Инга Геннадьевна предпочитала не знать точных планов своей ученицы. Защита, поставленная родом Граниных сильна и беспощадна, но за что наказывать Ингу? Зла соплячке она не делала, никого не нанимала и не просила, а что сестрица у той оказалась гнилая, так это разве ж Ингина вина? Конечно, о навязчивом желании ученицы усилиться она знала и даже догадывалась за чей счет, но ведь догадки к делу не пришьешь, а настоящими планами с ней никто не делился. Подобные рассуждения успокаивали, а надежда одновременно разжиться дармовой силой, избавиться от ненавистного последыша Граниных и устранить красивую и юную кандидатку в сильные ведьмы наполняла радостным ожиданием.
Однако кое-чего Инга не учла, и эта ошибка стала для нее фатальной. В тот сентябрьский выходной ее разбудила боль. Нет, не так… БОЛЬ! Каждую клеточку тела скручивало, ломало, разрывало с дикой силой. Думать было нереально. Ничего не понимающая ведьма могла только выть от боли и кататься по дубовому паркету спальни. Она была в полном сознании, даже в обмороке ей было отказано. Нечеловеческая боль отхлынула неожиданно, и после пары минут опустошения Инга все поняла. Ученическая клятва! Она использовала Ирину, забирая себе четверть всего, что получала ученица: сил, энергии, удачливости. Четверть всего, что Ирина добывала через пожирающие ее ауру крадники, забирала «наставница».
Искру же Инга намеревалась забрать всю, право на это тоже было хитро вплетено в текст клятвы. Ведьма давно приготовила и настроила накопители, в которые должна была хлынуть через Ирину ведовская и жизненная сила Лельки. Дорогущих бриллиантов безупречной огранки хватило бы на десяток таких Лелек. Оставлять хоть каплю Ирине Инга не собиралась. Вот еще! Пусть скажет спасибо, что пожила неплохо почти год. Ведьму не беспокоила судьба ученицы. В конце концов, каждый кто злоумышляет на родственную кровь должен понимать на что идет, предателей, тем более предателей рода, никто не любит.
Только вот Инга забыла, что полностью снять обязательства наставницы ученическая клятва не дает, так что полученный Ириной откат добрался и до ее учительницы. И все бы ничего, откат можно было бы пережить, и, учитывая отнятую искру, практически без последствий, но в дело вмешались два неучтенных момента. Во-первых, зачарованный отцом медальон, призванный Лелькой на помощь, почуял старого врага, для защиты от которого его, в основном и создавали. А во-вторых, никто не знал о клятве, что дала сестре Наталья.
Поклявшись кровью рода, что вырастит Лельку как своего ребенка, Наталья включила в клятву всех членов рода, к которому относилась — себя, свою дочь, мужа и даже его родню. И всем им предстояло платить по этим счетам. На Ирину же пришелся основной удар. Последствия нарушенной клятвы должны были ее убить. Именно она сломала данное обещание, умышленно и целенаправленно напав на сестру. Старым богам, создавшим клятву, было все равно кто знал, кто не знал. В те давние времена за деяния членов рода отвечал весь род, вплоть до нерожденных младенцев. Так было и сейчас. И все только разворачивалось. Древняя сила просыпалась, высматривая предателей своей крови и разворачивала беспощадную кару. Род, предавший своего, не имел права на жизнь, и точка. Наказание не было мгновенным и оттого было особенно ужасным. Андреев род не знал, что худшее у него теперь впереди.
А пока откат, ставший следствием нарушения клятвы, ломал не только Ирину. Ученичество не допускало двойных толкований. Наставник получал часть всего, что доставалось ученику. И сейчас эта часть, которая должна была убить молоденькую ведьмочку, делилась на двоих, спасая жизнь Ирины и карая ее наставницу. Инга чувствовала, как забирают у нее не только отнятую искру, но и ее собственную силу. Забирают, оставляя ответственность за все, что она сделала за годы ведьмовства, отнимая природную защиту, красоту, молодость, здоровье. Все, чем должна была болеть за свою жизнь девочка Инга, все болезни, от которых ее закрывала родовая искра, пришли взять свое. Безобидные простуды, пролетевшая мимо пневмония, тяжелый псориаз, последствия тяжелейшего оскольчатого перелома голени — все это Инга Навруцкая переживала здесь и сейчас. Красивая, сильная ведьма допустила свою последнюю ошибку, и эта ошибка спасла жизнь ученицы и изуродовала наставницу.
