Во второй части я сознательно не ставил перед собой темы переделки человека. Переделка одного, отдельного человека, обособленного индивида, мне представляется темой второстепенной, так как нам нужно массовое новое воспитание. Во второй части я задался целью изобразить главный инструмент воспитания, коллектив, и показать диалектичность его развития.
Инструментовку я хотел изобразить в следующих главных чертах:
1. Пролетарская классовая направленность - отрицание индивидуального крестьянского хозяйства.
2. Превалирование интересов коллектив над интересами личности.
3. Дисциплина.
4. Бодрость.
5. Коллективный труд и хозяйство.
6. Образовательный и культурный процесс.
7. Настоящие живые люди (Калина, Силантий, Мария Кондратьевна).
8. Стремление вперед, обязательное развитие.
9. Традиции, в том числе и внешние.
10. Эстетическое оформление жизни.
Может быть, это все мне плохо удалось, это другое дело.
В третьей части я этот коллектив хочу показать в действии: в массовой переделке уже не отдельных личностей, а в массе - триста куряжан. В третьей части у меня богатый материал для изображения такой переделки и доказательства того, что силами коллектива эта переделка легче и быстрее.
В третьей же части я хочу изобразить и сопротивление отдельных лиц в НКП. Во второй я хотел показать только первые предчуствия, первые дыхания борьбы. Нападение НКП на мою работу было вызвано именно обстоятельствами активной деятельности коллектива горьковцев в Куряже.
В третьей же части я хочу показать, как здоровый коллектив легко размножается "почкованием" (дзержинцы).
Это моя схема. Очень возможно, что я не сумел и не сумею рассказать все так, чтобы и читателю было ясно. Страшно хорошо, что это обнаруживается сейчас: в третьей части я теперь постараюсь все прояснить, если хватит у мення способности.
Еще раз спасибо Вам, дорогой Алексей Максимович. Ужасно тяжело, что я не увидел вас, и еще тяжелей, что Вы хвораете.
Желаю Вам здоровья и бодрости.
Преданный Вам А.Макаренко Москва. 18.9.34
--------
Дорогой Алексей Максимович.
Если Вы помните, весной прошлого года я был принят Вами и представил Вам свою пьесу "Мажор", которая перед тем побывала на конкурсе Совнаркома и удостоилась даже рекомендации.
В общем Вы пьесу мою одобрили, предложили кое-что исправить. Я драматург молодой, и мне легче написать новую пьесу, чем исправить старую. Я все-таки еще поработал над "Мажором" и передал ее для печати в Гос. изд. "Художественная литература". Оттуда я получил очень хороший отзыв, скоро она должна выйти в свет. Ваше положительное отношение к моему драматургическому дебюту и потом успех пьесы в "Художественной литературе" меня настолько окрылили, что я даже пренебрег полной неудачей моих попыток пристроить ее театре (МХАТ отозвался отрицательно, все другие даже не ответили), тем более что эти попытки не отличались особенной энергией.
Короче говоря, я написал еще одну пьесу "Ньютоновы кольца" (почему-то скрываюсь под фамилией Гальченко). Меня увлекла тема изобразить игру мельчайших бликов, зайчиков на очень ограниченном участке нашей борьбы, мне хотелось этой радужной игрой подчеркнуть величие и уверенность нашего движения. Сегодня я прочитал Вашу статью "Литературные забавы"#69, и теперь я понимаю, что меня в моей пьесе интересовала "химия" явлений среди наших людей. Очень возможно, что такой химии у меня не получилось, я не имею никакого понятия о качестве "Ньютоновых колец". Но так как в эту работу я вложил кое-что и так как в ней есть рисунки настоящих живых людей и живых конфликтов, которые я наблюдал вокруг себя, то я осмеливаюсь просить Вас, если позволяет здоровье и если у Вас найдется время, прочитайте "Ньютоновы кольца", которые я Вам одновременно посылаю. Внимание и забота, которые Вы мне всегда оказывали, позволяют и теперь обратиться к Вам с этой просьбой.
