Инга Геннадьевна была зла как голодный нильский крокодил, даже как три нильских крокодила, а может и тридцать три. Причин тому было немало. Для начала, наглая луговица, покорно работавшая столько лет, напрочь отказалась следить за огородами даже за обещанную плату энергией. Нахальная нелюдь подозревала, впрочем, не без оснований, что вместо платы она снова получит рабскую привязку. Так что луговица тряхнула золотисто-зеленой косой и растворилась в летних травах.
Кроме того, блестяще задуманная операция с ночницами на покосах позорно провалилась. Призывая нечисть, Инга предполагала, что фермеры просто не смогут ничего скосить. То, что эти крестьяне додумались не оставаться на покосах на ночь и использовать не дедовские косы, а современную технику, оказалось полной неожиданностью. Две жертвы, местный алкоголик и какой-то городской придурок не вызвали ни малейшего ажиотажа. Это означало, что с шансом по дешевке арендовать под огороды неплохие земли можно было попрощаться.
И это не говоря о том, что Инге самой пришлось кормить призванных ночниц. Даже из ведьм мало кто знал, что ночницы седлают запоздавших путников и косцов не для удовольствия, а исключительно из гастрономических соображений. Страх беспомощной жертвы, ее сопротивление, отчаянные попытки вырваться были деликатесом для ночных демонов. Оставшись без пищи, ночницы явились к Инге. Хорошо еще, что она заключила договор только на пару недель, а то бы пришлось скормить ненасытным тварям неприкосновенный запас силы, припрятанной для возвращения в ковен.
Вдобавок, как будто мало было этих неприятностей, выяснилось, что причиной чудовищного нарушения продуманных планов стала девчонка. Причем не просто девчонка, а выродок ненавистного Влада Гранина. Инга в свое время порадовалась, услышав о его смерти. Ей как-то не пришло в голову, что у него могли быть дети. Зато теперь она могла поквитаться с родом Граниных за все. Защитить соплячку будет некому. Гранины исчезнут, и вместе с ними исчезнут приступы неутолимой ненависти, которые так долго мешали ей жить.
Лелька не подозревала, что обзавелась таким серьезным врагом. Она просто радовалась, как могла, лету, солнцу и свободе, подаренной каникулами. Ирина в последнее время перестала шипеть, боль, терзающая Лельку при воспоминании о родителях, потихоньку ослабевала, не вонзалась как кинжал, а ныла, как больной зуб, и жизнь, кажется, налаживалась. Отправляясь на речку с компанией Ирины, девочка никак не рассчитывала на новые неприятности. Однако неприятностям было на это наплевать.
Началось все просто: повалявшись на бережку, Лелька отправилась купаться. Плавать она умела неплохо, папа научил. Поворачивая назад к берегу, девочка вдруг почувствовала, что ее кто-то тянет вниз. Испугавшись, Лелька закричала, но на помощь никто не пришел. Несколько человек засуетились, однако большинство просто смотрело, как смотрят представление в цирке. Лелька ушла под воду, снова вырвалась, стараясь глотнуть воздуха, но холодные руки держали крепко. Обернувшись, девочка увидела русалок. Их совершенно спокойные, равнодушные лица странно контрастировали с твердым намерением Лельку утопить. Она не собиралась сдаваться, но воздуха становилось все меньше, а тут еще течение отнесло ее в сторону от подростковой компании. Легкие разрывались, силы уходили, и Лелька бы непременно умерла, как вдруг раздался дикий визг:
— Лелька, спасайся, я их держу!
