Я не умею легко расставаться и лишь под наркозом мои пальцы могут подчиниться команде "НЕ СЖИМАТЬ". Боюсь ломки, страшусь потерь, ненавижу прощаться. Завидую тем, у кого все получается просто. Находясь в Штатах, то и дело ловила себя на мысли, что хочу стать "энергичным, щеткой вымытым, / Вовсе роком не отмеченным / Первым встречным-поперечным / Все равно, какое имя там".3 Ну хотя бы вон той молодой, красивой жительницей Манхэттена. Неужели и с нее тот же спрос, что с нас, живущих в России? Рассуждая так, я скорее всего попадала пальцем в небо, принимая манеру поведения за сущность, но все равно завидовала ее уверенной походке, раскованности, жизнерадостности (пусть даже напускной). И казалось мне, что живя в России, подчиняешься каким-то особым в метафизическом смысле законам, непрерывно за все расплачиваясь. Будто недреманое око неустанно бдит, чтоб тебе не перепало каких-то неучтенных, неоплаченных по самым крупным счетам даров. Хотелось бы и мне для разнообразия пожить в мире, где действуют иные, более умопостигаемые законы, где здравый смысл, энергия, профессионализм, здоровье есть непременная гарантия успеха, а успех - кредо жизни.
Впрочем, у меня никогда не было иллюзий относительно пересадки на чужую почву и врастания в чужую жизнь. Единственно, что было, это еретическая мысль: "А вдруг, а что если, вот бы ...". "Я бы жизнь просвистел скворцом / Заел ореховым пирогом, / Да видно нельзя никак".4 Знаю, что нельзя, но так и тянет поиграть идеей катапультирования из своего пространства в какое-то иное, в котором наконец-то можно будет вздохнуть с облегчением. Наверное, это продолжение давней игры в царицу Ларису, когда любой сюжет непременно заканчивался счастливой развязкой.
Предчувствуя близость последних минут,
Те двое со страхом друг к другу прильнут.
И кончится драма. Погаснет экран,
Героям сердечных не вылечить ран.
И новая драма из многих частей
Других поместит в эпицентр страстей,
И нового дня освещенный квадрат
Потребует новых душевных затрат,
Прикажет, чтоб кто-нибудь дни напролет
Все бился и бился, как рыба об лед,
На веру приняв, что иначе нельзя ...
Куда ж ты, по наледи тонкой скользя,
Куда, не испив этой чаши до дна,
По наледи тонкой уходишь одна,
Уходишь, кому-то шепнув на ходу:
"Иное написано мне на роду?"
Стремление выпрыгнуть из себя химерично. Но не оно ли помогает не зацикливаться на второстепенном, не оно ли не дает превратиться в хроника, живущего среди тяжелых запахов давних страхов, обид, неудач, недугов, чего-то свалявшегося, лежалого, затхлого? Не оно ли позволяет сохранить ту свежесть восприятия, которая бывает лишь в детстве, когда первого снега ждешь с таким нетерпением, что тащишь на прогулку санки, едва на землю упадут две снежинки; когда в майские праздники выбегаешь во двор в носочках и, дрожа от озноба и восторга, доказываешь всем и себе, что уже лето; когда новую книгу сперва нюхаешь (Боже, как пахнет свежая типографская краска!), а уж потом читаешь.
Между тем временем и сегодняшним днем - целая жизнь. Но не детская ли жажда полного обновления заставляет писать:
День голубой, голубей голубого,
Всё претерпев, начинаем ab ovo,
Пляшем от печки, танцуем с азов,
Мир ослепителен, день бирюзов ...
"Да будет жизнь моя проточной"! Пусть временами течение становится турбулентным, лишь бы не прерывалось. Да и как ему быть иным, если в душе борются такие разные чувства, как потребность в стабильности и желание сменить русло, боязнь ломки и жажда вырваться из заданного контекста.
Хорошо быть беглой гласной
И, утратив облик ясный,
Неприсутствием блеснуть,
И, контекст покинув властный,
В нетях сладостных соснуть.
Хорошо бы в мире яром
Обладать чудесным даром
Беглой "Е" (ловец-ловца):
Постояла под ударом
И исчезла из словца.
Нет, это не программа действий. Это лишь чаяние, попытка заклясть, заговорить судьбу.
От себя не уйти ... Так ли это? А может быть мы только и делаем, что от себя уходим? От себя позавчерашних, вчерашних, сегодняшних. "Как все меняется и как я сам меняюсь! Лишь именем одним я называюсь ..."5 Это и есть единственный доступный нам ВЫХОД ИЗ СЕБЯ. От нас требуется лишь одно - не завалить его чем-то громоздким и лишним, НЕ МЕШАТЬ ВЫХОДУ. И еще - сохранить легкое дыхание.
Легкой поступью, с легкой душой,
С легким сердцем. Поверь, непременно
Надо легкость вводить внутривенно:
Полегчает от дозы большой.
И однажды всему вопреки
Встрепенешься, вздохнешь с облегченьем
И взлетишь. Дорожи приключеньем
И летай с чьей-то легкой руки.
5. Остров радости
Посвящается
Людмиле Николаевне Алексеевой
Эта гимнастическая система подобна танцу. А ещё можно сказать, что она - своеобразный театр. Театр одного актёра. И этим актёром может стать каждый, потому что речь идёт о театре для себя, который не предполагает зрителя. То есть, пожалуйста, приходите и смотрите. Никто не запрещает. Но главным в этом процессе является не человек смотрящий, а человек играющий, танцующий, бегающий, прыгающий. Человек радующийся. И подарила ему эту радость Людмила Николаевна Алексеева (1890-1964) Она создатель системы, которая сегодня так и называется - алексеевская гимнастика.