В этой пылкой и теплой стране нет семейного очага - есть семейное патио, в нем вы видите семейный уют, детей, каждодневный праздник человеческой жизни. И держу пари, что тут хорошо быть женщиной, ибо она коронована славою и величием семейного патио, венчана пальмами, лаврами и миртами. Я убежден, что красота дома - своего рода могучее прославленье жены; оно возглашает ее устав, возвеличивает достоинство и украшает трон ее. Я имею в виду не тебя, большеглазая muchacha, а твою матушку, почтенную даму с усиками, восседающую на соломенном кресле, в честь которой я и пишу эти строки.
ХИРАЛЬДА
Хиральда - опознавательный знак Севильи; она так высока, что видна отовсюду. Если, блуждая по свету, вы увидите высоко над крышами галерею и башенку Хиральды - знайте, что вы в Севилье, за что воздайте хвалу добрым джинам и святым угодникам.
Итак, Хиральда - это мавританский минарет с христианскими колоколами, увитый всякими красотами арабской орнаментации, на самом верху ее - статуя Веры, а низ ее сложен из римских и вестготских каменных плит. Это как во всей Испании: римский фундамент, мавританское великолепие и католический смысл. Рим почти не принес сюда своей городской цивилизации, но оставил тут нечто более долговечное: латинского земледельца, а следовательно, латинский язык. И вот в эту-то латинскую провинцию вторглась высокоразвитая блестящая, почти декадентская культура мавров. По манере своей это была культура парадоксальная: и в тончайшей своей изысканности сохраняла она кочевнический дух. По дворцам и замкам мавров всегда узнаете исконных обитателей шатра. Мавританское патио - это сладостный образ оазиса; журчащий фонтанчик испанского дворика и поднесь воплощает мечту кочевника о прохладных родниках; сад из цветочных горшков - сад переносный.
Обитатель шатра свернет свой дом со всем его убранством и роскошью и взвалит на осла, поэтому дом его из текстиля, а роскошь его филигранная. Шатер - вот его замок; он устлан всяческим великолепием и славою, но великолепие это такое, что его можно вынести на спине: оно тканое, оно вышитое, оно вязанное из козьей или бараньей шерсти. Дворцы кочевников - из крашеных нитей, и мавританская архитектура сохраняла изысканнейшую красоту и плоскость ткани. Вот и возводил такой мавр кружевные аркады и вышитые своды и стены, затканные орнаментом. И хоть не мог он скатать Хиральду и вывезти на вьючных мулах, покрыл ее стены ковровым узором и тонким плетеньем, словно сидел, поджав под себя ноги, и всю ее выткал и вышил. И когда потом латинский земледелец с вестготским рыцарем мечом и крестом выгнали восточного кудесника, никто уже не мог стряхнуть с себя этот роскошно вытканный сон; готический estilo florido[стиль флоридо - Флорида направление в испанском готическом искусстве средневековья. (исп.).], ренессансный estilo plateresco, барочный estilo churriguerresco[стиль чурригерреско (исп.).] - все это сплошь архитектурное изукрашивание и вышивание, филигранные позументы и кружева, которые обволакивали, словно в волшебном сне окутывали камень стен, превращая их в причудливо переливающиеся драпировки. Исчез народ, по живет его культура. Страна, самая что ни на есть католическая, так и не перестала быть мавританской.
Все это и еще многое другое вы увидели бы своими глазами на севильской Хиральде.
С Хиральды вам открывается вся Севилья, белая и ясная, так что глазам больно, розовеющая плоскими черепичными крышами, прошитая фаянсовыми куполами и колокольнями, зубчатыми стенами, пальмами и кипарисами, а прямо под вами - огромный, почти чудовищный кров собора: каскады колонн, шпплей, круто изогнутых арок, контрфорсов и башенок, а вокруг неоглядная зеленая и золотая равнина Андалузии, искрящаяся белизной человеческих домиков.
Если глаз у вас зоркий, вы увидите больше того: увидите семьи на дне патио, увидите садики на балконах, на террасах, на плоских крышах - везде, где только можно поставить цветочный горшочек, увидите женщин, . которые поливают цветы или белят беленькой известью белоснежный кубик своего дома, словно весь смысл этой жизни в ее красоте.
