Воимир с трудом поднялся и посмотрел по сторонам. Серый туман, как живой, уползал за реку, открывая темно-багровую, почти черную воду. Вокруг таким же туманом истаивали тела в серых доспехах. Навь забирала свое. В голове прояснилось, холодом обжег страх. «Где Даренка, где Зоран?». Мир плыл перед глазами, качался, причудливо менял очертания, боль дергала раненый бок, пахло кровью и какой-то гнилью. Воимир подошел к упавшему рядом коню, открыл подсумок, достал даренкино зелье, быстро выпил, поморщился. Зелья у Дары отлично работали, но почему-то всегда выходили невероятно горькими.
Зоран лежал на правом краю поля, было ясно, что подняться ему не суждено. Воимир сперва увидел алый плащ, которым так гордился друг, и только потом, почти минуту спустя понял, что побратима больше нет. Забыв о боли, он подошел ближе, и край плаща вдруг шевельнулся. Воимир рванулся вперед, мелькнула безумная мысль, вдруг ошибся, вдруг брат жив! Ноиз-под плаща показалась узкая ладонь, на Воимира взглянули серые глаза. «Дара!»- выдохнул он. «Живая!».
«Зоран жив?» — спросила девушка, почти девочка, и тут же побледнела, поняв, что услышит. «Нет… Но мы закрыли границу, а он сберег тебя». Дарина словно окаменела: «На все Велесова воля». Слова звучали странно, так могла бы говорить статуя на родовом капище — бесстрастно, холодно, мертво. Ни жизни, ни боли в этих звуках не было. «Пойдем, Даринушка. Веление княжье мы выполнили, дело сладили. Надо отнести Зорана домой. Пойдем».
Двое уходили от границы, увозя на наскоро сделанной волокуше третьего, покрытого алым бархатным плащом. В спину уходящим впивался нечеловечески холодный, недобрый взгляд. Нечто смотрело им вслед изклубящегося тумана. «Вы не победили. Мы не проиграли. Людской век короток. Мы просто подождем».