Действующие лица:
Владилен А. Ситников - главный герой.
Инга В. Милова - главная героиня.
Анна К. Паненко - главная героиня.
Павел Федосов - блюзмен, актер.
Некоторые эпизодические личности: А. Колеватов, Ю. Панасик, Х. Кортасар, Н. Ремизова, А. Камю, Н. Виноградова, К. Дараган, М. Сиражетдинов, Р. Декарт, Б.Г., А. де Сент-Экзюпери, М. Борзаков - меломан.
Некоторыми читателями замечено появление Бога, но это оставляю на суд читателей.
Первая часть
"А штурм Берлина - это впечатляет", - подумал я, проходя около полуночи по темному коридору в сторону своей комнаты. Эта мысль посетила сонную голову не случайно. Там, где книжный шкаф уходил к потолку среди разных справочников, стояла книжка годов пятидесятых под названием "Штурм Берлина", которая очень часто привлекала внимание в детстве из-за недосягаемости.
Когда я вошел в комнату, еле-еле различил в темноте, куда нужно было идти дальше. Включил настольную лампу. Переоделся и побрел на кухню, зевая и борясь с наступающим и всеохватывающим сном. На плите остывший ужин ожидал моего нашествия. В тарелке предо мной разыгралась битва. Жареный картофель отстаивал свои позиции не долго, а котлета все-таки оказала достаточно сильное сопротивление, чтобы быть посланной в мою утробу последней. Мир наступил на кухне после стакана прохладного молока "33 коровы".
Я вернулся в комнату. Приоткрыл окно. Волшебный и манящий к себе ветерок окутал меня занавесками и внезапно же отпустил. Я выключил лампу в 60 ватт и заснул.
- Семь часов!!! Пора вставать! - мамин голос вырвал меня из объятий сна. Казалось, прошло всего несколько минут, как будто вообще не было никакого сна. Мне не снилось ничего. Я живу без этой непонятной в своем бытии реальности ночи. Но глаза открылись. Передо мной белизна потолка. Из окна прохладный мой вечерний знакомый ветерок вновь поигрывал занавесками. Через дверь комнаты было слышно, как в квартире вновь начинается жизнь. Папа зашел и также громогласно объявил, что уже пятнадцать минут восьмого. Родители следовали точным инструкциям, оставленным сыном. Им разрешалось даже использовать воду для достижения положительного результата.
Усилием воли поднял себя. Сначала из-под одеяла появились большие ноги, а затем и все оно было откинуто прочь. Потянувшись, широко зевнул, начал утренний, почти автоматический, процесс собирания себя к выходу в свет. Ванна и душ. Затем завтрак, утюг и рубашка, утренний кофе, лезвие бритвы, одежда. Вскоре я был готов.
Спускаюсь на первый этаж. Четвертый, третий, второй... Щелчок замка на двери подъезда, усилие и громадная железная дверь открыта. И снова утро мая в полной своей красе. Веселый щебет маленьких птичек, мяуканье кошек, сонные прохожие. Выхожу из двора и направляюсь по улице Усачева в сторону станции метро "Спортивная". Вокруг дети, которые спешат, должно быть, в школу, взрослые, бегущие сломя голову на работу. Я иду спокойно, и абсолютно не думаю о времени. И зачем студенту спешить? Лектор же не уйдет.
Погружаюсь в метро. Одна остановка и батюшка "Университет". Маленький эскалатор. Обычно, когда уже на ступеньках, взгляд падает на толпу собратьев-студентов у подножия (к администрации станции не всегда приходит мысль, что за короткий промежуток между 8.30 и 9.10 через это узкое метро-пространство проходит половина МГУ, а, следовательно, и появляется большая толпа). Никого не увидел. Движущаяся лестница заканчивается, и я покидаю андеграунд.
На улице все разделяются. Одни, физики, в сторону главного здания МГУ, другие и я вместе с ними, гуманитарии, в сторону первого корпуса. Как повелось в начале XX века так и разделяемся.
Очень интересен переход через Ломоносовский проспект. Математики пересекают это препятствие вообще там, где нет светофора (однажды поставили даже машину ГАИ отгонять студенческую братию, но ничего не вышло), гуманитарии также нарушают правила дорожного движения, но на это решается не всякий, потому что в этом случае риск совершенно грозит нашему существованию.
Я решился. Наверное, начал спешить, а это совсем не полезное дело. Когда подошел к светофору уже мигал зеленый свет. Вся проблема в том, что проспект разделен на три дороги, средняя из которых самая большая и страшная. На мигающий зеленый я перебежал первую дорогу. Теперь надо было побежать половину и подождать, когда проедут поворачивающие с проспекта Вернадского машины. А теперь пробежать перед остальными, только что тронувшимися с места.
