— Ты точно ординар? — Моня внимательно заглянул в глаза Арины. — Мне, чтоб этого к жизни вернуть, все силы нужны были — а ты разок ему улыбнулась — и он бодр, весел, скачет козлом, требует у меня устроить шикарную свадьбу.
— Дарю методу. В следующий раз попробуй ему предложить руку и сердце — может, подействует.
— Пожалуй, воздержусь.
— И от шикарной свадьбы, если можно. Мы просто пойдем-распишемся — и на работу. Может, потом, в узком коллективе…
— Не выйдет. У нас с Давыдом Яновичем пари. Аж с сорок третьего года. Когда один из нас женится — другой обязан организовать ему шикарную свадьбу. Зато первый должен надеть самый нелепый галстук, который найдет.
— А меня не спросили, хочу ли я выходить замуж на глазах кучи народа за человека в нелепом галстуке?
— В сорок третьем мы с тобой были мало знакомы. Извини. В следующий раз предположим и такое развитие событий. А пока пари — это святое.
Шорин вошел какой-то чуть ли не приплясывающей походкой и как-то очень по-хозяйски поцеловал Арину в макушку.
— У тебя деньги есть? — деловито спросил его Моня.
Шорин достал из кармана портмоне.
— А сколько надо?
— Тысяч пять минимум.
Давыд погонял пальцем монетки туда-сюда.
— Нет, столько точно не будет.
— То есть ты мне предлагаешь в сжатые сроки придумать, чем накормить половину Левантии совсем без денег, да еще чтоб это было шикарно?
— Пари, брат, такая вещь — давши слово, крепись, — с деланным сочувствием вздохнул Шорин.
— Придется устраивать складчину. Ой, не люблю я это дело, — подумав, заметил Моня и неожиданно добавил: — А жить вы где собираетесь? У жениха или у невесты?
На последних словах Моня ласково погладил диван.
— У меня, конечно, если мама из дома не выгонит.
— А с чего бы ей вас гнать?
— Ну я вчера пришел… Ну как пришел — ну, ты помнишь. Разве что не принесли. Еще и глотнул на радостях. Мама спрашивает, что случилось, а я ей, мол, щит пробил, в воздухе дрался, но это все мелочи, главное — я женюсь.
— А она?
— Сказала, что я урод, что я со своими… тут слово плохое, в общем, с девушками, могу жить где угодно, а в моей комнате будет жить ее внук с Ирочкой.
— Ирочка — это я? — на всякий случай уточнила Арина.
— Ага.
— М-да, у вас семейное — сначала реагировать, потом дослушивать, — вздохнул Моня, осторожно ощупывая скулу.
— Ну прости уж. Ну да, дурак был.
— Ладно. Ты лучше скажи, к какому числу мне все это непотребство организовывать?
— Давай соображать.
Они втроем склонились над календарем. Выходило, что идеальный день для свадьбы — седьмое сентября, воскресенье. Моня со вздохом обещал управиться, Давыд уточнил у Арины, не передумает ли та к сему моменту, Арина про себя прикинула, что есть надежда не стать посмешищем из-за очевидности причины свадьбы… В общем, если не особо придираться, всех все устроило.
На ближайшем собрании Моня попросил слова.
— Товарищи! У меня приятная новость, и я надеюсь, все вы по мере сил примете участие в намечающемся мероприятии. Дело в том, что седьмого сентября наши коллеги — товарищ Качинская и товарищ Шорин — наконец-то женятся. И потому, дорогие будущие гости, прошу вас собрать все ненужные вам предметы быта, труда и обихода для обмена их в колхозах на продукты питания и отмечания.
— Шо? — переспросил Ангел.
— Кушай хорошо, — огрызнулся Моня. — Говорю, кто хочет, чтоб у этих двоих была нормальная свадьба, приносите всякое, что можно на еду поменять. Деньги тоже пойдут.