Лелька очнулась с криком и мгновенно поняла, что жива. Мертвым не больно, а у нее болело все. Выдохнув сквозь стиснутые зубы, она попыталась взять себя в руки. С телом творилось что-то непонятное, голова кружилась, ее бросало то в жар, то в холод. Ноги и левую руку держали Иринины ремни, а вот правая, благодаря хорошему аппетиту сбежавшего крыса, освободилась. Девушка повернула голову и увидела сестру, или тело сестры, было непонятно. Зато понятно было, что «спасение утопающих дело рук самих утопающих», как говорил папа.
Лелька зажмурилась, загоняя боль в глубину сознания. Жалеть себя было нельзя. Искать их будут только к вечеру, не факт, что она дотянет. Присмотревшись, она поняла, что сестра дышит, но еле-еле, и вот она помощи не дождется точно. Было странно беспокоиться о той, что пыталась тебя убить, но все чувства словно замерзли, в голове был только порядок действий: освободиться — раз, проверить Ирину — два, вызвать помощь — три.
Возле правой руки так и валялся серебристый камень, который Ирина оттолкнула ногой, кажется, сотни лет назад. Камень был крепкий, ухватистый, и отлично подошел для выбивания гвоздя в ремне, удерживающем левую руку. От первого удара у Лельки просто искры брызнули из глаз — оказывается, рука была то ли сломана, то ли вывихнута в локте. Да еще медальон вдруг нагрелся и обжег грудь. Но делать было нечего, и кое-как приспособившись, девушка начала стучать по боковой части криво вбитого гвоздя. Стук отдавался в голове, пробегал волнами боли по телу, но Лелька не сдавалась. Она не знала сколько прошло времени, но гвоздь выскочил из старой доски, и ей удалось сесть.
После прекращения ударов в старой кухне стало тихо. Из-под печки раздался шорох и оттуда вылез старый знакомый, присел, разложив голый хвост и будто прислушиваясь к чему-то, а потом целенаправленно принялся грызть ремень, удерживающий левую ногу девушки. Лелька только сейчас поняла, что нога сломана, сама она не смогла бы дотянуться до ремня. Крысюк закончил свою работу довольно быстро и, сердито пискнув, уставился на девушку.
— Дальше я должна сама, да? — задавать вопросы крысе было странно, но Лельке было плевать. Мозг просто отказывался понимать реальность происходящего. — Спасибо тебе! И скажи спасибо тому, кто тебя прислал. Если жива останусь — сама поблагодарю.
Девушка не знала, сколько ушло времени на вторую ногу, но все когда-нибудь кончается. Освободившись, она подползла к сестре и проверила пульс. Ирина была жива. Лелька не знала где ее телефон, так что взяла Иринин и набрала дядю Андрея. Волновать беременную Наталью она не решилась. Ответить на быстрые вопросы Андрея ей было нечего, она так и не могла толком понять, что вообще произошло, после того, как Ирина начала ритуал. Снова повторив, что они в старом доме прабабушки Таси, и им срочно нужна помощь, девушка потеряла сознание.
Снова она очнулась уже от немилосердной тряски, в стареньком пазике. Рядом разговаривали двое, прислушавшись, Лелька узнала тетю и Веру Васильевну.
— Доктор, что с Ириной? Я понимаю, у Лели перелом. Но Ира-то почему без сознания?
— Не знаю, Наташа, поэтому и надо нам в город. Явных повреждений нет, но может оказаться внутреннее кровотечение, да и мозг — штука хрупкая. Потерпи, скоро доедем.
