Ирина открывала для себя новый мир. Каждый день приносил ей новый дар, новое осознание собственного могущества. Наставница оказалась права — многое оставалось ей недоступным. Однако всегда есть больше одной дороги к цели. Да, Ирина не могла напрямую забрать энергию у птицы или дерева, зато она могла сделать крадник, да не один. Крадник, сделанный на одну из подружек помогал поддерживать собственную красоту без особых усилий. А что при этом потенциальная конкурентка за внимание сильного пола покрылась дивными прыщами — дело житейской, пусть сладкого меньше ест. Крадник, поставленный на сына главы администрации обеспечил приятный денежный ручеек, а этот баран даже не замечал, что его финансы поют романсы. Да и зачем ему, все равно папаша все купит.
Неплохо себя чувствовала и Инга Геннадьевна. Ученица оправдывала ее ожидания. Ученическая клятва, данная Ириной, подразумевала, что четверть любого прибытка напрямую отправлялась Инге. Девочка развернулась так, что скоро про откат, вызванный атакой на гранинскую соплячку, можно будет полностью забыть. Конечно, Ирине стоило бы быть осторожнее, но говорить ей об этом Инга не собиралась. Во-первых, девчонка шкодила только в школе, так что деревенские вряд ли что поймут, а во-вторых если она сама о себе не беспокоится, то кто ей доктор. Инга в няньки точно не нанималась. Ее дело — учит, вот она и учит. А уж как науку применят — не ее проблема. Да и деревенские новости отвлекали излишне внимательных от мелких школьных неприятностей.
Последняя новость вообще была сногсшибательной. Началось все с того, что у Михалыча пропал козел. Черный, с роскошными рогами, он был внуком того самого Шайтана, носил гордое имя Беспредельщик, если короче — Бес. Михалыч осенью решил отправить его на заслуженную пенсию, и передав козочек Бесову сыну, рыжевато-каштановому Бандиту, перевел начинающего пенсионера на дальний выгон. Там Бес и пропал. Михалыч своих животных ценил, так что крик поднял на всю округу и привлек к поискам всех, кого смог.
Лельку все эти события интересовали постольку-поскольку. То, что Ирина промышляет крадниками, девочка поняла сразу, но рассказать никому не могла. Достаточно было представить, как она подходит к любой из Ирининой свиты и сообщает, что их признанная королева школы навела на подружку порчу, после чего собеседница поднимает визг и в лучшем случае дерет Лельке косы. От такой картины всякое желание вмешиваться в Иринины дела исчезало. О себе Лелька не волновалась, отцовский медальон исправно выполнял свою функцию, охраняя девочку от мелких и крупных неприятностей ведьмовского характера.
Тем неожиданнее оказалась тетка, налетевшая на нее с воплями на выходе из школы. Из криков и визгов следовало, что Лелька — ведьма и колдовка, похитила Михалычева Беса, принесла его в жертву и навела на тетку и ее дочку страшную порчу. Из-за этой порчи у них дома черт знает что творится, все ломается, теряется, по ночам черти скребутся, сметану воруют и молоко прямо из коровы пьют. Лелька бы на такое лишь плечами пожала, но, во-первых, тетка пыталась вцепиться ей в волосы, а во-вторых, она была матерью самой противной девицы из Ирининой компании. Было еще и в-третьих. Лелька знала, в чем причина всех теткиных несчастий, о которых та с упоением голосила. Знала, потому что подслушала один интересный разговор. Знала, но сказать не могла. Разговор был между дочерью крикуньи и Ириной, а в эти дела Лелька лезть решительно отказывалась.
Пару недель назад, пытаясь наладить контакт с домовым школьного здания, Лелька забралась в забытую кладовку, которую все считали закрытой. Домовой ей был нужен, чтобы приглядывать за двоюродной сестрицей, уж больно резво та взялась за ведьмовство, как бы чего не вышло. Однако вредный домовик на контакт не шел, на глаза не показывался, только хихикал по углам и кидался шариками из паутины, пару раз даже с пауками. Лелька уже почти плюнула на все попытки контакта, в конце концов, не хочет домовой знать, что ему на голову того и гляди свалится, пусть живет как знает. Собираясь выбраться из кладовки, девочка услышала голоса. Разговаривала Ирина с одной из своих прихлебательниц, той самой. Что сейчас со злорадством наблюдала за истерящей матерью.
