- Ну, пусть идут!
- Конечно, пусть.
- Смотрите, такси!
- Вы поедете?
- Такси!.. Останавливай! Такси, такси!.. Давайте, Сережа, Ася, завезем вас тоже!.. Ну, мама, папа, тетя Маня! Спокойной ночи, пока!..
- Будьте здоровы! Пока! Поцелуй девочек! Скажи, что я возьму их в зоосад!..
- Ни в коем случае, папа! Никаких зверей! В прошлый раз они ночью не могли уснуть от впечатлений!..
- Странно!..
Молодежь укатила. Два красных огонька были видны на горе улицы довольно долго...
- Ой, как я устала, ой, моя спина!.. Наработалась, как лошадь!..
- Идемте спать. Сколько сейчас времени?
- Двенадцать, наверно. Или час...
- Спать, спать!
- Брат, сорви мне веточку акации, достанешь?
- Пожалуйста, на!
- Братик, Рива, я прошу вас, не ходите завтра провожать Гришу, я прошу вас! Я хочу одна проводить его, мне надо кое-что сказать ему, кажется, я имею право!
- Эгоисточка! Ты всегда найдешь, что урвать для себя!
- А Зюня, сестра? А Моня? Ты с ними сможешь договориться?
- Я думаю, им завтра будет некогда... Дайте мне слово, что вы не пойдете, иначе я не усну!.. Суля, Ривочка! Если бы не было для меня крайне важно, разве я стала бы вас просить, разве вы меня не знаете!
- Ты всегда с причудами!
- Мы не пойдем,не волнуйся,если тебе важно, мы не пойдем.
- Мы свое дело сделали, приняли, слава богу, кажется, не очень плохо...
- Что ты говоришь, ты изумительно все сделала! Был исключительный вечер, редкостный! Кто еще так может? Когда ты захочешь, тебе нет равных!
- Хорошо, мы не пойдем. Но братья его, я уверена, улучат минутку.
- А мне сердце говорит - нет! Сердце подсказывает. Спокойной ночи!
- Ты не боишься в парадном одна?
- Нет, нет! Кого мне бояться? Так я с вами договорилась?
- Иди, иди, эгоисточка! Договорилась. Спокойной ночи! Заходи завтра, не стесняйся! Расскажешь.
- Да, да, спокойной ночи!
- Спокойной ночи!
Саул Исаакович и Ревекка подождали, пока в Маниных окнах зажегся свет, и пошли к своему дому.
- Ты устала?
- Ой, моя спина!.. Идём спать.
- Я подышу немного воздухом, если ты не возражаешь.
- Вы все, Штейманы, с причудами! Сначала отведи меня домой! Ты хочешь, чтоб я умерла от страха в нашем дворе? Подумать только. нет Клары!
- И не так давно Лазарь... Многие ровесники уже давно умирают один за другим... И многие моложе нас с тобой...
- Что-то у меня нехорошо жмет под лопаткой, под левой... Устала...
- Иди ложись. Может быть, я пойду сейчас к Моне...
- Новости! Тебя звали?
- Звали, не звали...
- Что ты будешь делать ночью у Мони? Кому ты сейчас там нужен?
- Нужен, не нужен...
- Сначала подожди, пока я поднимусь и зажгу свет в комнате. А потом иди, твое дело. Нет, вы все, Штейманы, ненормальные! Жди, пока я войду и включу свет! Слышишь, не уходи!..
Ох, эти белые тревожные облака-деревья, плывущие справа и слева, навстречу и вдаль!.. Не видно листьев, не видно веток, а только белые хлопья цветов, буйная пена!.. Ох, этот запах!.. Угарный и сладостный, греховный, опасный запах!.. Тяжелыми волнами он катит по улицам, и от него беспокойство, от него мучительные сомнения. "Чего уж, чего,- уговаривал себя Саул Исаакович по пути к Моне.- Ведь все получилось, как я хотел, и был удивительный вечер..."
Радость праздника иссякла. Разошлись и разъехались гости, унесли с собой память о веселой вечеринке и великолепном ужине, унесли с собой Гришины подарки и пакеты с Ревеккиным печеньем - его много осталось на столе, и Ревекка завернула с собой каждому. Они были счастливы, и он был счастлив. Но теперь они разошлись и вина перед Моней обступила его, идущего ночью, со всех сторон.
"Ох, что за тишина на улице!.. Голодная, недобрая тишина!.."
Он знал, что от Мони не будет ему прощения и не должно быть, и не рассчитывал на него, и не за этим шел. Он шел к Моне, чтобы повиниться - вот я, и я виноват. Тем ниже опускалась не седеющая и не лысеющая большая голова, тем круче сгибалась тяжелая спина, тем сильнее стискивался узел рук на пояснице, чем ближе он подходил к Мониному дому.
Месяц, острый и кривой, как турецкий кинжал, крался вдоль кромки густого облака и вошел в него, затаившись надолго. Стало совсем темно. После одиннадцати по будням электростанция экономила энергию и снижала напряжение в сети, а было далеко за полночь.
Саул Исаакович не умел каяться - вот что. Грешить и каяться - он не понимал и был убежден, что, покаявшись и выпросив прощение, стыдно чувствовать себя свободным от вины. В детстве он украл у соседа щепки для самовара, его поймали с поличным, не наказали, а,аже посмеялись, а он готов был умереть от стыда, ему было лет пять или шесть, но запомнил это на всю жизнь. Прийти к Моне и объявить - я виноват, простите и примите меня в свой круг плакать, пла-<ать>с вами? При Грише, при Зюне, при умершей?.. Чем ближе подходил Саул Исаакович к Мониному дому, тем яснее становилось рму, что войти он не сможет. И не вошел.