Дернувшись из последних сил, девочка увидела Прошку! Она понятия не имела, как он смог нарушить запрет водяного и пролез сюда из своего колодца, но ей удалось сделать глоток воздуха, и сил прибыло. Равнодушно-прекрасные лица топительниц исказились от ярости, они явно голосили от злости, но Лелька слышала только бульканье. Оказывается, Прошка схватил красавиц за любовно ухоженные волосы, и вроде бы половину вырвал. Лельку внезапно отпустили, она вырвалась на поверхность, забила руками по воде, понимая, что до берега смертельно далеко. Вдруг какая-то сила выдернула ее из реки, как морковку из грядки. Лелька грохнулась на землю, ее отчаянно рвало, в ушах стоял гул, через который она смутно услышала:
— Карпыч, старый ты карась! Ты ж чуть последнюю из рода не утопил! Ты ж думай, с кем связываешься! Если бы тебе удалось лихое дело, из твоей бы реки завтра уха получилась, а послезавтра — дорога!
Что пробулькал в ответ Карпыч, Лелька не поняла. Ее била дрожь, руки тряслись как тетин старенький сепаратор, а холод заползал в каждую клетку тела.
— Так, погоди, девица, сейчас помогу тебе, — кто-то проговорил рядом, и на Лелькины плечи опустился плед, с которым она пришла на речку.
— Карпыч, отстань ты от этого малахольного призрака! Ты ему кланяться должон, а не к сбору лягушачьей икры приставлять. Так, девонька, теперь с тобой… Давай-ка попей отварчика из трав. Пей-пей, знаю, что невкусно, а надо.
Отварчик оказался волшебным. Девочка успокоилась, согрелась, тошнота пропала, и Лелька наконец-то разглядела своего собеседника. Перед ней сидел на корточках невысокий крепкий мужичок в старенькой телогрейке. Из-за густой зеленовато-серой бороды лица почти не было видно, только озабоченно смотрели странные желтые глаза с постоянно меняющимся зрачком. Лелька завороженно уставилась на эти зрачки, глядя как они меняют форму, то вытягиваясь, как кошачьи, то становясь треугольными как у козы, то вообще разделяясь на несколько маленьких точек.
— Насмотрелась, девица? — насмешливо спросил мужичок и поскреб бороду.
— Ага. А вы лесной хозяин?
— Эко ты завернула. Леший я. Не хозяин, а смотритель и оберегатель леса.
— А как вас зовут?
— Зови дядькой Ермолаем.
— Спасибо вам уважаемый Ермолай. Если бы не вы, мне бы не спастись.
— Вежливая ты, однако. Еще не отдышалась толком, а уже — спасибо.
— А вы не знаете, кто хотел меня утопить?
— А сама-то кого видела?
— Русалок. Только они не сердились, а будто работу выполняли, значит им кто-то приказал.
— Ты ж ведающая, значит ведаешь, и кто им приказывать может.
— Я знаю — водяной хозяин. Но я ничего плохого ему не делала. За что он так?
— Так, вижу разговор будет не коротким. Давай-ка так… Беги, забери свои вещи, оденься в сухое и приходи на опушку. Тебя мои лесавки встретят и проводят на беседу.
Лелька побрела назад. Компания ребят все еще сидела на берегу.
— О, смотри, вернулась! Я ж говорила, что ничего с ней не сделается, а вы бегали-суетились.
Лелька не выдержала. Она подошла к девочкам и прямо спросила:
— Почему вы мне не помогли? Никого не позвали? Я вас тогда, в бане, не бросила.
Ближайшая Иринина подруга издевательски пропела:
— Ты ж у нас колдовка, вдруг это ритуал какой был, или опять с кем-то поговорить решила, как в бане.
Лельке стало до слез обидно. В этот момент она окончательно поняла, что у нее не будет друзей в селе, что еще много лет она будет одна справляться с большими и малыми бедами. И она не удержалась.
— Что ж, раз я колдовка, значит будет по моему слову: теперь как вы ко мне, так и судьба к вам. Сделаете гадость — втрое вернется, бросите в беде — бросят и вас.
Она не стала разбираться, поверили ей или нет, просто отвернулась и ушла, очень уж не хотелось плакать на виду у всех. Пока шла до опушки, постаралась успокоиться. Разговор предстоял серьезный, а что с нелюдями надо быть очень осторожной, Лелька уже поняла.
