* * *
Когда вечерняя прохлада стелилась с лугов, полная мятного запаха скошенного сена, Серега сел писать отчет о ревизии ячейки, а я пошел прогуляться.
Село стояло на холме среди болотистых лесов, как крепость, замыкая одну-единственную дорогу, идущую с севера на юг. Небольшая сырая луговина вся была устелена холстами для отбелки. По ним, резвясь, бегали босоногие ребятишки.
И вдруг я увидел пожилую женщину, припустившуюся с ними вперегонки. Она бежала, оглашая окрестность дурным криком. А за ней бежали два парня, грозя дубинками и увещевая:
- Стой, не беги, все равно догоним!
Я не успел понять, в чем суть, как женщина, набежав на меня, тут же упала на землю.
- Не отдам, не отдам - хоть убейте!
- Это что, кликуша? - спросил я подбежавших ребят.
- Спекулянтка. Из-под Шуи на Арзамас кусок мануфактуры тащит. На пшено, ишь, менять.
Верно, женщина прижимала к груди какой-то сверток, как ребенка.
- Ну, пойдем! - Ребята взяли и поволокли.
Заинтересовавшись, я пошел за ними. По дороге, дожидаясь, стояла еще кучка каких-то людей. Среди них как начальник - Рубцовый Нос. Перед ним человек с детской колясочкой. Они горячо о чем-то рассуждали.
- Я же рабочий, а ты крестьянин, должны мы друг друга понимать?
- А спекулянничать не могешь!
- Друг, - брал его за плечо человек с коляской, - друг, я же тебе говорю, не дает нам фабрика зарплаты, кроме натурой. Берем мы себе отпуск и честно идем поменять этот ситчишко на мучку, на крупку, а вы нас клеймите эдакими словами... Ну легко ли так?
- Я этого не знаю, мне давай бумагу!
Человек с детской колясочкой приложил руку к сердцу, Рубцовый Нос не дал ему говорить дальше.
- Пойдем в сельсовет, там разберемся.
Человек вздохнул и покатил свою колясочку, в которой лежали свертки ситца и кульки наменянных продуктов. За ним поплелась беглянка и еще несколько других.
- Вот четвертая партия за день, откуда-то из-под Иваново-Вознесенска. Издалека и все беспокойные. Упрел, - сказал мне Рубцовый Нос.
Изловленных привели к помещению ячейки, и не успел я оглянуться, как они очутились за какой-то крепко захлопнутой дверью в подвале дома. Я бросился искать Сережку.
Он ходил по веранде и чесал себе маковку, морща нос.
- Сел я писать отчет, и сам не рад.
- А что?
- Пришел Перстень и потребовал им его прочесть.
- Ну и что же?
- Не умею я писать хвалебные оды, вот и хожу.
Я рассказал Сереге о своей прогулке в луга и о том, как ловят "спекулянтов" здешние красномольцы и каких.
В подтверждение моих слов мимо окна проплелась та самая женщина без свертка, еще кто-то и человек, уж теперь без колясочки. Мы с Серегой бросились искать Перстня и наткнулись на него в коридоре. Он шел с каким-то рыжебородым мужичищей, побольше его, а впереди Рубцовый Нос катил колясочку, полную сверточков и разных предметов.
- Разве так можно? - завопил Серега. - Вы что, не отличаете рабочих от спекулянтов?
- Потише, потише, друг, - остановил его рыжебородый мужик, - я здесь власть на местах. Декреты мы знаем без вас: у нас даже не как у прочих, а без обиды - у кого что отберут - десять фунтов муки и на дорогу ковригу печеного хлеба. Обиды тут не должно быть.
- Все равно грабеж - с десятью фунтами или без них...
- А хошь ты за такие слова к нам в темную угодить? Милости прошу! Рыжий ехидно осмотрел нас и добавил: - У нас бы таких плохоньких близко до ячейки не допустили, а то: инструктора укома!
После этих слов Рубцовый Нос двинул колясочку, она заскрипела, поехала, и все, миновав нас, удалились в одну из комнат.
Когда мы собрались уезжать, пришел Ванюха Перстень и позвал нас за собой в ту самую комнату.
- Вот, - сказал Перстень, - это вам в уком наши членские взносы: как нет у нас денег, то возьмите натурой.
Перед нами лежала груда мануфактуры, куски сукна, несколько часов с цепочками, сапог хромовых и даже серебряный самовар.
Мы озадаченно переглянулись.
- Ничего-ничего, забирайте. Этот товар буржуйский. Серебряный самовар-то буржуй тащил! А кусок сукна - бывший купец волок.
- Нам и положить-то такие вещи некуда.
- Мы вам уложим, ребя, тащи!
Двое парней стали ухватывать и тащить нашему ямщику все добро.
- Хоть самовар-то оставьте! - молил Серега.
* * *
Как же легко мы вздохнули, когда миновали тряскую гать и выехали из леса! Солнце! Рожь волнуется. Ласточки летают. Милые! Позади топь и трясина, позади "угодниковы слезки" и ореховый куст, перед нами же шестьдесят ровных покойных верст стелются до самого нашего укома. Вот показалась мирная полевая деревушка, вся потонувшая в зеленых коноплях. Ни одного деревца - только скворечни тянутся к небу, качая смешными, растреснутыми головами.
- Теперь доедем, - облегченно вздыхает Сережка.
- Заранее не загадывай, - ямщик чешет маковку кнутовищем, - они народ того... Чего-то много вам надавали, боюсь, опомнятся, нагонят да отымут!
И только он это сказал - тут же с лица сменился.
- Едут, братишки, едут! - заголосил он.