Теперь, когда перед нами весь город, заглянем в два места, особенно почитаемых и изукрашенных всеми дарами искусства. Одно из них кафедральный собор. У каждого порядочного кафедрального собора - две функции. Во-первых, он так велик, что порывает все связи с окружающими его домами людей; он стоит среди них, как священный слон среди овец, одинокий и чужеродный - божий утес в гуще людского муравейника. Во-вторых, войти туда-значит сразу же очутиться среди широкого простора, свободно раскинувшегося в утробе города; он шире городской площади, больше базара; из узких улочек, двориков и чуланчиков человеческого жилья вы словно всходите на вершину горы; все эти своды, колонны простор не стесняют, наоборот, еще раздвигают его вдохновенным размахом, оставляя широкую, уходящую в небо пробоину в тесноте средневекового города.
Тут уж дыши полной грудью, вот где тебе раздолье, душа. Вот где во имя божие вздохни с облегчением.
Что там внутри, об этом я уже не буду говорить. Алебастровые алтари и грандиозные решетки, гробница Колумба, резьба, Мурильо, золото и инкрустации, мрамор, барок, ретабло, пюпитры и еще много всяких католических вещей, которые я даже не видел, потому что смотрел на то, что над всем этим - на пять огромных, круто уходящих вверх нефов, на эти божьи корабли, на этот величавый флот, плывущий по сверкающей Севилье; какой груз искусства и культа отягощает борта их, и, несмотря на это, сколько там еще священного и вольного простора!
Второе место - ayuntamiento, то есть - ратуша.
Севильская ратуша снаружи вся расшита рельефами, фестонами и медальонами, гирляндами, колоннами, кариатидами, гербами и масками, а внутри от потолка до пола сплошь покрыта резьбою, балдахинами, позолотой, фаянсом, лепными завитушками и всем добром, какое только могут изготовить мастера всех цехов. Есть что-то помпезное и немного наивное в этом самолюбованье городской общины, в нем что-то от добродушной спесивости бубнового или червонного короля. Эти старые ратуши всегда умиляют меня своим откровенным провозглашением славы и блеска общины; в них, я бы сказал, старая городская демократия воздвигала себе самой трон и украшала его, как алтарь; или - как резиденцию короля.
В наши дни демократия, если и разорится на какойнибудь дворец, то обязательно построит банк или торговый дом. В эпохи менее передовые строили храм и ратушу.
АЛЬКАСАР
Снаружи это средневековая зубчатая стена из голых каменных плит, а внутри - мавританский замок, исписанный стихами из корана и от потолка до пола изукрашенный невообразимыми причудами и чарами Востока. Знайте же, что этот замок из тысячи и одной ночи мавританские зодчие построили для христианских королей. В лето тысяча двести сорок восьмое от рождества Христова (если говорить стилем исторических романов) христианнейший король Фердинанд[Фердинанд II - Арагонский, он же Фердинанд V Католик (1452-1516)-король Арагона с 1472 года. В результате его брака с Изабеллой Кастильской была заключена уния Арагона и Кастилии (1479). Являясь фактически первым королем объединенной Испании, Фердинанд стремился к установлению королевского абсолютизма и опирался на католическую церковь.] в день св. Климента вступил в отвоеванную у мавров Севилью; но совершить этот христианский подвиг помог ему некий Ион аль Ахмар, султан Гренадский, из чего явствует, что религия издавна заключала контракты с политикой. После этого христианский король изгнал из Севильи триста тысяч богом проклятых мусульман по соображениям, разумеется, религиозным и просветительским; но еще целых триста лет потом продолжали мавританские искусники строить христианским королям и идальго дворцы и расписывать стены их своей нежной орнаментикой и куфическими сурами[Куфические суры - главы корана, написанные так называемым куфическим письмом - арабским орнаментальным письмом.] корана, что проливает некоторый свет на вековую борьбу христиан с маврами.