Посыпались вопросы к докладчику: что нести, куда нести, можно то, можно это — Моня охотно отвечал.
Арина под шумок сбежала на крыльцо. Через пару минут к ней присоединился Ангел.
— А вы с Давыдом Яновичем действительно женитесь? Вот прямо друг с другом? — ошарашил он Арину вопросом.
— Ну… да. Ты же слышал.
— А я смогу приходить к вам в гости?
— Конечно.
— И когда Давыд Янович будет дома?
Арина засмеялась. У них в классе каждая девочка обожала одного двух солистов местной оперы — хрупкого, чуть женственного тенора Лазоревского или мощного брутального баритона Латермана. Войны шли нешуточные. До слез и порванных чулков. Никогда Арина не думала, что кроме «лазористок» и «латерманьячек» встретит еще и заядлого «шориниста».
— Да заходи, конечно. Можешь и Наташу свою взять, будем дружить семьями…
— Она меня бросила, — с отчаяньем в голосе произнес Ангел, — вроде, все нормально было, а тут «не до тебя, дурака, я серьезными вещами занимаюсь». Тоже мне, серьезная…
— Да ладно тебе грустить, мало ли в Левантии девушек?
— Такая — одна, — убежденно и твердо произнес Ангел.
«Какой же он все-таки еще малыш!» — умиленно подумала Арина.
Вечером в кабинет Арины зашел Шорин.
— Ты долго еще? — спросил он, потягиваясь.
— Да уже все. Сейчас попью чаю — и спать лягу.
— Здесь?
— А где еще?
— Дома… Ну, у меня дома. Пойдем, у меня там комната отдельная.
— Давай после свадьбы.
— Не, ну скромность, конечно, украшает невесту, но вот так-то зачем?
— Не представляю, в каком, гм, статусе появлюсь завтра возле вашей уборной. Не хочу пересудов, а тем более — оскорблений.
— В статусе человека, который утром хочет в сортир. А мои соседи берегут свое здоровье. Поэтому делают зарядку, чистят зубы и никогда не обсуждают моих близких. Ну, кроме Варяга. Но если ты обещаешь не гонять кота Гандлевских и не грызть чужую обувь…
— Я постараюсь.
— Давай помогу тебе собрать манатки, — Шорин открыл шкаф и решительно приступил к делу.
— Мам! Познакомься с моей невестой! — крикнул Давыд с порога, опуская на пол вещмешок со всеми Ариниными пожитками.
— Ирочка! Где ванная, ты знаешь. И если отведешь туда Доду, буду благодарна. Так и не завел привычку мыть руки после работы, — спокойно сказала Белка, ставя на стол третью чашку.
Давыд не соврал — у него была собственная комната. Арина даже видела дверь туда, но принимала за стенной шкаф. Впрочем, по размеру она от стенного шкафа отличалась несильно. Кровать, узкий шифоньер, пара книжных полок, кусок одеяла, постеленный на пол, вероятно, для Варяга, — даже от этого скромного убранства в комнате было тесно. Но вместились в комнату еще и три украшения: вырезанная из старого журнала литография крейсера «Варяг» (так вот в честь кого Шорин назвал пса, поняла Арина), фотография Яна Шорина в рамке на полке и топорного вида деревянная лошадка на окне.
Но все равно Арина внезапно поняла, что она дома. Наконец-то дома. И усталость, которая копилась в ней все эти годы, навалилась — и заставила Арину расплакаться.
— Ну ты чего? — смущенно спросил Давыд, переминаясь у входа. — Ну да, так себе комнатушка, и окно на помойку. Ну ты погоди, я слышал, сейчас дом для милиционеров строят, может, нам с тобой комната достанется…
Арина не понимала, что он говорит. Она наконец-то жила. Дома. Она рухнула на кровать. Тут плакать стало абсолютно невозможно — молотя во все стороны хвостом, на кровать запрыгнул Варяг и принялся слизывать слезы шершавым языком. Вскоре они уснули в обнимку.