Уля и Дана ждали ее на привычном месте. Лесавки были рады встрече, а Лельке было приятно, что хоть кто-то не смотрит на нее косо и не пытается сказать колкость.
— Пойдем скорее, — защебетали девочки, — Лесной хозяин заждался.
— Пойдем. А почему вы называете дядьку Ермолая лесным хозяином? Мне он сказал, что он не хозяин, а хранитель.
— Хранитель или хозяин, он лучше знает, а только без его ведома в этом лесу ничего не делается. Даже муравейника не построить, птице гнезда не свить.
Далеко в лес заходить не пришлось. Леший сидел на пригорке, с которого была видна опушка и даже немного деревенские дома.
— Успокоилась, девица?
— Да. А почему вы зовете меня девицей? Может будете звать по имени?
— А ты знаешь, что настоящее имя власть над любым существом дает? Большую или нет, это другой вопрос. Но ты-то пока совсем не обучена, если кто решит зло тебе сделать через имя, защититься не сможешь. Так подумай, стоит ли налево-направо имя свое кричать.
— Но как же мне быть, ведь многие знают, как меня зовут!
— Ну, во-первых, много ли среди этих знающих ведающих, ведьм, колдунов или ведунов? Обычный человек зла причинить через имя не может, разве что мелкую неприятность наведет от совсем уж сильной злобы. А вот прочим знать, как тебя зовут незачем. Ну и защиту надо учиться ставить. Поищи, как это делается, сама опять же подумай. Я знаю, что учить тебя некому, но ведь и я не ведун, знаний у меня таких нет. Давно когда-то краем слышал, что был обряд с куколкой. Поможет тебе эта подсказка, значит поможет, больше-то все одно ничего не знаю.
— А вы расскажете, почему водяной решил меня утопить?
— Он сам-то не решал. Попросили его, так, по-соседски.
— Ничего себе просьбочка!
— Это вы, человеки, жизнь цените. А мы ведь не живые, ты не забывай. Да и среди людей немало тех, кому чужая душа — полушка. А просила соседка авторитетная, с которой лучше в мире жить.
— Это кому ж я так не угодила?
— Вспомни-ка, что ты в последнее время делала. Да не обычные свои дела, а что делала с нами, нелюдями.
— Ой! Я луговице одной помогла, у нее веревка в косе запуталась, она так плакала! Я и помогла распутать, чтобы волосы не стричь.
— Жалостлива ты не в меру. Никогда ничего, у таких как мы, не путается само по себе. Веревочка эта была привязкой от ведьмы. Ведьмы — они хитрые, даже нелюдя, особенно молодого, могут обвести-обморочить. Вот и луговица твоя сама позволила себе косу перевязать, а потом, когда привязка в волосы глубже впуталась, поняла свою беду, да поздно было.
— И не моя она вовсе. Свои не обманывают.
— А она и не обманула. В чем неправда-то была? И запуталось само, она ж только косу перевязать дозволила, и волосы ей действительно стричь нельзя, развеется травой.
— Но ведь она могла попросить!
— А ты бы стала ей помогать, кабы знала, что тебе предстоит схватиться со взрослой и сильной ведьмой? Другие-то нам не опасны. Не мне, так себе ответь по чести.
— Не знаю. Но я быпо старалась что-нибудь придумать.
— А ей какой резон ждать, пока ты думаешь? А так она свое получила — освободилась от рабства. Твои же дела ее не касаемы. Ты, девица, пойми и накрепко запомни: хочешь или нет, но ты теперь на всю жизнь, а может и после нее, часть нашего мира, который под луной живет. Его правила и покон для тебя будут поважнее законов и правил человеческих. Чего скуксилась?
— Не хочу я так. У вас все какие-то хитрые, нечестные, а половина еще и злые.