Начал третью часть "Педагогической поэмы", которую надеюсь представить к альманаху седьмому. Очень хочу, чтобы третья часть вышла самой лучшей, поэтому стараюсь закончить ее раньше, чтобы успеть сделать исправления, а может быть, даже написать наново, если потребуется.
Простите, что письмо на машинке - уже две недели, как лежу в постели, немножко надорвался - нервы. Харьков, коммуна Дзержинского. 26 января 1935 г. Преданный Вам А.Макаренко
Дорогой Антон Семенович,
на мой взгляд, пьеса "Ньютоновы кольца" пьеса интересная и может быть разыграна очень весело, если за нее возьмутся молодые артисты, например филиал МХАТа, играющий в Коршевском театре.
Но я уверен, что любой режиссер скажет Вам: пьеса растянута и требует солидных сокращений "по всей длинне" ее текста.
К этому недостатку присоединяется другой: недописаны фигуры Хромова, Лугового, Никитина. Хромов особенно требует добавлений, ибо драматизм его положения недостаточно подчеркнут. Ему надо бы дать сценку с Рязановой, сцену, после которой она почувствовала бы, что Хромов работает честно.
Впрочем - все это дело режиссуры, и я Вас спрашиваю: будете ли Вы переделывать пьесу или сначала покажете ее режиссеру? Жду ответа.
Сударь мой: мне очень хочется обругать вас. Вам бы следовало сначала довести до конца "Педагогическую поэму", а потом уж писать пьесы. А Вы, по примеру литературных юношей, взявшись за одно дело и не кончив его, начинаете другое. Первое дело от этого весьма страдает, а оно важнее пьесы, значительно важнее.
Ну, вот, обругал, легче мне стало?
Увы, нет. Всего доброго. Крепко жму руку. 8.2.1935. А.Пешков
1935 г., февраль
--------
Дорогой Антон Семенович,
на мой взгляд, "Ньютоновы кольца" пьеса веселая и - если хотите - я могу передать ее в театр Корша или же Вахтангова.
Но - мне хочется ругать Вас. Напрасно Вы прервали работы над "Педагогической поэмой", значение которой гораздо солиднее пьес. Вот уже первые части "Поэмы" вышли, а где третья? Очень прошу Вас: продолжайте эту работу! Я думаю, что 3-ю часть нужно довести до момента Вашего ухода и на нем кончить.
Копию Вашего письма П.П. о Куряже я сообщил Павлу Петровичу Постышеву#70, вероятно, он вызовет Вас "для разговора".
Будьте здоровы! Работайте.
А.Пешков
1935 г., февраль
--------
Дорогой Алексей Максимович!
Ругаете Вы меня или помогаете, а я все равно не умею так написать Вам, чтобы хотя бы на минутку Вы почувствовали всю глубину и теплоту моей благодарности и любви к Вам. И я страшно злюсь на себя и на наш век за то, что теперь люди такие деловые и суровые, что они умеют только возиться с материей, что явления в собственных душах такие для них стали непосильные.
Спасибо, что обругали. Это у Вас так сильно и ласково выходит, что мне может позавидовать любой мой воспитанник. Секрет педагогического воздействия таким образом еще и до сих пор для меня проблема. Во всяком случае, после Вашей проборки мне хочется написать не третью часть "Педагогической поэмы", а третью часть чего-то страшно грандиозного.
Это, однако, не мешает "жалкому лепету оправданий". "Педагогическая поэма" - это поэма всей моей жизни, которая хоть и слабо отражается в моем рассказе, тем не менее представляется мне чем-то "священным". Я не могу писать поэму в сутолоке моей работы в коммуне. Для поэмы мне нужен свободный вечер или какое-нибудь уединение. А пьесы я набрасываю в коммунарском кабинете в трехминутных перерывах между деловыми разговорами, выговорами, заседаниями, удовлетворяя писательский зуд, который так поздно у меня разгорелся в значительной мере благодаря Вашему ко мне внимания. Теперь я уже не в состоянии пройти безучастно мимо интересных людей и коллизий. А так как мне записывать некогда, то хочется написать скорей, пока не забыл ничего.