Лелька с трудом повернула голову и увидела на соседних носилках Ирину. Тревога тети Наташи стала понятной, выглядела сестра откровенно плохо. Сорвавшийся ритуал оборвал все крадники, изуродовал ауру откатом. А еще, кроме скукожившихся нитей крадников, Лелька увидела в ауре Ирины два каната. Золотисто-зеленый и багрово-черный, они выглядели как два шланга и пульсировали в такт, забирая у Ирины жизненные силы и что-то еще. Испугавшись, что Ирина все-таки не дотянет до города, Лелька прикинула, как бы ей эти шланги ну если не порвать, то хоть пережать, но неожиданно все кончилось, будто кто-то сделал это за нее. Девушка поняла, что связь обрубил реципиент, тот, кого эти «шланги» накачивали. Ирина задышала чуть свободнее, но в себя так и не пришла. Тут пазик подпрыгнул на каком-то, особенно злобном ухабе, и Лелька от боли в ноге снова отключилась.
В следующий раз она очнулась уже в больнице. Кто-то пытался разжать ее руку, озабоченно приговаривая:
— Да что ж ты так в этот камень вцепилась-то… Мало тебе одного перелома с вывихом, еще и пальцы как-то ломать… Нельзя тебе в палату с этим булыганом, здесь же больница, а не каменоломня. И мне от старшей медсестры нагорит, если допущу такое.
Боли уже не было, только слегка кружилась голова и все окружающее казалось нереальным. Послушав неизвестную (голос был явно женский), Лелька предложила:
— А давайте его в рюкзак положим?
— Ой, — ахнула незнакомая медсестра — очнулась! Не больно тебе? Если больно, то потерпи, миленькая, тебя и так обезболивающим по самые брови накачали. А камень в рюкзак говоришь? Ну давай, коль так нужен, хотя зачем он тебе, не понимаю.
— Он мне жизнь спас. Если бы не этот камень, меня бы еще сутки не нашли.
— Ну тогда да, давай сохраним.
Сестричка проворно расстегнула молнию рюкзачка.
— Ой, сколько у тебя тут всего!
— Мы в поход ходили, — соврала Лелька. Объяснить свои травмы иначе она не могла.
— Ох уж вы, туристы. Ладно, вот твой булыжник в рюкзаке. Историю на тебя уже завели, так что поехали в палату.
В четырехместной палате сестричка бойко развернула видавший виды матрас и, застилая белье, скомандовала:
— Так, девчули, у вас новенькая. Видите?
Только сейчас Лелька сообразила, что две из четырех коек уже заняты. А сестричка продолжила:
— Новенькая не ходячая, зовут Вольгой. Если ей что понадобится — помогайте, я к вам на каждый чих не набегаюсь, скоро уже вечерний обход, дел без этого полно. Ну а если совсем уж сами не справитесь — зовите.
Соседки по палате покивали, прогудев что-то утвердительное и расползлись по кроватям, уткнувшись в телефоны. В другое время Лелька бы с ними непременно познакомилась просто потому, что отчаянно скучала по легким приятельским отношениям, а с этими девчонками вполне могла получиться короткая больничная дружба. Однако, несмотря на отсутствие боли, ей было слишком плохо для любого общения. Кружилась голова, тошнило, казалось, что внутренности скручивает гигантская рука и варит их в кипящей Лелькиной крови.
Девушка понимала, что такое состояние ненормально даже для ее основательно травмированной тушки. Судя по всему, ритуал, что так неудачно завершился для Ирины, и на Лельку как-то подействовал, но как именно — она разобраться не могла. Не до разбирательств ей сейчас было. Вечерний обход прошел совсем буднично, вот только немолодой и словно пожеванный жизнью врач, осмотрев ее, задумчиво сообщил уже знакомой сестричке:
— Леночка, давай-ка новенькую завтра на операцию. Судя по рентгену, у нее уже костная мозоль начинает формироваться. Поставим завтра Илизарова, а то будет наша красотка хромоножкой.
