- Сарынь на кичку!
В ответ мне раздался веселый рев и ужасный хохот. И больше ничего не помню. Третий ковш браги свалил меня с ног.
* * *
Нос мне пощекотала соломинка. Я чихнул и проснулся. От моего чиха поднялся и Сережка. Мы лежали на груде свежей соломы. Солнце озорно играло в разноцветных стеклышках поповской веранды. Задорно пели петухи. И где-то рядом крутилось точило и раздавалось разбойное: вжик-жик!
При этом звуке мне вспомнилось вчерашнее веселье - ножи-кистени на стенах горницы, Рубцовый Нос, пенные ковши и пляски разбойниц.
- Сережа, это мы не во сне?
- Нет, в Сшиби-Колпачке, - мрачно отозвался Сережа, вынимая из волос соломинки.
- А не в Сшибе-Ковшичке? - попытался пошутить я, ощущая некоторое головокружение.
- Я два ковша выдержал, а на третьем...
- Третий был роковым, - подтвердил я.
Мы помолчали, прислушиваясь, как во дворе для чего-то точат ножи булатные.
И вздрогнули, когда на веранду вошел парень. Но вид у него был весьма мирный. В одной руке кувшин молока. В другой буханка хлеба. И слова обыкновенные:
- Комары вас тут не заели?
- Нет, мы их не почуяли, то ли они нас не нашли.
Парень улыбнулся и, почесав рубец на носу, ушел.
А во дворе: вжик-жик, вжик-жик.
Выпив молока, густого, душистого как мед, и закусив хлебом, сладким как пряник, мы осторожно выглянули с веранды и наконец выяснили, что это был за звук. Наши вчерашние знакомцы вострили косы на точиле, укрепленном среди развилин могучего дуба.
Завидев нас, они повесили косы на сучья дуба и окружили веранду, улыбчивые, лупоглазые.
- Ну как, выспались, укомы?
- Не побудили мы вас? Извиняйте. У нас завтра покос... А здесь как раз отменное поповское точило!
...Любуемся на ребят, что за молодцы, рослые, могучие, все как на подбор. Ни вчерашних разбойничьих ухваток. Ни вчерашней дикости. Видно, брага нам в голову ударила и многое померещилось.
Секретаря действительно зовут Ванюхой по прозвищу Перстень. Рекомендуется нам Иваном Перстневым. Обыкновенный паренек в красной сатиновой косоворотке, в брюках галифе и в лаптях с высоко навернутыми онучами.
Заходим в поповскую горницу.
Вот он, дубовый стол, за которым пировали. Вот они, дубовые скамьи. В переднем углу портрет Калинина. У входа пирамида винтовок. А у стены поповский рояль, на котором вчера наигрывали в четыре руки поповские дочки. Или это мне снилось?
Расселись по лавкам красномольцы, и Перстень принялся за доклад о работе ячейки.
- Перво-наперво должен сказать, ошиблись мы в названии - надо бы именоваться комсомольцами, а мы назвались красномольцами - так понятнее, красная молодежь, красномол... Будем просить уком принять нас в союз и именовать как полагается. Опять же есть упущение в бумажном деле. Протоколов мы не вели. Но, ежели надобно для отчета, сейчас напишем все сразу, сколько полагается.
- Ладно, канцелярству научитесь. Ты про работу давай, - сказал Сережка.
- Работа у нас одна - помогаем Советской власти, как и должна красная молодежь. Продразверстка нами собрана на все сто. Дезертирство вырвано с корнем - вот они винтовочки, - почитай все бывшие у зелененьких... Антирелигиозный дурман изжит окончательно. Поп в другой приход сбежал, так мы его поприжали, а поповы дочки, отказавшись от родителя, строят вместе с нами новую, красную жизнь. В церкви, как водится, клуб. В поповском доме наша ячейка.
А теперь строго проводим в жизнь декрет о приостановлении спекулянтства.
Тех спекулянтиков, которые из Мурома в Шацк за тамбовским хлебом тянутся, неся свои скобяные поделки, хватаем и товар реквизируем. А тех, которые с Касимова на Арзамас тащат мануфактуру, за мордовским пшенцом топают, подвергаем тому же.
Нелегкая эта работа - иные так до оружия дело доводят, иные лесом обегают. Но таких случаев, чтоб мы упустили, все-таки не было. Имущество это зря у нас не идет: сшили сельским сиротам рубахи и штаны и прочую одежу. А на остальное винтовок у бывших солдат наменяли, количеством десять штук, гранат - кучу. Наганов - дюжину. И даже... пулемет. Он сейчас в починке...
- А граждане к вам как?
Перстень махнул рукой:
- Они без нас дышать не могут! За такой ячейкой как за каменной стеной. Ни тебе - бандитизма. Ни тебе - продотрядов. А кроме того, мануфактурки, хотя плохонькой, беднеющим-то выдавали, то да се... Село у нас дружное. Когда по призыву Советов в мордву ходили кулацкое восстание усмирять, так пошло мужское население, расколотили это восстание враз.
Нет, мы у села как любимое дите! У нас почему в ячейке всего шесть ребят? Потому что не сами шли, а селом выбирали, самых, значит, отборных... плохоньких не допущали.
- Это как же?
- А так, как вышел с докладом товарищ Климаков о союзе красной молодежи перед всем сходом, так мужики и решили - что если тому быть, то как следует. Ребят, мол, надо образцовых выбирать, если по-нашему красна девица - значит, красавица, то красный парень - значит, богатырь! Ну и выбрали... Лезла мелочь разная - так не пустили. Выбрали ребят настоящих, ядреных, чтобы действительно! У села мы как дите на материнских руках.
Сережка еще что-то спрашивал, а я про свое.
- А зачем, - говорю, - у вас, ребята, ножи вчера на поясах и длинные рубахи?
- Это мы с покоса вернулись, кончали вчерась поздно, захотели бражки выпить и даже ключи с поясов и бруски не сняли.
- А колпак?
На это многие улыбнулись, а Рубцовый Нос, это он вчерашний, хитро подмигнул.
После доклада о работе повел нас Ванюха Перстень убедиться в их достижениях, посмотреть клуб. Показавшаяся вчера мрачной церковь, рубленная из мореного дуба, поражала своей дикой красотой. Резко выделялись ее резьба и узоры на солнце. Кресты на ее куполах были не железные, а из дубовых горбылин. Их трудно было сшибить, и ребята повесили флаги прямо на них. Внутри церкви было светло и просторно. На месте алтаря груботесаная положена сцена, и прекрасный бархатный занавес спадает зелеными волнами. Через весь зал стоят скамьи, тоже крепкие и грубые, а на клиросе - рояль и на рояле две гармонии. Больше ничего особенного не было.
- Только что начали устраивать, - как бы оправдывались ребята, всего раза три играли.
- Чего же вы играли?
- "Власть тьмы" играли.
- Сами?
- С учителем, он у нас, поди-ка, интеллигентный.
- А народ как?