Утром ее разбудило рычание Варяга.
— Представляешь, он тебя от меня защищает, — захохотал Шорин, увидев, что Арина открыла глаза. — Я только руку протянул тебя растолкать — а он чуть в драку не полез. Учти, кудлатый, я ревную.
— Варенька! Иди кушать! — раздался голос Белки. Варяг тут же бросился из комнаты.
— К вам это тоже относится, — добавила Белка сурово, — а то только Варенька моей еде радуется.
— Мам, ну хватит Варяга Варенькой называть, он все-таки самец, ему неприятно, — попросил Шорин, целуя Белку в макушку и садясь за стол.
— Ирочка, садись, поешь, пока эти самцы все не слопали, — улыбнулась Белка топчущейся у стола Арине. — Тебе надо хорошо питаться. Это сейчас твоя главная обязанность. Хорошо есть и хорошо спать.
Давыд помял рукой шею.
— Это мне до февраля на полу спать? Я после сегодняшней ночки совсем деревянный.
— А то и до марта. Умей отвечать за свои поступки, — назидательно произнесла Белка.
— Я буду двигаться. Вчера как-то внезапно заснула… — потупилась Арина. — Давай разомну.
Давыд подставил плечи — и разве что не замурлыкал от удовольствия.
— Я кофе сварю? — предложила Арина, когда Давыд снял ее руки со своих плеч и поцеловал.
— Правило этого дома номер один. Готовить кофе, гладить одежду и чистить обувь здесь имеют право только мужчины. Потому что вы, женщины, в этом ничего не понимаете, — торжественно объявил он — и раскочегарил примус. — Иди одевайся, нам еще перед работой с Варягом погулять надо.
— Сейчас, только посуду помою, — отозвалась Арина так, как будто слышала эту фразу каждое утро уже много лет.
Моня постоянно забегал к Арине с какими-то вопросами, уточнениями и предложениями по поводу свадьбы. Арина отмахивалась: мол, на работе — только с рабочими вопросами. На самом деле, она не могла представить все то, что говорил Моня. Что значит — какие мелодии будет играть оркестр? Это что, целый оркестр будет играть в честь нее? Сидеть во главе стола, слушать какие-то тосты в свою честь, целоваться с Давыдом у всех на глазах — это все звучало как-то странно, как из другой жизни.
Но один из вопросов заставил Арину задуматься. «Ты уже всех пригласила, кого хочешь видеть, или мне это взять на себя?» — спросил Моня где-то между обсуждением закусок и выбором цветов на стол.
Кого она хотела бы видеть? Давыда, Белку, Моню — но они и так будут, особенно Давыд.
А кто еще? Коллеги — будут. Бывшие однокурсники… Особо близких друзей среди них у Арины не было и в годы учебы, и тем более сейчас. Сослуживцев по госпиталю? Где их искать, Арина не представляла. Александр Зиновьевич в столице, вряд ли приедет, а остальные — еще дальше, разъехались по всей стране. Разве что…
— Если ты займешься еще и моими гостями — будет здорово, — сказала она Моне, а сама побежала на кладбище.
Шла она, вроде, недолго, но мыслей передумать успела множество. Хочет ли она видеть Кирилла Константиновича на свадьбе? — Пожалуй да, но настоящего, такого, с которым она познакомилась, а не того, какого видела в последний раз, — развязного, шатающегося, странного и страшного. Как представить Кодана Давыду? Как друга, знакомого, приятеля? Не обидится ли сам Кодан, что Арина, до того почти не говорившая с ним о личном, зовет его на свадьбу?
Вопросов было куда больше, чем ответов. И перед самым входом на кладбище возник еще один — почему Арина решила, что Кирилл Константинович будет на кладбище именно в это время? Не живет же он там. И где его искать, если на кладбище его не окажется?
