— Что-то ты выглядишь не очень, — Моня тревожно и внимательно вглядывался в лицо Арины, забыв про тлеющую папиросу.
— Приятно получить комплимент от мужчины.
— Я серьезно. Знаешь, немного за тебя переживаю. Будешь смеяться, но хотел бы видеть тебя живой и здоровой.
— А что, я настолько плохо выгляжу, что ты сомневаешься в моей живости?
— Ты когда последний раз себя в зеркале видела?
— Ну…
— Понятно.
Цыбин достал из кармана маленькое круглое зеркальце в золотистой оправе. Арина взглянула в него — и чуть не закричала. В зеркальце отразилась старуха с запавшими почерневшими глазами, обтянутыми бледной кожей скулами и посиневшими губами.
— М-да. Краше в гроб кладут. Впрочем, вполне соответствует внутренним ощущениям.
— Слушай, я в этих делах не спец, ну ты бы дошла до врача, не знаю…
— До какого? Обычные разводят руками, говорят «вообще не понимаем, что происходит», а где взять специалиста по начинающим драконам — ума не приложу.
— Значит, все-таки мальчик?
— Предположительно.
— Скажешь Давыду? Он будет рад.
— И не подумаю. К нему этот ребенок отношения не имеет.
— Угу. Я верю.
— Скажем так, не будет иметь отношения юридически.
— Как скажешь. А насчет врача — есть одна идея, но она тебе не понравится.
— Все-таки готова выслушать. А то правда, что-то совсем нехорошо.
— Специалист по всяким вашим женским делам, стаж — лет так тридцать, если не больше. Плюс знает, что такое начинающий дракон на собственном опыте.
— А в чем подвох?
— Сама не догадываешься? В том, что за последние сорок лет в Левантии родился только один дракон — и он тебе хорошо известен. Ну как? Готова увидеться с его ближайшей родственницей, такой же заложницей своего сына, как и ты?
— В последнее время у меня слишком мало ситуаций, подразумевающих выбор. Буду благодарна, если сводишь меня к ней.
— Сегодня часов в шесть вечера. У ДавыдЯныча как раз будут дела в городе, так что дома мы его гарантированно не застанем. И не нервничай, Белка — потрясающий человек!
— Белка?
— Бэлла Моисеевна, извини, Шорина. В общем, до вечера. И это… береги себя, пожалуйста.
Когда вечером Арина вышла из каретного сарая, Моня уже ждал ее на крыльце.
Идти оказалось недолго — если дворами, так вообще ерунда. Затерянный в глубине квартала трехэтажный серый дом, весь оплетенный девичьим виноградом, стоял покоем, как стол на свадьбе. Во внутреннем дворе сохло белье, резвились дети, какой-то шелудивый пес деловито разведывал подступы к помойке. За столиком под навесом чисто мужская компания азартно резалась в карты. Из открытых окон слышались обрывки слов, гитарные переборы, хрип радиоточки и звон посуды.
Этот дом был совершенно не похож на Аринин, но выглядел таким уютным, что казался почти родным.
Они поднялись на третий этаж, Моня позвонил в один из звонков условным сигналом: короткий, длинный, три коротких, длинный.
Открыла им маленькая тонкая огненно-рыжая женщина в уютном домашнем платье.
— Моня, извини, денег нет, так что не больше полусотни, причем с отдачей, — сказала она с порога тихо, но молодо и звонко.
— Я по другому делу, — промурлыкал Цыбин, — вот, коллеге надо помочь.
Он пропустил Арину вперед.
— Я тебе сколько раз говорила, что я такими вещами не занимаюсь?
— Да тут другое! Проконсультировать, подсказать. Почему вы обо мне всегда так плохо думаете?
— Потому что хорошо тебя знаю. Иди чаем распорядись. Ты знаешь, где там что.
— Да я на минуту. Так что если удостоите меня разговором тет-а-тет, убегу после него немедленно.
Арина в каком-то полусне пошла за рыжей — и очутилась в темноватой комнате, заставленной книжными шкафами, с круглым столом, покрытым бархатной скатертью, с пухлым диваном, с фотографиями на фоне выцветших обоев… И опять, все это было совершенно не похоже на квартиру Арининых родителей, но ощущалось настолько своим, настолько уютным…
Раздражал только легкий запах шоринского одеколона — от него слегка мутило.