— Тебе хорошо, Ир. У тебя мамашка вообще мышей не ловит, делай что хочешь, лишь бы тихо. А за мной, с тех пор как сестрица старшая залетела в городе от незнамо кого, смотрит в четыре глаза. Ни в клуб, ни в киношку, ни погулять. Знай долбит свое: «Учись, учись». У меня от этой учебы уже уши опухли.
— Слушай, ну что ты как маленькая. Найди матери дело, чтобы ей стало не до тебя.
— Да какое я ей дело найду! Пока сестра здесь жила, все легче было: и малой орал всю дорогу, и пилила она ее, а не меня. А сейчас, когда Туська дверью хлопнула, мать знай за мной следит. Куда пошла, когда пришла, зачем взяла… Достала, назола!
— Ну если хочешь, можно найти твоей мамашке занятие. Ей надолго хватит.
— Да? И какое?
— Вот смотри: возьми эту штуку, положи куда-нибудь дома, где не сразу найдут и подожди дня три— четыре. Дальше все сама увидишь.
Судя по ситуации, эта идиотка так и сделала, и теперь в доме вовсю шуровала шишига. Лелька помнила встречу с этим неприятным существом у Веры Васильевны, но там домовой помог. Он был опытный и после небольшой помощи сам справился с незваной гостьей. Здесь, собственно, можно было попробовать тот же метод, но помогать скандальной тетке решительно не хотелось.
Находиться в центре скандала становилось все сложнее. Кричащая совсем разошлась, она выкрикивала ужасные вещи в адрес Лелькиной мамы, оскорбляла отца, угрожала то ли священником, то ли директором школы. Лелька поняла, что сил держать лицо уже не осталось и сейчас она позорно заревет. Ей ужасно хотелось спустить на тетку заклинание заикания или спотыкашку, но правила веды были строгими. Ведающая никогда не нападает первой, если нет угрозы жизни и здоровью, не берет чужого и всегда честна с теми, кто пришел за помощью. Нарушившая это правило хоть раз становилась ведьмой. После особенно грязного пассажа девочка поняла, что все. Ведьма так ведьма. Она мысленно составила наговор и уже открыла рот, но тут вмешался кто-то еще.
Открыв глаза (сама не заметила, как зажмурилась), Лелька увидела Олега, того, кому она сама надевала обережный браслет.
— Так, Лидка… Ты чего орешь-то? Как была в школе крикуньей, так и осталась. Чего на девчонку кидаешься?
— Да какая она девчонка! Ведьма она, колдовка. На меня порчу навела, на дом на мой. А ты чего вообще лезешь? Шел мимо — так иди.
— Ты мне не указывай давай. Мужем докомандовалась — сбежал да так, что до сих пор не нашли. А на племяшку моего друга наезжать нечего. Вон, коровушку свою поучи, смотри — стоит, скалится.
— Хорошо тебе рассуждать, а мне-то хоть из дому беги!
— Ну а Леля при чем? Она что, в твоем дому бывала?
— Не хватало мне еще всякого отродья в моем доме!
— Ты слова-то выбирай, а то пожалеешь. У Лельки родители были — дай бог каждому таких, а от тебя собственная дочь с дитем малым сбежала, так что непонятно, кто тут отродье.
Олег, после памятной поездки, так и не нашел времени заглянуть к Андрюхе и попросить Лельку снять браслет. Очень скоро он понял, что жизнь намного интереснее, чем ему казалось. Чего стоил только туманный клубок, который ежевечерне выкатывался из-за плиты на чай с пряником! Чай исчезал, а наутро находились вещи, считавшиеся безвозвратно утерянными — бабушкина еще серьга, Олегов стеклянный шарик, потерянный в 10 лет, кольцо жены, закатившееся в щель. Короче, снимать браслет не хотелось. Он и не стал.
Сейчас Олег видел тоненькую ниточку грязи, уходившую от Лидкиной дочки к их дому. По какому-то наитию он добавил:
— А про порчу лучше удочери спроси. Она точно знает, в чем там дело.
Лидия обернулась мгновенно и успела поймать ускользающий взгляд дочки. Как смотрит Ксанка, когда что-то натворила, Лида знала давно, так что поняла, что Олег похоже прав. Она порядком устала от собственного скандала, да и устраивать семейные разборки на школьном дворе не хотелось. Так что схватив дочь за руку, Лида поволокла негодницу домой для дальнейшего решения вопроса.
Лелька вытерла подступившие слезы и с чувством поблагодарила:
— Спасибо вам, дядя Олег.
