Май 1946
«Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых» — надрывался динамик на столбе.
— И тебе привет, — хмуро ответил ему Цыбин.
— Мануэль Соломонович, что вы не в духе? — улыбнулась Арина. — Не выспались?
— Ненавижу ходить пешком. Причем бессмысленно.
— А я как-то уже привыкла.
Цыбин достал фляжку, отпил и поморщился. Видимо, любимое лекарство Васько пользовалось популярностью. Арину неприятно царапнуло, что ей он выпить не предложил.
Постепенно подтянулись и остальные.
Коля Васько выглядел веселым и бодрым, Ангел был растерян и печален, Лика — погружена в себя.
Арина заметила в толпе знакомый резкий профиль, который не видела с сорок первого года:
— Евгений Петрович! Как вы?
Евгений Петрович Бачей тоже совмещал должности судмеда и криминалиста.
Арина любила его за богатую биографию, за милые чудачества и за добродушный характер. В юности, сразу после революции, он успел пожить по поддельным документам, поработать фельетонистом в местной газете, посидеть под арестом в ЧК и даже опубликовать поэтический сборник. Но романтическая любовь к уголовному розыску победила, и Евгений Петрович отправился на медицинский факультет, сразу предупредив всех вокруг: живых он лечить не собирается, даже и не
надейтесь. Его литературные таланты с тех пор проявлялись в основном в протоколах осмотра места происшествия, часто излишне цветистых и напоминающих плутовские романы.
Евгений Петрович улыбнулся Арине:
— Рад вас видеть, коллега! Говорят, вы уже месяц с нами — и так ни разу не зашли ко мне на огонек.
— Пока обживаюсь, ни минутки свободной.
— Как будет — заходите. У меня есть очень неплохой чай, брат из Москвы привез. А хотите, познакомлю вас с третьей частью нашего узкого кружка?
По количеству дежурств Арина подозревала, что ординарных экспертов трое. Но все не доходили руки выяснить, кто пришел на место странненького Алеши Голобокова, который еще в начале сорок первого уехал в столицу «на преподавательскую должность», не оставив себе замены. Тогда Арина с Бачеем крутились вдвоем, не успевали примерно ничего и часто встречались посреди ночи в темных коридорах УГРО.
— Позвольте представить — Табаровские, — Евгений Петрович подвел Арину к совсем молодой паре: юноша в военном без знаков различия нежно обнимал девушку в пестром платьице и плащике. Обоим на вид было не больше двадцати. Оба улыбались застенчиво и мило.
— Я Лев, а это моя жена Изабелла, можно просто Бэба, — пожал Арине руку Табаровский, и ответил на удивленный взгляд, — мы с двадцать четвертого, выглядим моложе.
— Я думала, вы вообще близнецы.
— Все так думают. Мы уже четыре года женаты, а раньше — десять лет за одной партой сидели. Теперь вот и работаем вдвоем: Бэбочка по следам, я по телам.
Арина рассмеялась — Табаровские ей понравились. Трогательные…
— Это что за маскарад? — раздался у нее за спиной голос Клима. — В приказе же ясно было: форменная и летняя одежда.
Все четверо переглянулись: погода стояла отнюдь не летняя. Хотя весна в Левантии всегда была ранней и дружной, к маю холодало. А уж эксперт в милицейской форме — и вовсе какой-то нонсенс… Ну, если не считать Шорина, который вообще странный. По умолчанию считалось, что эксперты — люди глубоко и безнадежно штатские, почти кабинетные ученые, не зря они числились «научным отделом».
— Так мы домой пойдем? — задорно спросила Бэба.
— Нет. Явка — обязательна. Пойдете в задних рядах. И права нести флаг я вас тоже лишу! — сурово сдвинул брови Клим.
Все четверо попытались сдержать смех. Вот уж наказал так наказал.
— А от вас, Арина Павловна, не ожидал! Вы же член партии, понимать должны, — продолжил Клим, глядя уже только на Арину.
— Но холодно же!
— Настолько, чтобы одеваться, как Наполеон под Москвой?
Арина оглядела себя. Перед праздниками она как раз позволила себе огромную трату: купила с рук очень милый костюмчик. И даже две блузки к нему. Очень практично — не надо чуть ли не каждый вечер класть под матрас мокрое платье — и надеяться, что к утру оно высохнет.
Из-за холода пришлось надеть под костюм свитер, а сверху все-таки накинуть шинель, но свой вид Арина оценивала как если не летний, то вполне весенний.
— Снимите шинель и свитер — и оставьте их у себя в кабинете, — сурово потребовал Клим.
— Не могу, у меня под свитером только белье…
Клим задумался.
— Что вы пристали к человеку? — раздался голос Шорина. — Подняли ни свет ни заря, заставляете ходить по городу, а теперь еще — внешность не нравится.
Арина оглянулась. Ну этот-то был и в форме, и по-летнему. Аж смотреть холодно.
— Ну вот вы же смогли одеться в соответствии с распоряжением.
— Я всегда так одеваюсь. А если вы простудите ценного сотрудника — отвечать буду не я. Сегодня действительно холодно.
— Меня предупредили, демонстрацию будут снимать для кинохроники!
— Вы перепутали. Эта девушка — не Любовь Орлова. Она не обязана наряжаться на съемки. У нее другая работа.
Клим что-то хотел сказать, но только досадливо махнул рукой.