— Хочешь или нет, тебя никто не спрашивает, как и нас когда-то не спросили. Я бы может, тоже лучше лесным пеньком сгнил, а потом из корня деревом вырос, но приставили вот к делу— и служу. А что касаемо нечестности… Обидные твои слова. Ведь тебя не обманули, просто всего не рассказали. Так и ты ведь каждому проезжему-переезжему душу-то не распахиваешь.
Лельке стало совсем тошно. Она понимала, что жить ей придется с оглядкой, каждое слово проверять и обдумывать, но от этого понимания хотелось вернуться к водяному и утопиться уже окончательно.
— Ты, веда, погоди себя хоронить, — правильно понял ее печаль Леший. — Просто помни, что не надо ничего предпринимать, пока все как надо не выведаешь. Ну и клятву ты нашу знаешь же? Я слыхал, ты ее у домовика спрашивала. Коли кто луной клянется из наших — никогда клятву не нарушит, хотя лазейку отыскать, конечно, постарается. Просто будь аккуратнее в делах и словах. В словах особенно! Вы, люди, часто ими бросаетесь, а у нас с этим строго. Сказала — делай, да делай как сказано и в указанный срок, не то спрос с тебя будет суровым. И никакие оправдания-объяснения не помогут.
— Но как же быть, ведь всякое бывает, не всегда можно успеть!
— Вот поэтому и думай наперед. Если можешь ничего не обещать — лучше не обещай, а если уж крайний случай приключился, то готовь виру.
— А что это такое?
— Ну вроде как извинительный подарок или услуга. И знай, если виру не предложишь — ее с тебя все одно возьмут, да не то, что ты готова отдать, а то что сами захотят. И словами не бросайся, помни, сказала — сделаю, значит делай.
— А мне тоже можно будет виру спрашивать?
— И тебе можно, только не забывай, молодая ты еще для этих дел. Вот, к примеру, пообещаю я тебе отдать клад, который у меня в лесу лежит. Обещал — значит отдам. Но срок-то мы не ставили, так я могу и через 200 лет отдать, когда тебе клад не больно нужен будет. А могу отдать сразу, но закладной. Тогда тебе вовсе добра не будет.
— Закладной? Это какой?
— Тот кто клад закапывал, мог к нему сторожа поставить. И должон этот сторож убить каждого, кто клад возьмет, кроме, конечно, хозяина. Уйти этот сторож не может, развеяться, пока клад цел тоже не может, а от скуки за сотни лет так осатанеет, что ему только в радость будет покуражиться над тобой, да убить страшно, чтобы все помнили. Так что когда договариваешься — всегда думай, все ли уговорено что тебе надобно. А лучше смаху договоров не заключать, а время взять, да обмыслить все не спеша, тогда и дело будет.
— Спасибо вам, дядька Ермолай. А мне на речку теперь совсем нельзя?
— Пока не надо. Я, конечно, с Карпычем еще побеседую, но я ему не указчик, он сам себе владыка.
— А почему вы мне помогаете? И тогда, у осины, и сейчас? И как я вас могу отблагодарить за помощь?
— Молодец. девица, быстро учишься. Помогаю я тебе без корыстного умысла, и за помощь эту ты мне ничего недолжна, в том и клянусь луной. А вот причин тебе пока знать не надобно, мала ты еще, да и не мне об этом болтать. А благодарность… В гости заглядывай на беседу. Скучно только работой время полнить. Да и девонек моих лесных не забывай, хотя ты их и так не обижаешь. Вот и ладно мне будет. А сейчас беги, пора тебе, дело-то уже совсем к вечеру.
Лелька поспешила домой, и только у самой ограды поняла, что так и не узнала у лешего, какой ведьме она перешла дорогу. Зато это хорошо знала сама ведьма, а то что она забыла, ей живо напомнили.
Лелька не знала что наследующий день после ее знакомства с русалками, чуть не ставшим для нее последним, директор местной школы Инга Геннадьевна проснулась с непонятным ощущением. Шелковая ночная сорочка, нежно обволакивающая тело накануне, внезапно уменьшилась в размерах, а местами вообще разошлась по швам. Удивленная подобной метаморфозой, ведьма подошла к большому зеркалу и заорала в голос. Вместо изысканной леди возрастом между тридцатью и сорока, причем ближе к тридцати, на нее смотрела старуха.
