению, но сказал, что коли уж ей так загорелось получить эти деньги, то он немедленно их ей предоставит. И, прежде чем мы покинули контору мистера Льюса, он составил письмо, адресованное Клайву Ньюкому, эсквайру, в котором сообщалось, что в книгах покойной миссис Ньюком недавно сыскалась одна бумага (копия оной прилагается) и что семья покойного сэра Брайена Ньюкома во исполнение воли своей покойной прародительницы помещает шесть тысяч фунтов стерлингов в банк господ Г. У. на имя мистера Клайва Ньюкома, какового мистер Льюс остается покорным слугой, и прочее и прочее. Когда письмо было одобрено и с него была снята копия, мистер Льюс согласился, чтобы мистер Пенденнис, раз уж этого желает мисс Ньюком, снес его по назначению. И вот, спрятав в карман драгоценный документ, я покинул обиталище старика-адвоката вместе с моей прелестной и доброй спутницей.
Наш кеб уже несколько часов дожидался у дверей дома на Линкольнс-Инн-Филдз, и я спросил мисс Ньюком, куда мне теперь надлежит ее доставить.
- Где находятся Серые Монахи? - спросила она. - Мне бы так хотелось повидать дядюшку!
^TГлава LXXIX,^U
в которой встречаются старые друзья
Мы поднялись по Сноухилл, миновали грязные загоны Смитфилдского рынка, проехали по Сент-Джон-стрит и, наконец, достигли старинных цистерцианских ворот, за которыми находилось здание богадельни Серых Монахов. Я вошел в ворота об руку с моей прекрасной молодой спутницей и повел ее к тому крылу, где помещалась келья брата Ньюкома.
Когда мы проходили через двор, братия возвращались с обеда. Человек сорок или больше стариков в черных одеяниях выходили из дверей трапезной и разбредались по двору в направлении своих келий. Я почувствовал, как задрожала на моей руке ручка Этель, когда она шла, всматриваясь в обитателей богадельни, ожидая узнать среди них знакомое и милое ей лицо дяди. Но его в этой толпе не было. Мы вошли в его комнату, дверь которой была отворена; убиравшая помещение служанка сообщила нам, что полковник Ньюком не вернется до вечера, следовательно, поездка наша была напрасной.
Этель обошла комнату и оглядела все ее нехитрое убранство; увидела портреты Клайва и его сына, две скрещенные сабли над камином, Библию на столике под зарешеченным окном этой старинной постройки. Она тихо подошла к его скромной постели и опустилась возле нее на стул. Без сомнения, она в этот миг молилась про себя за того, кто обычно здесь спал. Затем она приблизилась к стене, на которой висел его черный форменный плащ, и, поднявши край этого смиренного одеяния, поцеловала его. Взиравшая на все это служанка, наверное, про себя любовалась печальной и одухотворенной красотой Этель. Я шепнул старушке, что пришедшая барышня - племянница полковника.
- Сюда еще захаживает его сын - тоже очень красивый господин! отозвалась служанка.
Женщины о чем-то поговорили немного.
- Что вы, мисс, не надо! - воскликнула та, что была старше и бедней, очевидно, изумленная щедрым подарком мисс Ньюком. - Я и без денег хорошо за ним хожу! Его все здесь любят - уж такой человек! Да я готова для него неделями ночи не спать, ей-богу!
Моя спутница достала из ридикюля карандаш и, написав на клочке бумаги "Этель", положила записку на Библию. Тем временем уже стемнело; и когда мы очутились во дворе, в окнах келий замерцали слабые огоньки, тускло освещавшие это унылое, поседевшее от времени место. Не одна жизнь, некогда йркая, тускло мерцала здесь на грани вечной ночи. Мы молча покинули тихий двор и вскоре очутились среди шума и толчеи залитых светом лондонских улиц.
- Полковник, должно быть, отправился к Клайву, - предположил я. - Не угодно ли мисс Ньюком последовать за ним туда?
Мы посовещались с ней минуту-другую, и вот она собралась с духом и сказала "да".
- Гони на Хауленд-стрит! - приказал я кучеру. Лошадь, наверно, устала, ибо путешествие наше что-то очень затянулось. За всю дорогу ни один из нас, помнится, не проронил ни слова.
Я взбежал наверх, чтобы предупредить друга о прибытии гостьи. Клайв, его жена, отец и теща сидели в плохо освещенной гостиной миссис Клайв. Рози, по обыкновению, полулежала на диване, а малыш сидел на коленях у деда.
Я едва поклонился дамам, так мне не терпелось сообщить все полковнику.
- Я только что заезжал в поисках вас к Серым Монахам! - бросил я. - То есть...
- Ну да, в богадельню, сэр! Можете без стеснения говорить об этом, раз уж полковник Ньюком не стыдится жить там! - вскричала полковая дама. - Уж будьте любезны говорить на родном языке, Клайв, если только речь не идет о чем-то, что неприлично слушать дамам! (Клайв тем временем взволнованно рассказывал мне по-немецки, что четверть часа назад здесь произошла ужасная сцена: отец, обмолвившись, выдал секрет своего обиталища.)
- Что ж, выкладывайте все начистоту, Клайв! - вопила полковая дама, принимая величественную позу и простирая свою мощную длань над беспомощным своим чадом. - Полковник признался, что пошел жить в богадельню, как последний нищий! Он промотал свои денежки, - да и мои в придачу! - промотал деньги этой беззащитной малютки (успокойся, Рози, любовь моя!), а теперь окончательно осрамил семью своим низким и недостойным - да-да, низким и недостойным и постыдным поведением! Ах, моя деточка, моя бесценная деточка! Я не в силах думать, что твой свекор очутился в работном доме!
Между тем Рози, над которой мать произносит этот душераздирающий монолог, стонет и всхлипывает, лежа на диване среди выцветших ситцевых подушечек.