Ноябрь 1946
Арина попыталась сосредоточиться на работе, но выходило плохо — отвлекал жуткий шум. В каретном сарае галдели, как на вокзале.
Любопытство пересилило, и, не закончив исследования (преступник, убегая, зацепился за забор, очевидно, штанами, задача — определить материал), Арина вышла из кабинета.
«Вот так выходишь на улицу — а там накурено», — подумала Арина, выйдя на крыльцо. Дым стоял коромыслом — человек пять рябчиков одновременно курили, демонстрируя подчеркнутое наслаждение от каждой затяжки.
Опросив курильщиков, Арина составила картину. Некий постовой по фамилии Калинкин задержал на базаре двоих субъектов, подравшихся до крови и выбитых зубов. Заодно захватил свидетеля. Так как тащить всю эту компанию в район было далеко и трудно, довел их до каретного сарая — сто метров дворами — и попросил выделить ему камеру, чтобы подержать там драчунов на время составления протокола.
Но надо знать левантийских рябчиков! Услышав о «безвозмездной аренде камеры» эти ушлые молодчики возмутились и потребовали от постового мзды в размере почти полной пачки беломора. А теперь радостно наслаждались добычей.
Арина уже хотела поинтересоваться, не входит ли в их планы превращение камер УГРО в гостиницу для приезжих, но шум со стороны камер интриговал. Так что она пошла туда.
Постовой маялся за крохотным столиком дежурного, кажется, в десятый раз пытаясь переписать бумагу.
— Так почему он на вас набросился? — с отчаяньем в голосе задал он, судя по всему, не в первый раз вопрос в сторону камеры.
— Да шут его знает! — раздался из камеры молодой обиженный голос. — Он не сказал.
— А вы как объясните свой поступок? — уныло продолжил постовой.
— Товарищ старшина! Я еще раз повторю, у меня слабое зрение, так что я принял молодого человека за другого. Простите за личные подробности, но тот другой был несколько ближе с моей женой, чем мне бы этого хотелось.
Второй голос был явно старше — и какой-то до боли знакомый.
— Врут они все! — аж запрыгал на стуле бритый налысо усатый мужик в косоворотке, судя по всему — свидетель. — Сам слышал, как тот тому кричал «отдай часы, сволочь».
Арина заглянула в камеру, расплылась в улыбке и побежала по коридору, радостно крича:
— Евгений Петрович! Евгений Петрович! Посмотрите, кого к нам привели! Вы не поверите!
Евгения Петровича уговаривать не пришлось, и вот они уже вдвоем стояли перед камерой, с умилением глядя внутрь, как дети в зоосаде.
— Базиль Тимурович! Счастлив наблюдать вас в добром здравии! — улыбаясь во весь рот, выговорил Бачей.
— Вы знаете этого гражданина? — в голосе постового слышалась надежда.
— О! Да это левантийская легенда! — воздел очи Евгений Петрович.
— Наш учитель! — добавила Арина. И начали наперебой рассказывать.
Базиль Тимурович Санжаров и правда был знаменит в узких кругах Левантии. Потомственный искусствовед, даже имя получивший в честь малоизвестного художника круга Моне и Ренуара, скромный работник музея, он не раз выступал экспертом в области художественной ценности тех или иных найденных УГРО предметов. Впрочем, знаменит был отнюдь не как коллега Арины.
Дело в том, что у Базиля Тимуровича были золотые руки. Сначала он применял их скромно — для реставрации музейных ценностей. Но потом стал негласно предоставлять услуги реставратора всем желающим.
Как-то раз к нему обратился директор комиссионного магазина. И у них завязалась крепкая дружба на почве обогащения. Базиль Тимурович филигранно маскировал дешевые часы, тарелки, лампы и чернильницы под изделия прошлых эпох, а его подельник сбывал их доверчивой публике. Вопросов ни у кого не возникало. Большая часть денег шла, разумеется, мимо кассы. По всем документам вещи проходили как копеечные безделушки, так что взяли директора комиссионки очень и очень не сразу.