Честно говоря, со стороны Инга старухой не выглядела: обычная грузная тетка, которых немало в любом супермаркете. Однако контраст между вечерним и утренним обликом был столь велик, что женщина показалась себе развалиной. Всего за одну ночь рыжие локоны поседели, посеклись и превратились в грязно-бурую мочалку, тело расплылось, поправившись килограммов на 20, нежные губы вытянулись в тонкие нитки и спрятались в морщинах, а в мешках под глазами смело можно было хранить весь урожай с огородов.
Осев перед зеркалом прямо на пол, Инга вспомнила последний разговор с главой рода Граниных: «Мой сын в состоянии защитить то, что ему дорого, а его самого в состоянии защитить я. Не хотите повторить судьбу уважаемой бывшей верховной — не пытайтесь вредить моему роду».
— Из могилы достал, сволочь! — прошипела ведьма.
Шипеть можно было сколько угодно, покойному патриарху Граниных до этого дела не было. Мозг очнулся от потрясения и наконец-то заработал, выдав кроме фонтана яростной злобы конструктивные соображения: необходимо восстановиться и потом уже решать, как быть с девчонкой. Обливаясь злыми слезами, Инга отправилась в свой схрон, где лежали сверкающие драгоценные камни, полные жизненной энергии.
— Ведь почти 20 лет собирала! Все, прощай ковен. Придется собирать силу на вступительный взнос заново.
Гараж у ведьмы был пристроен к дому, поэтому никто не увидел, как неопрятная тетка в тесной одежде шмыгнула за руль и с нарушением всех скоростных режимов стартовала в сторону леса. К вечеру ей удалось вернуть былую внешность, но жизненных сил порядком убавилось, теперь она несколько лет будет болеть и стареть как простая смертная. Инга не собиралась спускать это Граниным с рук, но стало очевидно, что повторения подобного сюрприза она может и не пережить. Расправляться с девчонкой надо было чужими руками.
Лелька не подозревала о сгущающихся над ней тучах. Внимательно изучив за зиму мамину тетрадь, она была полна решимости заготовить как можно больше полезных травок, листочков, цветков и корешков. Тетя Наташа, недолюбливающая все сверхъестественное, к травам относилась лояльно, народную медицину уважала. Ну а то, что далеко не все травки были нужны именно для лечения, Лелька докладывать тете не собиралась. Благодаря такому положению дел, девочке был отдан целый чердак, где можно было развесить пучки трав для сушки, разложить корешки и ягоды, чтобы они сохли по всем правилам — в тени и на свежем воздухе.
Получив в свое распоряжение место для заготовки и хранения трав, Лелька работала как хомяк-трудоголик. Каждое утро, выполнив теть-Наташины поручения, она хватала рюкзак, лопатку и убегала в лес. Иногда там ее уже ждали лесавки, иногда она трудилась в одиночестве. Дядька Ермолай сказал, что от животных и птиц ей в его лесу зла не будет.
— Но я тебе, девица, не нянька. Ни волк, ни медведь тебя не тронут, но ежели ногу сломаешь в буреломе — спасаться будешь сама, так что аккуратнее давай.
Лелька наказ приняла к сведению и честно старалась далеко не заходить. Но услышав о целой полянке маральего корня, удержаться не смогла и отправилась на поиски. Полянку-то она, пусть и не сразу, нашла, а вот на обратном пути заплутала. Девочка уже приготовилась пугаться, как вдруг услышала тихое поскуливание, как будто плакал щенок или котенок. Задумавшись, чей детеныш может так плакать, Лелька пошла на звук. Каково же было ее удивление, когда вместо звериного младенца она наткнулась на прехорошенькую девушку. Несчастная сидела возле заболоченного прудика и горько плакала. Плакала она судя по всему давно, успела устать, а плач перешел в негромкий скулеж.