Но искать не пришлось — Кодан сидел на скамеечке, сколоченной Михалом, возле ручейка, разделяющего старое кладбище и новое.
При появлении Арины он встал, снял шляпу и приветливо поклонился.
— Ирина Павловна! Не ожидал встретить вас так рано! — улыбнулся он ей.
Арина почувствовала, как напряжение внутри спадает: Кирилл Константинович был рядом, и это был тот самый Кирилл Константинович, которого Арина знала. Мягкий тихий голос, скромная полуулыбка, взгляд чуть опущен и обращен куда-то внутрь.
— И я рада вас видеть, Кирилл Константинович. Как вы? Поправились?
— Благодарю вас, чувствую себя отменно.
— А что с вами было? Честно сказать, выглядели вы пугающе.
— Умоляю, не принимайте близко к сердцу. Небольшая инфлюэнца, не более…
— И такие осложнения? Вам обязательно надо проконсультироваться с хорошим неврологом. Сейчас соображу, кого вам посоветовать.
— Прошу, не утруждайте себя. Все уже совершенно прекрасно!
— Может, пройдемся? — Арина не знала, как теперь перейти к главному, и надеялась, что на ходу будет лучше думаться.
— Был бы рад, но жду уважаемого Михала Вацлавовича. Он должен мне помочь в одном деле.
— Ох, Кирилл Константинович, прошу вас, будьте осторожны. Михал — юноша увлекающийся, не все, что он делает, одобряется уголовным кодексом.
— Вы сегодня на редкость заботливы! Но позвольте вас успокоить — ничего незаконного мне не требуется. Только ответы на несколько вопросов по истории кладбища.
— Я хорошо знаю Южное кладбище — и готова ответить на любые ваши вопросы.
— Очень любезно с вашей стороны! Но тогда, боюсь, мне будет неудобно перед Михалом. А вот, кстати, и он.
Арина вскочила со скамейки — и быстро отвела Михала в сторонку. Ей наконец-то стало все ясно. Вот чем объяснялось то, что Михал с зимы не пил (Вазик подтвердил — ни капли), чем объяснялось странное поведение Кодана.
— Михал! Что вы там за дела творите? — шепнула она сурово.
— О! Мы с паном Тадеушем такое дельце придумали! Ну, то есть придумала, конечно, пани Боярская, а мы только так… Я вот — и художником и продавцом. У меня это… клиентура проверенная.
Арина схватилась за голову.
— Михал, ты хоть понимаешь, что это незаконно?
— Пани Боярская сказала — комар носа не подточит. Пан Боярский весь день законы читал, говорит — все честно. И польза людям. Не водкой же торгуем!
Арина разозлилась. Объяснять что-то этому дураку — бесполезно. Придется действовать по закону.
— Николай Олегович! Я знаю, кто в Левантии торгует наркотиками, — решительно заявила она прямо с порога, добежав до каретного сарая, как будто за ней гнались.
И принялась строчить показания.
В пятницу, 29-го августа, Моня назначил сбор вещей. Особый отдел уже с утра напоминал лавку старьевщика. Моня с видом заправского аукциониста руководил процессом.
— Пальто на вате, черное, суконное! Прекрасная вещь в хорошем состоянии! Благодарю!
— Калоши новые, парные, на красной подкладке, без монограммы! Размер — около сорокового! Замечательно!
— А это ты что принес? — вдруг закричал Моня на одного из рябчиков.
— От отца остался… У нас никто не пьет — только простаивает. Торговать-то нельзя…
Моня выхватил из рук рябчика странную конструкцию из бака и труб и прижал к себе, как младенца. — Как твоя фамилия?
— Степанов…
— Выражаю устную благодарность стажеру Степанову за экономию материальных средств! — торжественно провозгласил Цыбин и добавил намного тише: — Сахар добавляем, водку вычеркиваем.
Ближе к вечеру имущества оказалось достаточно даже на взгляд Мони.