Лелька знала, что такое аппарат Илизарова, да и не знай этого, волноваться бы она не стала. Не до того ей было, больничный бы ужин в себе удержать.
Вскоре отделение затихло. Отбой в больнице рано, а такая милая днем Леночка обернулась сущей тигрицей и пригрозила отобрать до утра все телефоны, если больные не отправятся немедленно спать. Лелька еще какое-то время боролась, а потом как в омут провалилась. Сон пришел суматошный и беспокойный, как минувший день. В нем она снова видела затянутое наполовину туманом поле битвы, плащи витязей, даже незадачливое школьное привидение Пашку, отчаянно отбивавшегося от какой-то мелкой, но удивительно мерзкой твари. Вдруг из тумана на нее взглянули чьи-то глаза. Вроде бы красивые, светлые, с длиннющими ресницами, они словно вымораживали все внутри, превращая мечты, желания, надежды в безнадежно серую муть. Страшно было неимоверно, но проснуться Лелька не могла. Она могла только смотреть в эти глаза и ощущать, как медленно замерзает в ней сама жизнь. Неизвестно, чем бы закончилась эта игра в гляделки, но дикий крик вырвал девушку из забытья. Кричала соседка по палате, да так, что сбежалось все отделение.
— Так, в чем дело? А ну-ка все по кроватям! — решительно распорядилась взъерошенная Леночка. — А тут у нас что? Чего вопим?
Ответа на свой вопрос она не получила. Разбудившая всех криком девчушка лет десяти тряслась, плакала и говорить решительно не могла.
— Так, голубушка. Давай-ка укольчик снотворного тебе поставим.
После этого предложения девчонка снова заорала и попыталась убежать.
— Да что ж это такое… Никак у нас психиатрия подъехала, — озадачилась медсестра.
— Заберите меня, не оставляйте меня здесь! Я к маме хочу — рыдала соседка по палате. — Я не буду спать, меня снова в туман утащит.
Тут Лелька поняла, что дело нечисто. Судя по всему, соседка как-то увидела уже привычную Лельке жуть, и к такому ее жизнь не готовила.
— Хорошо. Давай-ка я тебя поближе к ординаторской переведу, а утром будем разбираться, — решила сестричка.
Остаток ночи прошел относительно спокойно, вот только заснуть Лелька больше не смогла.
Суетливое больничное утро девушка встретила отстраненно-спокойно, сил чего-то бояться у нее просто не было. Пережив градусник и болючий укол, который медсестра, сменившая Леночку, назвала премедикацией, она благополучно заснула, чтобы очнуться уже в одноместной палате с здоровенной железякой на ноге. Железяка выглядела правильно, тошнило Лельку чуть поменьше, словом, жизнь вроде бы налаживалась. Напрягала только полная неизвестность относительно Ирины, да и вообще отсутствие любых новостей из села. Зная односельчан, Лелька не сомневалась, что их случай обсуждают даже дворовые коты. Так что, когда после обеда дверь приоткрылась и в палату аккуратно протырился Олег, она обрадовалась.
— Привет, красавица, как ты здесь? — осведомился неожиданный гость.
— Здравствуйте, дядя Олег. Терпимо. А дядя Андрей с вами?
— Не, не смог он приехать. Ты, Лель, на Андрюху зла не держи. Как-то у него в последние пару дней все посыпалось. Наталья в больнице с Ириной, но не здесь, ее в областную неврологию перевели, не могут понять, почему в себя не приходит, так что Андрюха на хозяйстве один остался. И ведь будто сглазил кто! У поросят каких-то клещей нашли, те аж коркой покрылись, бедные, у внедорожника движок накрылся, картошку копать пора, а некому. И Андрюха посреди всего этого один, не знает за что хвататься.
— Да я и не сержусь, дядя Олег, я беспокоюсь. А как Саша? Он утром уехал.
— Пропал Сашка. Как вы вместе уехали, так его никто и не видал. Мать решила, что он в город подался сразу. А что, к тебе не приходил? Может позвонить?