— Привет! Ты кто, чего плачешь?
— Ой! — красотка подпрыгнула, как будто ее иголкой ткнули. — А ты кто? Как ты сюда попала? Почему ты меня видишь?
Лелька почти назвала себя, но вспомнила наставления лешего.
— Я травы собирала, заплутала немного и тебя услышала. Так что у тебя случилось, может расскажешь?
— Я бродница, живу в этом ручье. Только он в болото превращается-а-а-а, — с новыми силами зарыдала несчастная.
— Ну превратится, в чем беда? Тебе ж в нем жить никто не запретит.
Из обрушившегося на нее потока слез и слов, Лелька выловила основное: бродницы в болоте жить не могут, уходят или погибают, а она от реки далеко, да еще болотник не отпускает.
— Я с прежним болотником в мире жила, а этот какой-то новый. Мой ручей бобры запрудили и пропали, вода застоялась, скоро мой пруд станет частью болота, а меня болотник кикиморой сделае-е-е-т.
Лельке было жаль бродницу, но помогать без просьбы она не хотела.
— А почему ты плотину не разберешь?
— Я не могу, совсем слабая стала.
Бродница продемонстрировала Лельке, как ее ладошки проходят сквозь ветки. И тут заплаканная нелюдь сообразила:
— А ты не можешь мне помочь? Пожалуйста!
— Ладно, — вздохнула притворно Лелька. — Показывай, где твоя плотина.
Плотиной оказалась большая куча веток. Они были скреплены глиной, в щели натолкана какая-то трава. Главной проблемой был большой и тяжелый кусок дерева, который и запрудил русло. Лелька заподозрила, что это работа отнюдь не бобров, а шустрого нового болотника. Она выпачкалась, промокла и измучилась, но вытащила и бревно, и ветки. Ручей весело зажурчал по привычному руслу и почти готовое болотце стало исчезать прямо на глазах.
— Ой, спасибо тебе! Ты мне так помогла! Давай я тебя провожу, а то уже темнеет.
Бродница вывела Лельку на знакомую тропку, а там ее подхватили лесавки, обеспокоенные долгим отсутствием человеческой приятельницы. Домой девочка добралась уже в сумерках и еле нашла силы разобрать драгоценные травы. Их оказалось неожиданно много, причем некоторые из собранных трав были редкими, а часть из них Лелька и вовсе никогдане видела.
— Видимо это спасибо от бродницы, — сообразила она.
С этой водяной красавицей Лелька сдружилась. Той, бедняге, было ужасно тоскливо сидеть в своем ручье. Ручеек был маленький, больших забот не требовал, а наблюдать целый день за личинками, паучками, головастиками и прочей живностью не особо весело. Так что красавица была не прочь поболтать. Она слушала Лелькины рассказы, с огромным удовольствием смотрела мультики на смартфоне, особенно про Русалочку, да и сама рассказывала немало интересного. Лелька разузнала все о местных растениях, насушила трав на три зимы вперед. Когда бродница немного поднабралась силенок, они вместе расчистили источник, из которого бил ручеек, выложили его по кругу камешками и пристроили рядом пару чурбачков из старых пней.
Временами к ним присоединялись лесавки, тогда разговоры становились интереснее. Оказалось, что у бродницы нет имени. Лелька ужасно удивилась, но лесавки ей объяснили:
— Мы когда-то были людьми и наши имена остались от той, человеческой жизни. А бродницы — это духи воды, просто набравшиеся сил. Их немного, потому что для рождения бродницы нужен не просто ключ, а ручей, причем немаленький. Так что имя твоей новой приятельнице дать было некому.
— Да ей, наверное, и ненужно.
— Имя нужно каждому. Оно усиливает и людей, и нелюдей, помогает сохранить себя. Когда ручей бродницы исчезнет, исчезнет и она, но если у нее будет имя, то она сможет уйти и поискать себе другой источник.