— А можно я вам… себя сдам? — тихо спросил Цыбина Володя Камаев.
— Не, у нас это… крепостное право отменили.
— Я не крепостным… Я художником. У меня все соседи уже портреты свои заказали… и эти… по фотографиям… ну, чтоб большие были.
— А это идея. Поедешь завтра с нами. И еще пару товарищей сагитируй — для менее художественных работ: помочь фрукты собрать или там дрова наколоть…
— О! Кстати, я и наколоть могу, — улыбнулся Володя, показывая кривоватые буквы «ВОВА» на костяшках пальцев, — я ж с флота, у нас многие умели…
— А вот такую живопись мы поощрять не должны, так как пользуется она популярностью у криминального элемента, которому уподобляться не стоит, — улыбнулся Моня, — но приборчик возьми. Может, и пригодится.
Арина усмехнулась про себя. Моня автоматически почесал левое предплечье. Как-то раз она видела Моню без сорочки — и знала, что именно на этом месте изображена дикого вида русалка.
Конечно, сбор вещей был зрелищем увлекательным, но работы никто не отменял, так что пришлось все-таки Арине отправиться к себе в кабинет.
Куда через некоторое время постучала Лика.
— К тебе можно? Хоть отдохну — ты единственная, кто на меня не пялится, как на оживший труп, — вздохнула она.
Арина опустила глаза. Она привыкла к людям с различными повреждениями, но Лика с рукой на перевязи и тридцатью швами на лице выглядела… В общем, Арина хорошо понимала тех, кто крестился ей вслед.
— Это не на продажу, это лично тебе, — Лика принялась доставать из сумки нечто огромное, белое и невесомое.
— Что это?
— Парашют. Натуральный шелк. Один раз жизнь мне спас. Бери-бери! Лучшей ткани на свадебное платье и не придумаешь!
Арина опустила лицо в прохладную гладкую ткань, чтобы не было видно, как она плачет.
Утром катафалк, под крышу забитый всяким барахлом (Моня присовокупил к собранному диван из Арининого кабинета и какую-то мебель из своего сарая) отбыл по окрестным колхозам закупаться на свадьбу. Вернулись вечером в воскресенье в пустом катафалке (Моня от греха подальше сгрузил все наменянное к себе в сарай) — очень довольные, но молчаливые.
— В этот раз третьего сентября не будет, — грустно констатировал Моня, когда они вчетвером ехали на очередное происшествие.
— То есть завтра будет четвертое? — подняла брови Арина.
— Не, в смысле праздновать не буду, никакого настроения. Дотерплю уж до седьмого, — Моня печально вздохнул. — Дава! Сядешь ты наконец?
Давыд стоял, скрючившись, нависнув над Вазиком, и канючил:
— Ну посмотри еще раз, ну пожалуйста! Ну может, что-нибудь можно сделать? Любые деньги, ты же знаешь, за мной не заржавеет.
Вазик смотрел на дорогу, не обращая внимания на Шорина.
— На что это он его уламывает? — поинтересовался Ангел.
— Да принес ему остатки мотоцикла, разве что не в носовом платке. Он сначала упал
с третьего этажа, потом горел… в общем, так себе видок, — обстоятельно объяснил Моня, — даже Вазик чинить не взялся. Вот и ходит за ним, мол, почини-почини.
— Да что ему эта железяка? — не выдержала Арина. — И так последние деньги на эту дурацкую свадьбу ухлопал…
— Эта железяка нам жизни спасала не по разу. С драконом-то в чем сложность — Особыми способностями его фиг убьешь, а вот пулей — запросто. Так что самое простое — узнать местоположение, да и разбомбить вместе с окружающим квадратным километром. Так что петляли вдоль линии фронта, как зайчики. Сначала на лошадях, а потом Серого… добыли. В общем, он ему не железяка, а друг. Покойный.
— Вот скоплю денег — куплю Давыду Яновичу новый. Когда у него день рождения? — мечтательно прошептал Ангел.