— Нет, не надо. Мы поссорились сильно.
— Ну, тебе виднее. Да и вот еще, дядька Ермолай велел тебе передать послание от той, с кем ты в Живин день рассвет встречала. Послание короткое: «Ты поспешила». А что это значит, он не рассказал, да и я спрашивать не стал, сама понимаешь.
— Спасибо, дядя Олег. Я подумаю.
— Ты главное выздоравливай поскорее, а мысли и сами придут. Вот, я тебе принес пару своих сборов, здесь общеукрепляющий, и чтобы кости побыстрее срастались. Михалыч просил передать тебе свои сыры. При переломах кальция много надо, козий сыр при этом первое дело. Так, рюкзак твой вот, смотри, в тумбочке. Там еще пакет, Вера Васильевна тебе собрала вещички из дому, раз Андрей не успевает. И вот ещё, смотри — твой альбомчик и карандаши, вот здесь, в ящике будут. У меня пару лет малой с переломом тоже здесь лежал, так чуть не рехнулся от скуки, а с рисованием все повеселее будет. Ладно, Лель, отдыхай давай, я через несколько дней еще загляну, если тебя не выпишут.
Оставшись в одиночестве, девушка задумалась. Не отпускало беспокойство за Сашку, какой он ни будь предатель, а любовь не морковка, в одночасье не выдернешь. Однако здесь она сделать ничего не могла, оставалось только надеяться, что самоуверенный красавчик все-таки объявится, не поверив Лелькиным словам о полном разрыве. Отдельного осмысления заслуживало послание берегини. Все-таки как жалко, что нелюди ничего прямо не говорят, все обиняками да намеками. Достав альбом и карандаши, она попыталась как-то записать все эти клочья информации. Может тогда станет яснее. Но долго думать ей не дали. В коридоре послышался деловой шум и в палату зашел доктор с вечерним обходом.
Обход в больнице — дело обычное, ничего удивительного в нем нет. Однако, когда на плечах делающего обход врача сидят две студенистые твари непонятного назначения, обход становится событием. Лелька чудом удержалась, чтобы не заорать, а то бы и ей пришлось иметь дело с психиатром. Спасла ее уверенность в защите, подаренной отцом. А уже через пару мгновений она убедилась, что гнилостно-зеленых слизней никто, кроме нее не видит, и успокоилась окончательно.
Этим визитом нашествие непонятных тварей не закончилось. Большие и маленькие, синюшные, багровые, зеленые, как болотные гнилушки непонятные создания сидели на плечах, головах, груди почти у каждого, кто входил в палату. Вконец измучившись, девушка нацарапала на косяке несколько обережных рун и успокоилась. Сделать-то все равно больше ничего не получится, так зачем нервы тратить?
Только через пару дней она сообразила, что это хулиганит ее раскрывающаяся искра силы. Видимо мир открывает ей новую грань, к слову — не особенно симпатичную. Но еще раньше она заметила и иное — у всех, кто входил в ее палату, от заведующего отделением до уборщицы, эти мерзкие создания или исчезали, или сдувались, как воздушный шарик. Сами же посетители осознали происходящее далеко не сразу. И только когда у медсестры Леночки прекратились ссоры с сестрой, лечащий врач перестал беспричинно ревновать юную красавицу жену, а санитарка не ушла в обычный запой, народ понял, что что-то происходит. К счастью, с Лелькой никто этого не связал, коллектив решил, что все дело в небольшой часовенке, что как раз в эти дни открылась в пристройке, так что ведунью никто не беспокоил и выздоравливать не мешал.
Выздоровление шло быстро. Искра божественной силы, даже самая слабенькая, всегда защищает и бережет своего обладателя. Вот и обходят стороной таких людей болезни, а случись им заболеть — все проходит быстро и без осложнений. Так было и у Лельки. Приближалась выписка, а девушка совсем не понимала, что ей делать дальше. Олегее еще пару раз навещал, но ни тетя, ни дядя так и не приехали. Зато навестила бабушка Агата, дяди-Андреева мама. Крепкая старушка сохранившая чувство юмора и доброжелательное любопытство к миру, всегда ладила с внучкой и внучатой племянницей.