Рыжая вышла из комнаты, а Арина стала рассматривать фотографии: Давыд с какой-то девушкой, явно на маскараде — он в черкеске с газырями, с длинными подкрученными усами и накладной бородой, она — в вышиванке, смеется, запрокинув голову. Как же похожа на эту рыжую.
Арина еще раз посмотрела на фото — да, это рыжая, как там ее Моня называл? Белка?
Получается, что с бородой — не Давыд. Его отец?
На другой фотографии маленький мальчик в матроске обнимал грубо сделанную деревянную лошадку. В руке у мальчика была такой же топорной работы сабелька, но видно было, что малыш гордится своими сокровищами. И рядом — тот же мальчик, но уже взрослый, такой знакомый и родной, рядом с живой лошадью чистит настоящую саблю с таким же гордым видом.
Сколько ему тут? Лет двадцать? Шейка еще тоненькая, как у подростка, усишки перышками… Птенец дракона.
Арина вздохнула — и почувствовала, что в комнате очень жарко и душно.
У Арины начало темнеть в глазах — и она присела на диван. Она не заметила, как вернулась Белка.
— Да ты вся горишь, деточка, — рыжая дотронулась запястьем до лба Арины, так же, как это делал папа, и больше никто — остальные трогали лоб ладонью или губами. — Ты больна?
— Нет, это он… — Арина погружалась в тошнотворную, пропахшую одеколоном темноту, слова ей давались с трудом. Она показала рукой себе на пока еще впалый живот.
Она очнулась от резкого запаха нашатыря. Увидев, что Арина открыла глаза, рыжая убрала пузырек — и протянула Арине стакан с коричневой жидкостью.
— Вот, выпей. Ты не против травок?
— А что там?
— Липовый цвет, подорожник, мята, ромашка… Ну и еще десяток. Я потом напишу тебе рецепт.
— Это не повредит малышу?
— Нет, что ты. Пей давай. Я только этим отваром и спасалась. Свекровь покойная рецептом поделилась. А с нею — ее свекровь…
Арина выпила горячий отвар — и темнота отступила, в ушах перестало гудеть, прошла противная дрожь в коленях.
Внезапно пришел голод — мучительный, до тошноты.
— Смотрю, подействовало, — улыбнулась рыжая. — Хочешь немного бульона с сухариком?
Арина слабо улыбнулась и закивала.
Бульон был невозможно вкусным — Арине казалось, что она проглотит ложку. Когда у нее последний раз получилось нормально поесть? Неделю назад? Больше?
— Ну вот и умничка, — улыбнулась рыжая, когда Арина доела. — Меня Бэлла Моисеевна зовут, а тебя?
— Арина… Качинская, Арина Павловна.
Женщина повернула Арину лицом к свету.
— Так ты же Павы Качинского дочка? У которого клиника на Конной?
— Ну… да. Была.
— Ох, бедная девочка. Знаю про Паву с Витой. Как сказали мне — побежала туда, но поздно, конечно…
Арина опустила глаза.
— Я ведь дружила с твоим папой. Ну как дружила. Мы вместе учились, потом он за мной ухаживал. Красиво, с цветами, со стихами… Наши родители уже к свадьбе готовились, но тут в мою жизнь ворвался Ян. Твой папа был абсолютно замечательный, но такой… обычный, спокойный. А с Шориным все было, как в романе. Я же совсем молоденькая была, так что не устояла…
— А папа что?
— Страдал, плакал, дежурил у моего крыльца. Только Шорин к крыльцу не подходил — подъезжал на лошади к моему окну — и похищал прямо с подоконника. Каждый раз.
Арина улыбнулась, представив себе Давыда, только с завитыми вверх усами, похищающего юную ярко-рыжую девушку из окна. И своего папу, молодого, как на снимке из альбома, в черной бархатной курточке и нелепом галстуке, мнущегося с букетом на крыльце.
— А на нашей свадьбе Пава бил рюмки.
— Никогда бы не подумала, что папа мог что-то разбить. Он же тихий и аккуратный… был.