— Спасибо, что защитили, — улыбнулась Арина Шорину.
— Защитил? — Шорин посмотрел на Арину, как будто впервые заметил ее присутствие. — Просто немного позлил этого дурака.
Он отошел к Цыбину — и эта парочка начала презрительно обозревать окрестности.
Арина дернула плечом. Но тут же подняла брови. Мимо них шла колонна МГБ-шников. Какой-то не то седоватый, не то просто очень светловолосый еще нестарый майор, проходя мимо Шорина и Цыбина, улыбнулся им. У Арины потеплело на душе — такой светлой, такой искренней улыбки она давно не встречала.
Эти же явно скисли, нехотя кивнули в ответ и пошли нога за ногу к раздающему указания Климу.
А сама демонстрация оказалась и не такой противной. Улицы Левантии
радовались хоть холодной, но весне. Листочки на деревьях были веселые, нереально-яркого зеленого цвета. Сам город казался умытым и помолодевшим. Евгений Петрович, идущий рядом, рассказал байку, как некий товарищ изображал призрака в своей конторе — и потом все члены коллектива по очереди бегали с заявлениями в Особый отдел.
Табаровские ответили историей, как развесили сушиться свежеотпечатанные фото с места убийства на коммунальной кухне — и почему-то получили некоторое непонимание от соседей. Арина тоже что-то припомнила из забавного — в общем, шли, как и требовало распоряжение, — с широкими улыбками и радостью на лице.
Даже жалко было прощаться. Но к Евгению Петровичу приехал брат аж из самой Москвы, Табаровские дежурили — и очень хотели наконец-то остаться наедине, так что Арина пошла бродить по городу в одиночестве.
И вдруг увидала знакомое платье.
— Нинка! — закричала она.
Нина оглянулась. Лицо у нее было знакомое, но какое-то усталое, чуть ли не постаревшее.
— А вы, простите, кто? — спросила Нина сурово.
Арина удивилась. Неужели она тоже сильно изменилась?
— Я Арина, Качинская… — произнесла она неуверенно. Нина разулыбалась.
— Ни за что бы не узнала! Пошли ко мне — посидим, выпьем-закусим, девочки знакомые подтянутся
— А ты вот совсем не изменилась. Пять лет не виделись — и сразу в дом зовешь. Может, я все это время по карманам шарила.
— Ой, да я тебя сколько лет знаю! Ты в чужой карман разве что положишь что приятное.
В общем, пошли.
По дороге Нинка без умолку щебетала о своем житье-бытье. Как тяжело было в эвакуации, зато познакомилась там с прекрасным Владиком, важным человеком на каком-то там сталепрокатном, кажется, заводе. Как они поженились, как родилась дочка, а через год — сын, как после войны Нина вернулась домой, а Владик все хлопотал о переводе из Сибири в Левантию, к жене и детям, а пока каждый день слал письма и открытки.
Арина улыбалась. Хлопотливое, сложное — но все-таки счастье.
А еще удивлялась, как много вещей называла Нина. Говорит, кажется, о том, что денег не было — а упоминает какие-то платки, которые привезла с собой, а потом меняла на еду — сначала целиком, а потом догадалась разрезать каждый на две косынки.
Или вот о детях. Даже не сказала, как зовут. Зато упомянула и рожки для молока, и пеленки, и даже какие-то неведомые «гусарики».
А ведь нормальная жизнь — она из вещей и состоит — осенило вдруг Арину. Из кучи мелких предметиков, которые не замечаешь. Чтобы просто выпить чаю, надо быть владельцем стакана, ложки, примуса, чайника, сахарницы, стола и стула. А уж если что посерьезнее… Арина с ужасом подумала, сколько же вещичек, штучек, предметов и приспособлений ей надо купить, достать, выменять, найти — просто чтоб наконец-то начать жить каким-то подобием обычной мирной жизни. Может, и начинать не стоит…
Наконец пришли.
Дети у Нины были милые, но какие-то очень тихие и застенчивые. При любых попытках заговорить с ними — прятались за мать.
А вот новые Нинины подружки — маленькая Раечка с обезьяньим лицом и ширококостная статная Алла — оказались что надо. Шутили, пели, обсуждали новые фильмы.
Кажется, с обсуждения красавчиков-актеров перешли на мужчин вообще. Нина зачитала письмо от своего Владика — десяток пустых фраз ни о чем. Алла, краснея, рассказала, что подцепила на танцах очень элегантного и совершенно не женатого ухажера с великолепными манерами. Арина почему-то представила в качестве этого ухажера Цыбина — и чуть не рассмеялась вслух. Пожалуй, привстав на цыпочки, Моня мог достать Алле до плеча.
А Раечка вдруг разозлилась — и начала кричать, что всех приличных мужиков либо войной скосило, либо разобрали всякие…
Нина шепнула, что Раечкин муж ушел от нее к связистке. Арина попыталась как-то успокоить Раечку, и ей почти удалось, но тут Рая заметила висящую на вешалке Аринину шинель.
— Так ты тоже из этих? На фронт за мужиками сбегала? — Глаза у Раи превратились в узкие щелки.
Арина не знала, что ответить. Оправдываться? Спорить? Она оглянулась на Нину и Аллу. Алла отвернулась, а Нина показала глазами на дверь.
Арина кивнула и вышла.
Еще один кусочек прежней жизни абсолютно не подходил к нынешней.