— Да, ладно, Леля, чего уж там. Подумаешь, скандалистку приструнил. Ты мне куда больше помогла. Леля, я все спросить хочу — вот браслетик-то твой я ж не снял. И иногда очень интересные вещи вижу.
— Так давайте я его сниму.
— Не, не надо. Ты мне только скажи — он не вредный? Ну, носить его не вредно? Ты же говорила, что ядля него вроде батарейки.
— Не вредно. Здоровый человек и не заметит такой потери энергии. Да и рано или поздно он выдохнется. Я только не знаю, насколько его хватит, нет у меня такого опыта.
— Жалко будет, когда выдохнется. Так иногда интересно бывает!
Лелька про себя подумала: «Надо же, интересно ему… Повидал бы ты, дядя, Карпыча в натуральном виде». И тут же поправила себя «Впрочем, абасы он видел и, судя по всему, не сильно напугался». Поблагодарив еще раз нежданного спасителя, девочка отправилась домой.
История с шишигой, ставшей причиной скандала, имела неожиданное продолжение. Лидия, считавшая себя усердной христианкой, потребовала от батюшки Павла непременно освятить дом, что и было сделано. Шишигу, разумеется, это не впечатлило нисколько. Не была она прислужником дьявола, не якшалась с темными силами, просто, следуя своей природе, обустраивалась в доме, куда ее к тому же добром пригласили.
Убедившись, что священник не помог, Лидия потребовала от дочери отыскать зловредную штуку, которую та использовала для приваживания нечисти. Ксанка честно попыталась, но шишига дурой не была, дом ей понравился, так что заветный узелок никто не нашел, да и найти не мог. Тогда Лидия потащила в церковь саму Ксанку. Последствия этого посещения были неожиданны и настигли не Ксанку, а Ирину. Дело в том, что Ксения была крещеной, так что после похода в церковь и полной исповеди с последующей епитимьей, Иринин крадник с нее просто слетел. В результате Ксанка избавилась от проблем с кожей и волосами, а Ирина получила болезненный откат в виде роскошных ярко-алых прыщей. Прыщи не реагировали ни на какие мази и маски, цвели и множились, так что Ирина осела дома.
Откат был столь сильным, что немного зацепило и Ингу Геннадьевну, на что та немедленно разозлилась. Ирина сунулась было к ней за помощью, но быстро узнала, каково ученице, когда на нее гневается наставница. Пролечившись напрасно неделю, ведьмочка решила проблему привычным способом — повесила новый крадник на приехавшую в гости очередную Сашкину тетку. Сделать это оказалось не так просто, на контроль уходило много сил, а результаты были куда скромнее. Начинающая ведьма забеспокоилась, а покопавшись на рекомендованных наставницей сайтах, нашла крайне неприятное объяснение.
Выяснилось, что все взятое с помощью крадника, утекает от ведьмы как вода из дырявого ведра. Более того, если продолжить аналогию, дыра в ведре при этом растет, так что крадников надо все больше, да и расход энергии заметно увеличивается. Ирина поняла, что ей совершенно необходимо любой ценой увеличить собственную силу. Наставница, к которой она пришла с этим вопросом, сменила гнев на милость и обещала помочь. Мысленно же Инга потирала лапки. Девчонка ступила на заранее спланированный путь безо всяких усилий со стороны самой Инги. Это значило, что при успехе отката можно будет не опасаться. О том, что профит от полученной Ириной силы достанется не ей, а Инге, последняя предпочла умолчать. Пусть ученица для себя старается, все усерднее трудиться будет.
Лелька готовилась встречать весну. Последний день Мораны в этом году прошел спокойно, не принеся никаких сюрпризов в виде активных покойников или других потусторонних визитеров. Не считать же чем-то серьезным неожиданно приснившийся накануне Мораниного дня знакомый туман, из которого доносилось то ли шипение, то ли причитания. Со времени активации медальона Лелька тумана не боялась, так что ее Старичок-Огневичок спокойно лежал в сумке вместе с другими дорогими сердцу вещичками.
Сюрпризом для всей деревни стало триумфальное возвращение козла Беспредельщика. К великому удивлению сельчан, оплаканный Михалычем козлиный пенсионер доказал всем, что его рано списывать со счетов. В середине марта он гордо вернулся в родной козлятник и привел с собой… лосиху! Самую настоящую молодую лосиху, которая с готовностью протрусила за Бесом по главной улице и пристроилась в козлятнике поближе к кормушке. Правда вольностей лесная принцесса не позволяла, вымя проверить не дала и через несколько дней, переждав в комфорте последние холода, покинула неутешного Беса не попрощавшись.