Получилось! Я опять ощутил восхитительную свободу мая. Все яблони цвели милым розовым. Оставшиеся стоять на красный свет, студиозы не окружали меня своей мужественной и удушающей толпой. Иду и радуюсь себе, маю.
Затем ускоряю шаг.
Так я и не заметил, как оказался у входа в университет. Когда вошел в здание и прошел раздевалку, мне пришла мысль поговорить с Павлом о наших репетициях в эти выходные. С ним я встречусь только после третьей пары, только тогда он появится на одиннадцатом этаже.
Кстати, об этаже. Лифт спустился, и люди плотненько загрузились в него (не больше 600 кг., иначе звонок).
- Одиннадцатый, пожалуйста!
- Извините, а седьмой?
- Уже нажали, - отвечает грозный голос.
- А шестой?
- Ошиблись кабинкой, - острит он же.
- На шестом этот не останавливается, - объясняет стоящая рядом со мной девушка.
"Филолог", - вздохнул мой внутренний голос.
Так несколько этажей. К последнему остаюсь только я. Дверцы открываются: "Alma mater!" Первая лекция - это всегда для меня борьба со сном. Ингочку не нашел, наверное, она опаздывает. Вокруг громадное количество рукопожатий и знакомых "привет". Все радостные друг от друга. Отыскиваю аудиторию, и она уже изрядно заполнена. Я оставляю свою сумку и возвращаюсь обратно с той же целью.
- Привет, Наташ. Ты случаем Ингушека не видела?
- Нет. Она еще не пришла.
- Хорошо! Скажи ей тогда, если они подойдет, что я ее искал.
Она кивнула головой в знак согласия и моргнула своими большими глазками. Когда же моя рука легла на ручку двери нашей аудитории, услышал, как согруппники говорили преподавателю, что я на лекции, но пока только в виде большой черной сумки в третьем ряду слева. Но через несколько мгновений наши, с преподавателем, взгляды повстречались, и тот сам удостоверился, что я присутствую. Маленькая комнатка под номером 1120 была полностью заполнена. Пройдя к моему "заместителю", и пожав руку соседу Юре, понял вновь, что встретился с совсем ненужным мне предметом. Легкое ощущение дремоты подступило ко мне через первые пять минут. Потом я начал проваливаться в сон.
Сначала ты ощущаешь, как внутри тебя становиться тепло и уютно, медленно твое тело перевоплощается в единый кусок сладкой ваты. Веки наливаются свинцом. Хочешь заставить себя не спать, но организм все равно берет над тобой вверх. Остается надеяться на свою сознательность, на моральные качества твоей личности: на совесть, на уважение к преподавателю, задумываешься, что сам будешь таким, и какой-нибудь бессовестный парень также будет не стыдясь храпеть на твоей лекции. Ничего не помогает. Я просто не понимаю смысла предмета. Нет, конечно, это важно и нужно, это просто необходимо, но не могу понять, зачем он мне как философу-религиоведу нужен. Не могу терпеть этого старика, который заставляет нас высчитывать зоны возможного поражения от аварии на каком-то там химическом комбинате. Этим... а-а-а-а... должны заниматься отдельные службы, а не студенты... А-а-а-а-а... И веки захлопнулись...
Посреди уже начавшегося полусна я осознаю, что это не реальность. Нет, это точно не реальность, но чертовски приятно. Совершенно случайно, когда мой супер-пистолет был направлен на преподавателя, а тот меня спрашивал о направлении ветра на момент аварии. Соскользнув с ладони руки, моя голова могла бы столкнуться с поверхностью стола, но я вовремя понял - сплю. В моей тетради страница покрылась сетью маленьких чернильных змеек от моей ручки - следы моих "засыпаний".
Под бубнеж преподавателя я поворачиваюсь в сторону и замечаю Антона. Вот радость то. Есть чем заняться. У нас уже давно возникла идея написать что-то типа новой Божественной комедии.
Антон, прочитав в моем пристальном и вопрошающем взгляде то, что было мне необходимо, присылает листочки с отложенной на время работой:
То было утром. Средь ночи
Я вдруг услышал крик предсмертный.
Он умер здесь. Друг мой несчастный.
"Зачем? - подумалося мне,
Коньки отбросил ты, о Пантон?
Зачем оставил ты меня?!
На этой суше, тверди грешной.
О друже, где ж твоя душа?"
И горем смертным из дому гоним
Я принял дальнюю дорогу,
Чтоб отыскать его себе,