— Так, Лелечка, давай-ка собираться будем. Доктор сказал, что завтра тебя выпишут.
— Бабушка Агата, а почему дядя с тетей меня ни разу не навестили?
— Не могли они, деточка, не держи обиды. Наталья безотлучно при Ирине сидит. Та только вчера в себя пришла, да и то сказать — пришла… Мать-то она узнала, а что с ней произошло, рассказать не может, только трясется и рыдает. Да и лечиться ей еще долго, а главное — непонятно как. Диагноз-то врачи так и не смогли поставить. А Андрюша бы к тебе обязательно приехал, только он ногу сломал. Пришлось и ему в больничке полежать, благо перелом простой, вроде заживает уже, но за руль садиться он не может.
— А меня куда теперь? Уже же уроки начались.
— С уроками тоже не так все гладко… Директриса-то школьная пропала. Стали ее искать, пришли к ней, а там сидит бабка меня старше, говорит — уехала внучка, навсегда уехала. Так народ и не понял — с чего уехала, куда, а главное — когда успела. Ну да это ее дела. А вот то что в школе она вела треть предметов и теперь это делать некому, уже наши дела. Так что не переживай, сильно ты по учебе не отстанешь. Вопрос же куда тебе теперь — он посложнее будет. Натальи нет, Андрей хоть и дома, а все еще нездоров. По дому он справляется, но, если туда решишь — на тебя тоже немало ляжет. Сама-то что думаешь? В деревню поедешь, или у Светы поживешь? Унее, конечно, тесновато, детишки подросли, но думаю, мы с тобой в одной комнатке уживемся?
— Уживемся, бабушка Агата. Только мне лучше в деревню. Я там уже привыкла, там теперь мой дом, да и дяде помогу.
— В деревню, так в деревню, но, если что неладно будет — звони, место для тебя есть.
Так и вышло, что в день выписки Лельку забрал Олег, и вскоре девочка оказалась дома.
Осень уже вовсю хозяйничала в лесах, но лесные жители еще не попрятались на зиму. Звери и птицы, под хозяйским присмотром дядьки Ермолая, готовились к долгой зиме. На ставшую родной опушку Лелька отправилась уже на следующий день. Ей было очень нужно узнать, что скрывается за загадочной фразой берегини «Ты поспешила». Идеи-то у нее были, но очень хотелось бы получить подтверждение.
Подтверждение она получила, вот только оказалось оно не особо приятным.
— Тебе было сказано, — вещал леший, — что у ведуний искра связана с женским естеством. Только женщина, способная выносить и родить дитя, может удержать в себе эту силу без вреда для мира. Ты что же думаешь, это игрушка? На себя посмотри, что ничего такого с тобой не творится?
— Творится, — уныло подтвердила Лелька.
— Я тебя предупреждал, что я не нянька тебе, не гожусь девиц воспитывать, а после Полозового огня мне и корысти в тебе никакой нет.
— Значит было что Полозу выжигать?
— Знамо было, — не смутился дядька Ермолай.
— Я же вам доверяла, за что вы меня так?
— Вот же, неумные вы, люди, все-таки. Сколь раз тебе было говорено, что у каждого свой интерес. Сперва свой, а чужой потом, ежели время да силы останутся. Моего интереса в тебе теперь нет. Из леса я тебя не погоню, врагом не стану, даже полянки заветные не закрою, все-таки ты немало добра сделала, и я это помню. Но ежели ты не начнешь своей головой думать, то добра никому не будет.
— Что ж, лесной хозяин, спасибо за науку.
— Обиделась? Нешто я тебе что новое сказал?
— Не сказал, — слезы душили Лельку. Ей было так же больно как тогда, привязанной к грязному полу, после Сашкиных слов.