В колодце за картофельным полем активизировался неугомонный Прошка. Зиму он не любил, поскольку лед не позволял ему свободно передвигаться, да и русалки, за которыми он так любил подглядывать, зимой спали. Сейчас же, предчувствуя скорый ледоход, Прошка выбирался из колодца прямо белым днем и висел над старым срубом мутноватым облачком. Лельке он сообщил, что получивший по осени подарки Карпыч «до невозможного радый» и что рыбы в этом году будет немеряно. Пусть только река освободится.
На третью пятницу Макоши Лелька решила попробовать погадать. С предвидением у нее было неважно, не хватало и силы, и мастерства, но заглянуть в будущее хотелось невыносимо. За зиму она сделала из полимерной глины все 40 славянских рез и намеревалась воспользоваться ими для гадания. Во вторую пятницу марта, взяв все необходимое, она устроилась на летней веранде. Здесь было зверски холодно, но зато никто не мешал. Резы показывали странное: подарок, опасность, камень и ключ образовывали совсем уж загадочное сочетание. Лельке эта комбинация ничего не говорила, так что, повздыхав о собственной неудельности, она просто сложила резы в мешочек и убрала подальше. Результаты же гадания записала в тетрадку, чтобы потом подумать над тем, что пыталась ей сказать судьба.
Провожая март, девочка впервые самостоятельно испекла традиционных жаворонков. Пекла она с добрыми пожеланиями, наговором для всей семьи на здоровье, удачу, долгую жизнь. На запах печева неожиданно явился Кондратьич. Всю зиму он прятался от Лельки по темным углам, не приходил на беседу, только исправно принимал угощение, но тут не утерпел.
— Здравствуйте, Кондратьич. Давно вас не видно было.
Домовой смутился:
— Дык, веда, дело то непростое.
— Вы о том, что Ирина наставницу нашла?
— Знаешь, значит… А кого нашла ведаешь ли?
— Чего не знаю, того не знаю. А отчего вы все-таки пропали?
— Вишь какое дело… Ирина наша ведьмой стала, хучь и слабенькой, а приказывать все одно могет. Ну и кровь ей помогает — она же моего рода. Вот и не хотелось мне промеж вас попасть, как промеж молота с наковальней. Веду и ведьму мир никогда не возьмет, вы посваритесь, да разбежитесь, а от меня только блинчик с ушами останется.
— Значит и дальше будете прятаться?
— Буду, дева. Это ж дело такое — разозлится на тебя наша ведьмочка, да и прикажет мне чего позаковыристей. А я ведь ее любой приказ сполнить должон. Ты ж не нашего рода, не Андреева корня значится… Так что боюсь, как бы худа творить не пришлось. Вот я и решил — подальше сховаюсь, поцелее буду. Извиняй, веда, если что не так, а только против природы не попрешь.
— Ладно, Кондратьич, мне все понятно. Но раз уж случилось побеседовать, прими от меня печенье. И позволь я тебя еще спрошу. К делам рода этот вопрос отношения не имеет, а ответ мне нужен.
— Ну если дела рода не причем, спрашивай, веда.
— Как зовут школьного домового?
— Эк ты спросила! Откуда ж в школе домовой? Дом — это жилище человеческое, в нем домовой и появляется. А школу никто домом не считает и не называет, нету там домовика и быть не может.
— Спасибо, Кондратьич, за ответ и объяснение. Больше тревожить не буду.
— Вот и славно. Бывай, веда.
Сказать, что полученный ответ Лельку озадачил — это ничего не сказать. Это что получается — домовика в школе нет, а паутиной в нее кто-то кидался? Да еще по углам хихикал! Эту неясность явно следовало прояснить и разъяснить, чем Лелька и собиралась заняться в ближайший учебный день.
Пока же она решила навестить прохиндеистого ауку, благо опасность стать жертвой абасы давно миновала. Старый гриб обрадовался несказанно, видимо играть в шашки с самим собой ему окончательно надоело. Но скоро Лелька поняла, что было что-то еще. Уж больно много этой самой радости для простого партнера по игре. Так оно и оказалось. Во время очередной партии аука застенчиво, что было для него совсем нетипично, попросил:
— Ведающая, вот ты ко мне с добром. Шашкам научила, одежку справила, понимаю я, что дерзко будет еще чего-то желать. Но попросить хочу, ты уж не серчай.