— Он тихо и аккуратно брал рюмку — и отламывал ей ножку. Даже не глядя. Задумавшись. И так одну за одной. Очень переживал. Но вскоре нашел хорошую девушку Виту — и вполне утешился. Они ведь хорошо жили, да? Мы как-то перестали общаться после их свадьбы…
Арина горько усмехнулась.
— Да, вполне. Мирно, тихо, с цветами и стихами. Жили счастливо и умерли в один день…
Бэлла Моисеевна обняла Арину за плечи.
— Подумать только, у меня могла бы быть такая доченька. Ты очень похожа на Паву, знаешь?
— Да, мне говорили.
— Он всегда хотел дочку Ирочку. «Сиреневое имя»
— Угу. «За то, что май тебя крестил»…
— Жаль, Пава до внучка не дожил. Он был бы идеальным дедушкой.
Арина кивнула.
Бэлла взяла ее за руку.
— Мне неудобно спрашивать…Но, если я правильно понимаю, твой ребенок — Особый. И не просто Особый…
— Да, вы правильно понимаете. И да, в Левантии не так много драконов, чтобы ваш следующий вопрос имел смысл. И нет, это не накладывает на вас или вашего сына какие-либо обязательства. Наоборот, буду благодарна, если Давыд исчезнет из моей… из нашей жизни.
— Погоди, Давыд в курсе?
— Более чем.
Арина рассказал все: и о проклятье, и о том, что случилось в день ее рождения, и о разговоре со Станиславом, и о жалких попытках Шорина как-то все наладить…
— Ох, ну и заварили же вы кашу… — Бэлла задумалась. — Но подумать только — у двух моих любимых мужчин, у Павы и Яна, будет общий внук.
Она улыбнулась мечтательно, но потом посерьезнела.
— Ты пока не руби с плеча, подумай. Давыд — не такой плохой человек, хотя мне стыдно за этот его поступок. Не так я его воспитывала.
— Я просто никак не могу понять, почему он так поступил.
— Он тебе не рассказал? Испугался.
— Что я его брошу? Не смешите. Роль печального Пьеро — не в его стиле.
— Что умрет, не оставив наследника. Что прервет линию драконов Шориных.
— Ах да, Шорины не доживают до сорока…
— Не доживают. Я смотрела в архивах. Последние восемь поколений — точно, а дальше документов не сохранилось. И после того, что ему Зиновьич наговорил… Кстати, откуда ты его знаешь?
— Работали вместе.
— А я с ним учиться начинала. Он дальше пошел… Въедливый.
— Не то слово. Так что он сказал Давыду?
— Черт его знает. Давыд так и не рассказал. Но приехал весь потерянный. Судя по всему — дела там плохи…
— Вы так спокойно об этом говорите…
— Человек ко всему привыкает. Когда я получила первую похоронку на Давыда, думала, сама умру от горя. Когда вторую — поняла, что так просто его не возьмешь. На четвертой уже смеялась. А всего их было восемь.
— А теперь…
— А теперь вот, считай, предупредили заранее. Очень любезно. Будем жить каждый день, как последний, — а так поглядим. Может, опять ошибка.
Бэлла обнимала Арину за плечи и тихо покачивала туда-сюда. Арина пыталась не расплакаться.
Она была дома. Она была не одна. И впервые за много лет ей было тепло.
Они еще посидели, выпили чаю.
— Давыд, наверное, скоро придет, не хотелось бы с ним тут столкнуться, — засуетилась Арина.
Ей никуда не хотелось идти, но она чувствовала, что чем дольше остается, тем труднее будет покинуть эту уютную комнату.
Бэлла легко подскочила:
— Давай я тебе травок отсыплю, заваришь. У тебя есть что-нибудь типа фляжки, чтоб с собой отвар носить? Как голова закружится — делаешь глоточек. И перед едой.
— Спасибо! — Арина спрятала в сумку сверток с травами.
— Прости, не мое дело, но если не возражаешь — я бы тебя понаблюдала. Не против забегать ко мне раз в неделю-другую?
— Буду рада. Сколько вы хотите за визит?
— Ирочка, ты меня обидеть хочешь? С Давыдом ты можешь не иметь дел, но все-таки я считаю твоего ребенка своим внуком. А брать деньги с собственного внука — как-то… Странно. Ладно, беги, жду тебя на той неделе.