— Через два месяца.
— Не успею…
— Ну, у него каждый год день рождения… Вот через тринадцать лет ему как раз пятьдесят стукнет — сможешь накопить.
Ангел начал что-то прикидывать в уме, шевеля губами и загибая пальцы.
Первое, что бросилось в глаза по приезде: на стене детского дома углем была нарисована опрокинутая буква В — знак «Маскарада».
— О! Новенькие пожаловали, — протянул Моня.
— Ага, скоро каждый мальчишка, разбив мячом окно, будет такую же загогулину рисовать, — поддакнул Ангел.
Арина вздохнула. Забавное наблюдение, конечно, только из открытой двери склада детского дома вместе с перьями из разорванной подушки вырывалась такая тоска, что хоть вешайся.
Она прикусила губу и пошла выполнять работу.
В отличие от прошлого «Маскарада» этот, кажется, ничем не брезговал. Склад выглядел совсем пустым. Стопка ночных горшков у стенки, несколько разломанных игрушек на полу — и перья, перья…
Шорин вышел во двор, закрыл глаза… И вдруг выматерился. Моня подскочил удивленный.
— Ты что творишь? Тут дети!
— Да… Старую знакомую встретил.
— Что? Та, из прошлого «Маскарада»?
— Она самая. Куражилась как хотела. Веселая, радостная, как пьяная.
— Ребят, — Арина подошла в задумчивости, — что-то тут не то. Прошлый «Маскарад» замки ломал, а тут — открыт аккуратненько.
— А где у вас обычно лежит ключ от склада? — поинтересовался Моня у директора детского дома.
Директор — худая до изможденности женщина одних с Ариной лет — посмотрела на него испуганно.
— У нас тут со сторожами плохо, так что мы решили, — она со всхлипом втянула в себя воздух, — в спальне у старших его хранить, за портретом Ленина. Туда никто не полезет, дети воспитанные. А чужого человека кто-нибудь бы заметил.
— Так, пойдемте к портрету, — решительно сказал Моня.
— А мне бы, — тихо добавил Шорин, — с вашей старшей группой познакомиться.
— Да, пройдемте, я покажу… — мелко закивала директор. — А старшая группа сейчас на прогулку выйдет.
Дети вышли строем. Они не выглядели несчастными — болтали, смеялись, подпрыгивали. Увидав их группку — начали болтать куда громче, показывая пальцами на Шорина.
Моня переговорил с воспитательницей — немолодой женщиной с прямой спиной, та кивнула — и Моня жестом подозвал Шорина.
Арину поразило, как серьезно Давыд разговаривал с детьми. Приседал перед каждым на корточки, то вытянувшись, то чуть сгорбясь, чтобы каждый раз смотреть глаза в глаза. Что-то тихо говорил, внимательно слушал ответ. Несколько раз дал примерить фуражку, а самому бойкому пацану — даже потрогать пистолет.
«А ведь Моня прав — из Давыда получится хороший отец», — подумала Арина. И только тогда заметила, что Шорин с детьми не только разговаривал. С каждым он старался улучить момент, когда ребенок отвлечется, или заглядится на блестящие пуговицы шоринской формы, или начнет что-то долго рассказывать, — и проводил рукой вдоль спины ребенка. Как тогда с Васько… и с самой Ариной.
Одну девочку Шорин после беседы взял на руки — и отнес к Моне.
— А вот наша пострадавшая, она же невольная соучастница, она же свидетельница. Давай, Жанночка, расскажи про тетю.
— Она такая красивая была, как из кино! — начала Жанна восторженно, от волнения дергая Давыда за туго стянутые резинкой волосы. — Подошла к ограде, спросила, это у меня помада или губы такие яркие. А потом накрасила меня своей помадой, а потом еще рассказывала про Золушку, только не настоящую, которая про жука пела, а какую-то дурацкую. А потом я ничего не помню, а потом только я оказалась в коридоре, и наш электрик Даниил Иванович меня ругал, что я гуляю, когда все уже в столовой. А тетю ту я больше не видела. Я думала, это я сплю, а потом мальчишки стали смеяться, потому что у меня помада размазалась.