— Не буду. А что за просьба такая, что ты издалека начинаешь?
— Слыхал я, веда, еще летом, что имя ты броднице дала. А можешь меня поименовать?
Лелька опешила. Просьбы была совсем пустячной. Но глазки котика из Шрека, смотрящие на нее с физиономии пожилого гриба, показывали, что легкомыслие здесь неуместно.
— А скажи-ка мне уважаемый, зачем тебе имя надобно?
— Дык… сама, поди, слышала, как леший грозился грибом меня сделать, да в суп отправить. А буде у меня имя появится, у него такой власти не станет.
— В смысле, грибом тебя сделать не сможет, или в супе сварить?
— Сварить-то сможет, кто ж ему воспрепятствует, да еще в его же лесу. А вот грибом сделать — уже нет. И ежели я сумею удрать да схорониться, а то и в другой лес перебраться, то сделать он ничего не сможет.
— Если так все замечательно, то чего ж ты до сих пор без имени гуляешь?
— А кто б меня поименовал? Думаешь, веды в наш лес кажный день строем ходят?
— А другие люди?
— А они меня не видят. Да и потом, вот будь ты обычным человеком, да заговори с тобой гриб, что бы ты делать стала? Беседы с ним вести?
Лелька подумала и решила, что обычный селянин говорящему грибу бы не порадовался.
— Вот-вот, — правильно понял ее молчание аука. — У людей разговор при такой оказии короткий — сапогом мне по хлебалу, да и ходу. Так бегут, что никакая арысь не догонит.
— А кто ж тогда Ермолаю имя дал?
— Э-э-э, он свое имя хитростью получил. Давно то было, меня еще не было.
— А откуда ж знаешь?
— Да мне болотник прежний разболтал. Была в здешних местах девка красивая, из зажиточной семьи. Как впору вошла, женихи на двор потянулись. Родители-то ясно дело, выбрали самого крепкого хозяина, а девке-то красавец-певун полюбился. Да только нищим был красавец, как мыша при церкви. Вот и приладилась девка к нему на свидания в лесок бегать. А звали-то парня Ермолаем. Однажды закружил-заблудил его леший, а сам в его обличье к девице вышел. Где ж деревенской-то девахе морок разглядеть! Кинулась она ему на шею, по имени назвала. А не всякий знает, что как нелюдь имя получает, принимает он в тот момент истинный свой облик. Вот и лешак принял. Девица как его увидала — разума лишилась. Но имя он получил, с ним и существует.
— Страсти-то у вас в лесу какие! Спасибо, что рассказал.
— Так что, удостоишь меня имени?
— А Ермолай не осерчает? Мне с ним ссориться не с руки.
— Не осерчает, луной клянусь. Позволил он мне имя-то попросить.
— Ладно, будь по-твоему. Похож ты на красивый и крепкий белый гриб, так что будешь Беляном.
Стоило это сказать, как на глазах у изумленной девчонки аука и впрямь обернулся крепеньким белым грибочком, дико выглядящим на нерастаявшем до конца снегу. Но долго удивляться не пришлось, гриб подпрыгнул и снова стал прежним хитрованом-аукой.
— Благодарствую, веда. Большое дело ты для меня сделала. Я тебе вот еще что скажу — не верь шибко Ермолаю-то. Есть у него какой-то в тебе интерес. Он тебе зла, конечно, не сделает, но смекаю я, что зло и добро для вас с ним по-разному выглядят. Так что поберегись, веда.
— Спасибо за предупреждение, уважаемый Белян. Я добро крепко помню.
На этом, однако, неожиданные разговоры не закончились. Следующий настиг Лельку в школе, все в той же дальней кладовке. Она решила-таки установить дипломатические отношения с непонятной сущностью, которой нравилось кидаться паутиной в незваных гостей. Орудием доброй воли призвано было послужить печенье-жаворонок. И сущность неожиданно соблазнилась. Вид она имела жалостный до невозможности и выглядела как худой пацан лет десяти. Интересно, что одет был пацан, в отличие от того же Прошки, в физкультурную форму примерно годов пятидесятых. Сформировавшись изтумана, дух посмотрел на Лельку и спросил:
— Дашь печеньку?
— Вот ты быстрый! Апоздороваться?
— Все вы девчонки одинаковые. Столько лет прошло, а все одно — здрасьте, пожалуйста, будьте любезны… тьфу!
— Да ладно тебе, что плохого в вежливости?
— Да так-то ничего, — растерянно почесал затылок призрачный мальчишка. — печеньку просто хочется.