— Ну пусть выберет себе имя.
— Это не так-то просто. Имя должен кто-то дать, кто-то другой. Как малое дитя не может поименовать себя, так и духи не могут. Кроме того, давая имя, ты даешь дар. Это может быть вещь, а может быть кусочек твоей силы, но без дара имя не держится, не приживается. Поэтому и деткам всегда дарят подарки на имянаречение, чтобы имя защищало, укрывало от злых мыслей и оберегало суть человека.
Лелька не сомневалась, что ее новая подруга отлично знакома с этими правилами, так что, когда та спросила, не может ли Лелька дать ей имя, девочка была готова.
— А ты какое имя бы хотела?
— Я не знаю, я знаю мало имен. Даже твое пока не знаю, ты не говоришь.
— И ты никому не говори. Когда у тебя появится имя, каждый узнавший его получит власть над тобой, малую или большую. Мне дядька Ермолай объяснил. Так какое имя тебе нравится?
— А можно меня назвать, как русалочку из мультика? Она такая смелая!
— Тебе нравится имя Ариэль?
— Да, очень!
— Тогда пусть так и будет. Отныне тебя зовут Ариэль. А чтобы этот день стал памятным, возьми в подарок вот эту заколку для волос. — И Лелька протянула новоявленной Ариэли ярко-голубого пластмассового крабика.
— Спасибо! — захлопала в ладоши бродница. — Спасибо тебе! Ты замечательная.
Приятельницы распрощались, договорившись встретиться через пару дней. Однако, когда Лелька пришла в условленное время, Ариэли не было. Пожав плечами, девочка принялась за сбор маральего корня. Корневища этого растения были очень полезны, а росло его у ручья немало. Она увлеклась и не заметила нежданного гостя. Только услышав вопрос «Как ты здесь очутилась, девочка?» — вздрогнула и подняла взгляд. Передней стоял молодой светловолосый парень с очень светлыми, почти прозрачными глазами.
— Как тебя зовут и как ты сюда забрела? — повторил он вопрос.
Лелька уже собралась ответить, но внезапно заметила, что с левой полы модной куртки течет вода.
— Здравствуйте, уважаемый Карпыч. Дядька Ермолай дозволил мне собирать в его лесу травы.
— Вот же глазастая! — с досадой воскликнул парень и, присев прямо в ручей, превратился в старика с зеленоватой бородой. Только глаза остались прежними — светлыми, почти белыми, с рыбьим зрачком.
Лелька, подумав, отошла в сторонку от воды.
— Не страшись. Не стану я тебя топить. Вижу, ты девка не злая. Вон, бродницу мою пожалела, помогла. Даже имя ей дала, не поскупилась. Я, ежели прямо говорить, мириться к тебе пришел. Неладно у нас прошлая встреча получилась.
«Ничего себе неладно, — подумала Лелька. — чуть не утопил, рыбья морда», но вслух ничего не сказала. Водяник помялся еще немного и спросил:
— Может виру возьмешь, да забудем старое-то?
— Мне ничего не нужно.
— Экая ты неуговорчивая…
— А вы можете сказать, кто попросил меня утопить?
— Вот ведь Ермолай болтун! Полено еловое! Не могу я тебе сказать, дева. Не поверишь, сам бы рад, да не могу.
— Вам запрещено?
— Да кто ж воде может что-то запретить! Нет, дело не в этом. Просто имени я ее не знаю. Не называете вы имен-то.
— Ну расскажите какая она.
— И этого не могу. Мы вас, людей, по-другому видим. Можем силу видеть, темная она али светлая, можем увидеть есть ли за человеком смерти, здоров ли, болен ли. А цвет глаз-волос не различаем. Вот и выходит — что я могу сказать, тебе без надобности, а что тебе надобно — не могу, потому как не ведаю.
— Тогда у вас нет ничего, что мне нужно.
— Ну почему… В реке много всякого есть. Хочешь убор драгоценный? Колечко али бусы?