— Вон видишь тетю? — Давыд повернул Жанночку в сторону Арины, — скажи, чем эта наша тетя от той отличается.
— Да совсем не похожа. Эта обычная, а та сказочная.
— Не. Так у нас, дружочек, ничего не выйдет. Давай в подробностях и деталях. Вот волосы, например.
— У этой они серые и короткие. А у той белые и длинные — как у тебя, дядя.
— Вот молодец! — Давыд поцеловал Жанночку в щеку. — Сейчас дядя Моня подробно запишет все, чем эти тети отличаются. Про волосы, а потом ты про глаза расскажешь, про рост, про одежду… В общем, сейчас будем все про эту тетю вспоминать. Потому что она знаешь кто?
— Фея?
— Не-е-ет. Злая колдунья! А мы ее ловить будем. Как добрые колдуны.
— А разве милиционеры-колдуны бывают?
— Бывают-бывают. Давай теперь про глаза.
Арина стояла, умиленно слушая. Еще никогда допрос свидетеля не был таким трогательным.
Жанна, как маленькая обезьянка, лазала по Шорину. Заплела ему косы, штук пять, не меньше, обцеловала всего, а еще взяла обещание, что он непременно придет еще, причем обязательно с собакой.
Когда с показаниями было покончено, Арина отошла за угол покурить.
— Тварь жирная! — услышала она голос директора.
Конечно, Арина не считала, что все на свете должны ее любить, но услышать такое от едва знакомого человека было несколько неприятно.
— Ой, извините, это я не вам, — директор детского дома подняла на Арину заплаканные глаза. Арина протянула ей папиросу. Та взяла с благодарностью.
— Представляете, звоню в Наробраз, говорю, мол, так и так, ограбили, уже завтра детям есть нечего будет. А они мне — мол, решайте на месте, через неделю-другую что-нибудь придумаем. Тварь жирная! Зажравшаяся мерзкая тварь! Ненавижу! Хуже фашистов! — женщина плакала навзрыд.
— Мне надо с товарищами посоветоваться, кажется, были какие-то резервы на такой случай, — Арина побежала к своим.
Все трое выслушали внимательно. Моня выразительно посмотрел на Давыда. Тот, в свою очередь глянул на Арину. Та кивнула.
— Монь, а хватит там? — нерешительно спросил Шорин.
— Еще как! Я же это… с запасом покупал. Там за один диван наш любимый пять мешков картошки выдали и еще яблок на сдачу.
— Так что мы стоим? Поехали!
Моня с Давыдом уговорили Вазика помочь — тот и не возражал.
Погрузка в Монином сарае и разгрузка на складе детдома прошли быстро и задорно. Директор смотрела округлившимися от удивления и восторга глазами.
Моня отвел ее в сторону.
— Тут еще немного деньгами…
— Что вы, Мануэль Соломонович! Не надо! Детки сыты — с остальным справимся! Она снова плакала, но уже от радости.
Из детского дома выбежала Жанночка.
— Уже вернулся? — спросила она у Шорина строго. — А почему без собаки?
— Извини, не успел за ней заехать.
— Это неправильно, — отчитала она его, — я тебя уже с собакой нарисовала. Вот.
Она протянула Давыду мятый листок. На нем красивый милиционер держал на поводке большую собаку. Милиционер почему-то был обут в оранжевые тапочки.
— Это я? А что это я в тапочках?
— Ничего ты не понимаешь! Это сапоги. А оранжевый — просто самый красивый цвет. Вот я тебе им сапоги и нарисовала! — она поцеловала Давыда и убежала.