Подельника он назвать отказался, заявил, что вещи получал на комиссию от самых разных людей, причем каждого описал так подробно, что ведущий дело следователь заподозрил нашествие мошенников в Левантию. Дело тут, конечно, было не в благородстве — просто за организованную группу судья добавил бы срок. Впрочем, молчание директора не сильно помогло Базилю Тимуровичу.
Он уже привык тратить деньги направо и налево, а потому быстро обеднел и свой следующий шедевр толкнул клиенту напрямую, на чем и был взят, но ненадолго — поскольку выгоду получил грошовую.
Рассказ о легендарных подделках, ходивших по рукам местных подпольных магнатов, прервал зашедший на шум Ангел.
— Боже мой! Желудок! Тебя ли я вижу! — закричал он радостно, заглянув в камеру. Несчастный постовой сидел, открыв рот.
— Вы и этого знаете? — спросил он несмело.
— Ага! Мой учитель! — гордо сказал Ангел.
— И чему же вас научил, — постовой заглянул в бумаги, — Дмитрий Геннадиевич Осипов?
— Так по карманам шарить. Он по этому делу — первый сорт! Мастер! Может сапоги с человека на ходу снять так, что тот и не заметит! — Ангел явно гордился учителем.
На постового было жалко смотреть. Он вжался в угол, переводя затравленный взгляд то на Евгения Петровича, обсуждавшего с Санжаровым дела давно минувших дней, то на Ангела, расспрашивавшего Желудка о его житье-бытье.
Арина обратилась к свидетелю, все еще сидящему на своей табуреточке:
— А вы что видели, товарищ…
— Виноградов моя фамилия. А видел я, как этот, — он показал на Санжарова, — бежал за тем и требовал вернуть какие-то часы. Потом догнал — и они драться стали. Этот тому зуб выбил.
— Дмитрий Геннадьевич, а покажите часики, — ласково обратилась Арина к Желудку.
— А если нет — то что? Обыщешь? Давай-давай, засунь свои ручки мне в бручки!
— Не надо так, Желудок! — веско произнес Ангел, — Тут найдется, кому тебя обыскать. И, поверь, ручки тут у народа не нежные.
— А с тобой, легаш, я не то что разговаривать, я с тобой, как ты продался, срать на одном поле не сяду! — заорал ему в лицо Желудок.
— Сядет-сядет, здесь больше негде, — рассудительно произнесла Арина. — Так что, мне звать товарищей?
— Держи, тварь, — Желудок, сморщившись, кинул в ее сторону часы, раскачав их на цепочке.
— Спасибо! — Арина ловко поймала часы. — А посмотрите-ка, Евгений Петрович, не те ли это знаменитые часики, которые Васько уже полгода пытается найти? Начало прошлого века, подношение левантийскому губернатору от турецкого посла, музейный экспонат… Или опять подделка? Может, спросим знатока?
Арина улыбнулась Санжарову, но тот отвернулся.
— В общем, спасибо вам большое, товарищ Калинкин, подарок сделали царский. Сейчас у нас два дела закроются, так как на гражданина Осипова у нас тоже кое-что есть.
Постовой покраснел.
— Так мы с товарищем свидетелем Виноградовым пойдем?
— Вы идите, а товарищ Виноградов, если можно, пусть повторит показания нашему следователю — и может быть свободен… Ну, если у него никто из наших не учился.
— Интересно у вас тут… Все такие ученые… — протянул постовой.
— И не говорите! Учение — свет.
— А вот молодежь ваша у каких ухорезов училась? Вы слыхали — пачку папирос у меня за аренду камеры слупили. А между прочим, задержанные — ваши люди, так что это, наоборот, мне папиросы положены…
— Товарищ старшина Калинкин! За проявленное мужество при задержании опасных преступников премирую вас… — Ангел отчеканил это так торжественно, что Арина едва сдержала смех, — вот этим скромным материальным подарком.
Ангел достал из кармана «беломорину» — и засунул ее за ухо постовому.