— Нет, не надо. Я знаю, что такие подарки добра не приносят, да и ни к чему мне.
— Не приносят, если сам человек забрал. Если же доброй волей подарено, да с нужным словом, то зла такие украшения не несут.
— Мне все равно не нужно. Извините, уважаемый, мне пора идти.
— Э, не спеши. Давай я тебе о медальоне расскажу, что ты на шее носишь?
— Вы ж его не видите.
— Не вижу, но чую. Встречал я такие, но очень уж давно. Однако кое-что о них знаю. Вира?
— Вира! Рассказывайте.
— Твой медальон делал сильный ведун, а помогал ему сильный маг. Медальон это защитный, но оберегает он только членов рода, на кровь заговорен, остальным и навредить может.
— А как навредить? И чем маг отличается от ведуна?
— Навредить по-разному. Ежели кто по незнанию возьмет — расплатится своей удачей, болеть будет часто, деньги терять. Тот, кто украдет — разорится вконец, у него ни копейки в руках не удержится, а когда деньги кончатся — начнет болеть и хиреть. Медальон жизненную силу брать будет, пока человек не умрет, либо не вернет чужое. Ну а если силой кто забрать попытается — костей не соберет. Чтобы твой медальон победить, сил надо много, я таких ни ведьм, ни ведунов, ни магов не знаю.
— А какая разница, маг или ведун?
Разница между магом и ведуном примерно как между обученным ремесленником и одаренным богами. У магов сила, конечно, есть, но использовать ее они могут только по формулам да правилам, а ведун творит как дышит. Маг будет долго считать, место подбирать, ритуал проводить, а ведун просто попросит и все сделается.
— А как мой медальон меня защищает?
— А он пока и не защищает особо. Ты ж его не активировала. Но и так он работает. Ты ж его не снимая носишь?
— Ну да.
— А тебя о нем люди спрашивали?
— Нет. Хотя это действительно странно.
— Вот тебе и первое — кроме тебя, да таких как мы, никто твой медальон не видит. Маг или ведьма могут увидеть, но только если они сильнее твоего батюшки. Это же он амулет зачаровал?
— Я не знаю, но, думаю, что он.
— Он, он. Не сомневайся. Я вижу, что на родную кровь сделано. Твой медальон сейчас работает как слабенький маячок. Ежели с тобой беда приключается, то он подает сигнал. Но видит этот сигнал не всякий, а только тот, кто может и хочет прийти на помощь.
«Так вот как дядька Ермолай узнал про упыря у осины!» — догадалась девочка. Водяной между тем продолжал:
— Чтобы медальон заработал по-настоящему, ты должна на него капнуть своей кровью и родственную силу подать. Это, обычно, делает тот, кто медальон дарит, мало кто знает, что и сам одаряемый может все сделать. Тебе батюшка сам медальон отдал?
— Не совсем.
— А, да, вижу. Он уже ушел из Яви, когда ты амулет надела. Значит самой придется. Да не печалься, если сразу не получится, это штучка непростая. Может много раз попробуешь, пока она тебя не признает.
— Спасибо, вам, Карпыч.
— Ну что, дева, нет между нами долгов?
— Можно я еще кое-что попрошу?
— Ну попробуй.
— Не сердитесь на Прошу, пожалуйста. Он не хотел вашим русалкам навредить или вас оскорбить. Он меня спасал.
— Этот-то? Ладно, скажи своему малахольному призраку, что я зла не держу, пусть притекает в гости иногда. Но будет за девками подглядывать или шкодить — накажу.
— Спасибо!
— Что скажешь, нет между нами больше счетов?
— Да. Между нами нет больше обид и долгов. Все прошедшее прощено и забыто.
— Вот и ладушки. Ладно, бывай, девица. Не бросишь мою бродницу?
— Нет, она очень славная.
— Вот и ладно.
Водяной как-то по-особому булькнул и исчез, растекшись водой, а Лелька направилась к дому.