— Умеешь ты, Цыбин, подарки делать, — вздохнул Давыд, когда они возвращались в каретный сарай. — Скажи, Арин, лучший же подарок на свадьбу.
Арина закивала головой.
Вечером Давыд и Моня зашли по старой памяти к Арине выпить по бутылочке пива после работы. Сидеть пришлось на двух чурбаках, притащенных из дровяного сарая. В дверь тихо постучали.
— Войдите, — серьезным голосом произнесла Арина.
— Значит, свадьба отменяется? — спросил Васько, проскальзывая в дверь. Моня развел руками.
— Вот самое обидное. Бражка стоит, аппарат есть, так что в случае чего — напоить могу всю Левантию. А вот накормить — увы.
— Мне тут тетка полсвиньи прислала… Ну это… — Васько всосал в себя, кажется, весь воздух, что был в комнате, — вы возьмите, в благодарность. Это ж вы нас с Дашей познакомили… И дело вы хорошее сделали.
И это было только начало. Каждый день к Моне, Арине и Давыду подходили сотрудники УГРО и стыдливо предлагали какие-то продукты на свадьбу. Кто-то принес фруктов из своего сада, кто-то — картошки и буряков из запасов…
Рябчики просто позвали Моню на ночную рыбалку с уговором — весь улов пойдет на свадьбу.
И очень жалели, что ни толком засолить, ни завялить рыбу не успеют.
Тут уж Моня взял на себя командование — и показал, как коптить рыбу в железной бочке.
Моня рассказывал подробности ночных приключений всем, кто интересовался, почему все рябчики УГРО так упоительно пахнут копченой барабулькой.
А в пятницу всех троих вызвал Яков Захарович.
— Скажите, ребята, вы не могли бы свадьбу вашу перенести? — начал он без предисловий.
— На сколько примерно? — ответил Моня неохотно.
— Лучше бы на год-другой. Но если совсем невозможно — хоть на неделю.
— Исключено. Люди из других городов приедут, отменять приглашения поздно, неделю их тут мариновать — вообще не дело…
— Моня, ты из меня зверя-то не делай. Я ж только рад за эту парочку, — Яков Захарович кивнул на Давыда и Арину, как будто бы они были где-то далеко, — но сам пойми. Шорин у нас один такой. Лику мы с тобой договорились беречь, до работы особо не допускать, а значит, в воскресенье у вас с Давыдом так и так рабочий день.
Моня кивнул.
— Теперь Арина.
— У меня в воскресенье выходной, — робко заметила Арина, умоляюще глядя на Якова Захаровича.
— Помню, но нет. Не выходит. Потому что ваш научный отдел хуже Особого. Ни одного ответственного человека. Ваш драгоценный Евгений Петрович записался на какую-то конференцию судмедэкспертов в Москве. Вот, телеграмму прислал. Мол, отбыл на конференцию в соответствии с январскими договоренностями. А я, значит, помни, отпускал я его в январе, или он сам придумал.
— А Таборовские?
— А у Таборовских сегодня ночью дочь родилась. Так что, боюсь, они не выйдут.
— Не выйдут, — эхом ответила Арина.
— Получается — вы оба в воскресенье работаете. И Моня ваш — с вами за компанию.
— Яков Захарович! — лениво протянул Моня. — Ну сами подумайте. Вам точно надо, чтоб мы весь день тут сидели? Или вам важно, чтобы в случае чего мы выехали оперативно?
— Скорее, второе.
— Так свадьба будет в десяти минутах отсюда медленным шагом. Посадим дежурного на телефон, если что — мы мигом.
Яков Захарович хотел что-то возразить, но только рукой махнул.
— В общем, сидите, где хотите, но предупреждаю, криминальный элемент по воскресеньям не отдыхает. Так что горько там или не горько — поедете в свадебное путешествие на место преступления.
— Так точно, — молодцевато козырнул Шорин, пытаясь погасить улыбку от уха до уха.