— Да что же за проклятье на мне такое! — сердито подумала девушка, смахивая соленые капли. — Никак не научусь понимать, что нет у меня друзей и родных, нет и не будет. — Мысли были горькими, как больничные таблетки.
— Лесной хозяин, так что, разъяснишь мне послание берегини, или тебе некогда?
— А и разъясню. И не из заботы о тебе, а из беспокойства о судьбе леса и деревни.
— Даже так? — удивилась ведунья, и душевная боль как-то попритихла в ожидании новых неприятностей.
— Искра в твоей крови — часть божественной силы, силы природы. А ты разве видала богов, что заботятся о чьем-то благополучии? Они стражи мира, а не каждой букашки. А природа добра аль нет? Сама ведаешь, в ней тоже благости мало. Волки о заячьем благе не радеют, гусеницы деревья не берегут. Или ты, или тебя. Вот и искра, что в некоторых человеках живет, такая же. Все равно ей что будет с тобой, с людьми вокруг. И спасает все только то, что у человека, носителя искры, есть душа и разум, которые эту искру и придерживают, чтобы, значит. дел не натворить.
— Так и у меня душа и разум есть.
— Есть-то есть, да только маловат он у тебя, да и душа пока не готова. Вон, как обиделась на меня, как волчок-годовичок на сучок, что ему шкурку попортил. А ведь это просто жизнь так устроена, и никто в этом не виноват. Ты из девки бабой стала, искра твоя развернулась во всю ширь, а держать тебе ее покуда нечем.
— И что же теперь будет? — Лельке стало жутковато, но всей глубины попадалова она еще не поняла. Однако леший ее в неведении не оставил.
— Ежели ты силу свою не удержишь, то много всего будет. Искре этой все одно, что творить, она мир под себя начнет перекраивать, и кто тут под руку подвернется, а кто спасется — никому неведомо.
— А со мной что будет?
— А тебя не будет больше. Тело останется, душа уйдет, а разум выгорит. И будет тело носить искру да чудесить, пока не остановят.
И тут Лелька испугалась по-настоящему. Даже нападение болотника и встречи с гостями из тумана ее так не пугали. Исчезнуть, перестать быть и одновременно оказаться причиной гибели множества людей и нелюдей — при одной мысли о подобном тело пробирал могильный холод, а разум пытался скрыться, спрятаться и исчезнуть.
— Ты что творишь! — вернул девушку в реальность вопль лешего.
Лелька открыла глаза (и когда она успела так зажмуриться?) и увидела вместо привычного мужичка натурального древесного монстра. И вот этот полукуст-полудерево с жуткими желтыми глазами, неожиданно перебил тот потусторонний страх. Девушка даже завизжать не успела, как вместо монстра перед ней оказался привычный дядька Ермолай.
— Ну и сильна ты. Думал все, конец мне, и меня разума лишишь. А безумный леший — хуже нет для леса. Теперь понимаешь, какая беда может случиться?
— Понимаю, — глухо ответила веда. — Вот только что делать не знаю. Не готовила меня жизнь к такому.
— Не готовила… — проворчал леший. — А делать понятно что. Видела как молодые звери по весне дурную силу в драках сливают? Да и у вас, людей, также. Работать твоя искра должна, истощаться. Только так ты ее удержишь. Думай, куда силу пустить, на добро ли, на зло. Пока снег не ляжет — приходи ко мне, подскажу что в лесу можно сделать. Вон, видишь полянку? На ней раньше травы редкие росли, а потом какие-то уроды костер развели, да все выжгли. Иди туда, руки в землю опусти, да пожелай земле добра и здоровья. Сразу может и не выйти, но как получится, тебе полегче станет.
Лелька просидела на холодной поляне почти три часа, пока не почувствовала, что сдувается, словно шарик, из которого выходит воздух. После этого ей и впрямь полегчало, стало спокойнее, хотя сидящих на людях тварей она видеть не перестала. Впрочем, твари к ней не совались, так что волноваться из-за этого она прекратила.