— Раз хочется — держи, — Лелька вручила кривоватую птичку школьному призраку, — а поговорить согласишься?
— А на урок тебе не надо?
— Так кончились на сегодня. Тебя как зовут?
— Пашкой звали.
— А как ты здесь очутился?
— На физре, пока Степаныча, физрука нашего, директриса вызвала, я на сосну на спор залез. Ну и свалился. Сперва удивился даже — вроде так грохнулся, а не больно. А потом понял, что болеть уже нечему.
— Это сколько ж ты здесь казакуешь?
— С пятьдесят третьего года. Скучно — жуть. Поначалу ничего было, девчонок пугал, сторожа еще. А потом надоело. А как нынешняя директриса появилась, так и все, сижу, вылезти боюсь.
— А что так?
— Так ведьма она. Или изничтожит, или пакость какую заставит делать.
— Погоди, то есть как ведьма?
— Самая настоящая. Ты что, не видишь, что ли?
— Нет. Я еще ни одной живой ведьмы не видела.
— А мамка не научила?
— Мама умерла. Не успела.
— Э-эх… Моя вот тоже, как я свалился, пить начала и следующей зимой померла — замерзла. Я думал, она меня заберет, а она даже не пришла.
— Она не могла, наверное. Она же крещеная была? И на кладбище ее, наверное, похоронили, как следует?
— Крещеная — да, была. Бабка нас с ней все время в церкву таскала, а какая церковь, когда я — пионер!
— Ну вот, раз ее крестили, то душа сразу и отправилась к кому положено. А тебя, наверное, не крестили? Ты растерялся и здесь застрял.
— Это что же мне теперь вечно здесь сидеть? С пылью и пауками?
— Я пока не знаю. Я еще мало знаю, но если разберусь, то расскажу тебе что и как делать, ладно?
— Слово?
— Слово!
— Только ты осторожнее, ведьмы берегись, она злющая. Я сам видел, как она девчонку одну извела. Та вроде сперва ничего, а потом болеть стала, болеть и померла. А ведьма тогда помолодела лет на десять.
— Спасибо, Пашка. Я поберегусь.
— И заходи, когда время будет. Скучно, мочи нет.
Второй разговор был не менее неожиданным. Через несколько дней после саммита в кладовке Лельку поймал дядя Олег.
— Лель, ты не сильно спешишь? Мне бы посоветоваться.
— Не спешу. Давайте к нам пойдем, будто вы к дяде Андрею идете и поговорим по дороге.
— А и давай. Мне Андрюха давно дрель обещал, заодно и возьму.
Олег посмотрел по сторонами негромко продолжил:
— Помнишь, ты говорила, что браслетик выдохнется, и я перестану всякое видеть? Так вот он не выдыхается. Я раньше видел вроде облако из тумана небольшое, а пару дней назад смотрю — старичок. В лаптях. В самых настоящих лаптях! Сидит, пряник, который я положил домовому, трескает и чай пьет!
— Дядя Олег, а у вас в роду никого не было вроде меня? Ну тех, кого ведьмой обзывали?
— Была прабабка моя, Евдокия. Травница была знатная, из города приезжали лечиться. Вот ее тетки тоже ведьмой норовили ославить. А только она женщина была серьезная, мне матушка рассказывала. Послушала-послушала, да и отрезала: «Раз я ведьма, то ты, Семениха, ко мне за травами от живота боле не бегай. И ты, Прасковья, за сбором от прыщей не ходи. Негоже вам с ведьмой якшаться». После этого все разговоры как отрезало. И то сказать, больнички-то тогда не было, до врача — 300 километров, травами только и лечились.
— Дядя Олег, я могу и ошибиться, но похоже. что у вашей прабабушки искорка тоже была. Без нее травы, конечно, работают, но сильно хуже. Видимо браслет мой вашу искорку и разбудил.
— И что теперь?
— Я не знаю. Можем его снять, может все назад вернется, и вы ничего непонятного видеть не будете.
— А если я не хочу?
— Тогда можете попробовать травы пособирать и позаваривать. Вдруг дело пойдет.
— А ты меня научишь?
— Меня бы саму кто научил. Лекарственные сборы в книжках есть. Я могу вам только рассказать, как в лес правильно ходить.
— Договорились! О, почти дошли. Я тебя попозже найду, ладно?
Лелька согласно кивнула и поспешила к себе, стараясь не попадаться на глаза вышедшей во двор Ирине.