- То было грехом, а это было бы свинством.
И съехал.
Через какое-то время он женился на Марии Исааковне.
"Маня - наивная девочка!"-так думал о сестре Саул Исаакович.
Маня весь тот чудный год ходила к ним чуть не каждый вечер. На свадьбе опять был разговор, его затеял Миша.
- Теперь все,- сказал он.- А то было страшно.
Он пел в этот вечер арию герцога из оперы "Риголетто" и танцевал лезгинку. Он декламировал стихи Валерия Брюсова "Мой дух не изнемог во мгле противоречий". Но они, и Миша и Ревекка, долго, видно, еще терзались. Было заметно на родственных встречах, как тяжело они не смотрели друг на друга.
И Ревекка стала такой, какой стала.
Роскошная и пушистая, прямо-таки драгоценность из музея, гусеница поднималась по ноздреватой стене крепости.
"Зачем? - подумал о ней Саул Исаакович.-Зачем она тащится по пустой и бескрайней пустыне, когда парк, где есть нужные для нее листья, совершенно в другом направлении? Несчастная не знает, что делает. Ей кажется, что она ползет по дереву и скоро достигнет изобилия".
Саул Исаакович подставил на дороге гусеницы под ее движение, похожее на дыхание, изогнутый большой палец, гусеничка наползла на него, цепенько облепилась. Но только Саул Исаакович перенес на траву обрыва нежную ношу, гусеница развернулась и бесповоротной упряменькой волной полилась к стене.
Саул Исаакович почувствовал себя пристыженным.
"Вполне возможно,-каялся он мысленно,-что ей от рождения предопределено совершить однажды бессмысленное путешествие. Очень вероятно, что сверху она уже не сойдет пешком, а слетит на шелковых крыльях. Природа!"-восхитился он затейливости и утонченности всякого земного устройства.
Вот тут-то от ракушечниковой стены крепости, рыжеватой и мшистой, от той ее стороны, которая не видна была Саулу Исааковичу, пока он не прошел сквозь широкую арку, чтобы положить на траву гусеницу, отслоился больной из госпиталя в байковом халате незаметного военного цвета и стал приближаться к Саулу Исааковичу деликатной походкой, как если бы узнал знакомого, но сомневался, узнают ли его самого.
Он оказался молоденьким узкоглазым и круглоголовым, стриженным под машинку новобранцем. Саул Исаакович позабыл уже о домино в кармане, но не захотел сторониться компании. И потому, что собственное желание помолчать всегда казалось ему недостаточной причиной, чтобы не поговорить с человеком, и потому, что молодые солдаты действовали на его сердце, как действовали серьезные, усу-губленно сосредоточенные на чем-то чрезвычайном только что родившиеся младенцы, новобранцы жизни. Он всю жизнь хотел сына.
Мальчик подошел близко, но заговаривать не торопился. Очевидно, в его племени не полагалось первым вступать в беседу со старшими. А во всей его фигуре, небольшой и согнутой от необходимости придерживать халат, в бесстрастном лице воина и мужчины, повернутом на две трети к морю и лишь на одну треть к Саулу Исааковичу, как солнечный зайчик в тенистой беседке, дрожала готовность к общению. Саул Исаакович только прокашлялся, и зайчик сам вскочил к нему в руку.
- Здравствуй, отец!..
Солдатик повернул голову к Саулу Исааковичу и наклонил ее почтительно и с достоинством.
- Здравствуй, сынок! - с наслаждением потянул слово "сынок" Саул Исаакович и пригласил к разговору: - Ну, как здесь, хорошо?
- Хорошо! - И защурился, и наморщил нос, и обрадованно подошел, подгребая намокшие казенные шлепанцы и сладко кутаясь в халат.- Mope!
- Море, море,- как о чем-то скучном, сто раз надоевшем, сказал Саул Исаакович.
- Очень хорошее море!
- Море как море,-еще безразличнее сказал Саул Исаакович, зная за собой заискивающие интонации в разговорах с такими молодыми и стараясь скрыть их.
- Не заболел бы-не увидел бы моря... Повезло! -сообщил солдатик.
- Это смотря какая болезнь.
- Плеврит, они говорят,- с уважительным ударением на слове "они" сказал мальчик.
- Да, повезло, что и говорить!..-Саул Исаакович свистнул.- А "они" разрешают гулять по сырой погоде?-строго поинтересовался он.
- Окно в палате не смотрит на море,- сознался в непослушании и одновременно пожаловался солдатик.
- А родители где проживают? Папа, мама?
- Аксу-Аюлы! Казахи мы, Казахстан! Аксу-Аюлы-город.
- А!.. И как же тебя зовут?
- Меня? Симбек. Симбек, Симбек,-трижды повторил мальчик, привыкший, очевидно, к переспрашиваниям.
Саула Исааковича охватила горячая потребность поговорить с главврачом насчет окна. "Они" что, хотят угробить ребенка?
- Я, между прочим, был в Казахстане, правда, ты еще тогда на свет не родился, давно.
- Аксу-Аюлы был?
- Нет. Где не был, там меня не было, обманывать не хочу. В Караганде был, работал на шахте.
- Так Аксу-Аюлы совсем близко от Караганды!
- Что значит, близко? Огромная страна, там не может быть близко. Скажи, пожалуйста, мне очень интересно, зачем юрту ставят далеко от воды и далеко от дороги? Какой смысл? Меня очень удивляло, я помню.
- Откуда я знаю? Мы живем в городе, у нас нет юрты!
- А!.. Жалко. А верблюды?
- У нас? Нет. У других сколько хочешь!
- Ай-я-яй! Верблюды! Лошади! Юрты! Но что такое ваши женщины! Красота! Я не говорю-молодые, это не надо обсуждать, молодые везде замечательны, правильно? Но старые! Старые женщины у вас прекрасны!-говорил Саул Исаакович размеренным тоном человека, имеющего вкус к неторопливой восточной беседе.
А гусеница тем временем доползла уже до верхнего ряда каменной кладки крепости.
Саул Исаакович не упускал ее из виду. Он вдруг загорелся желанием немедленно отправиться в Казахстан, изумительный край юрт, допускал он, нет, но люди те же. Приятные люди, особой красоты лица, особой легкости фигуры.
Он ясно вспомнил четырёх старух в черных платьях и черных мягоньких сапожках. Они сидели на солнышке возле тёплой стены большой белой юрты. Белоснежные марлевые платки обвязывали их лбы, а длинный угол платка красиво свисал от виска вдоль щеки.
Все четыре были сухощавы и на корточках под стеной сидели бесподобно гибко, как девочки-подростки. Они смотрели мимо кучки эвакуированных и разговаривали между собой.
Эвакуированные ждали кого-то, и ожидание затянулось. Старухи не понимали языка и не предлагали ничего купить, и так бы и осталось, если бы не мальчик, если бы годовалый мальчик не слез с чемодана и не приковылял на кривых ножках к их стройным коленям. Тогда было принесено молоко в мисках, лепёшки, масло и кумыс, а денег старухи брать не захотели.
Это были очень старые старухи, постаревшие ещё при баях.
Саул Исаакович предпочел не говорить Симбеку, что в Казахстан он был эвакуирован как инвалид, после тяжелой нервной болезни. Его ровесники уходили в ополчение, а он был эвакуирован, как ребенок или женщина.