Ну, а если бы мне пришлось описать словами залы, покои и патио Алькасара, я бы взялся за это, как каменщик- сначала навез бы строительный материал: камень, майолику, алебастр, мрамор, драгоценное дерево и целые фуры красивейших слов, чтобы замешать из них стилистический раствор, потом, по-строительски, начал бы снизу, от фаянсовых полов, на которые поставил бы тонкие мраморные колонны, потрудившись больше всего над их основанием и капителью, но особенное внимание обратил бы на стены, облицованные чудесными майоликовыми изразцами, окутанные кружевом алебастра, покрытые нежными, переливчатыми многоцветными арабесками, прорезанные окнами, аркадами, ажурами, павильонами, ахимезами, галереями - целым набором изысканно вычерченных подков, ломаных дуг, кругов и провесов; а надо всем этим раскинул бы потолки, сводики, перекрытия из сталактитов, алебастровых кружев, сеток, звезд, ячеек резьбы, золота и росписи и, проделав все это, устыдился бы своей грубой халтурной работы, ибо так, как это сделано, нельзя описать словами.
Возьмите лучше калейдоскоп и вертите его, пока голова у вас не пойдет кругом от этой нескончаемой геометрии; глядите на водную рябь, пока у вас не начнет мутиться в глазах; курите гашиш, пока свет не заменит для вас нескончаемая череда исчезающих и проступающих образов; прибавьте к этому все, что есть одуряющего, галлюцинаторного, переливчатого, сладострастного; все, что туманит разум; все, что можно сравнить с кружевом, филигранью, парчой, дорогими каменьями, сокровищами Али-Бабы, драгоценными тканями, сталактитовыми дворцами и сладостным сном; и все это прихотливо мерцающее, фантастическое, почти бредовое, разберите вдруг удивительно стройным, аккуратным и строгим рядом, подчините законам какой-то тихой и созерцательной сдержанности, какой-то мудрой мечтательной отрешенности, расстилающей эти сокровища сказок самой тонкой, почти невещественной, неосязаемой пеленой, вздымающейся на легких аркадах. Это непередаваемое великолепие так лишено ощущений рельефности, что становится почти нетелесным, кажется, что это фантом, неуловимый отблеск, упавший на стену. Как материально, как примитивно и тяжеловесно наше искусство по сравнению с этими дивными маврами: оно скорее для осязания, а не для зрения, как будто мы обеими руками держим и ощупываем то, что нам нравится; мы хватаем это сильно и грубо, как свою собственность. Бог знает, какая оторванность, какой чудовищный восточный спиритуализм привел мавританских зодчих к их чисто оптическому чародейству, к этим словно пригрезившимся нетелесным постройкам, сотканным из кружев, блесток, ажура и калейдоскопических образов; это насквозь мирское, чувственное, сладострастное искусство уничтожает самую материю, превращая ее в волшебную дымку. "Жизнь есть сон". И тут вы уже начинаете понимать, что латинский земледелец и римский христианин должны были смести эту слишком утонченную украшательскую расу.
Европейская массивность и трагичность должна была перевесить духовный сенсуализм одной из самых изысканных культур.
Говоря короче, отличие стиля европейских построек от мудехарской архитектуры состоит уже в том, что готика, да и барок рассчитывали на человека, стоящего или коленопреклоненного, тогда как мавританские зодчие возводили свои постройки, по-видимому, для духовных сибаритов, которые, лежа на спине, услаждали свой взор всеми этими сводами, арками, фризами, раскинувшимися у них над головой, дабы служить неиссякаемым источником мечтательного созерцания.
Тут неизвестно откуда на эти фантастически нежные патио, сокрытые зубчатой стеной, слетает стайка белых голубей, и, словно удивившись, вы постигаете вдруг настоящий смысл этого чародействующего зодчества: это сплошная лирика.
JARDINES
[Сады (исп.).]
Сады Алькасара устроены так же, как все испанские сады; впрочем, там есть вещи, которых вы не найдете в другом месте, например, сводчатая купальня доньи Марии де Падилья, любовницы христианского короля Педра Жестокого[Педро Жестокий - португальский король Педро I (1357-1367), боролся против феодальной знати за укрепление абсолютизма.]. Говорят, по правилам тогдашнего этикета, придворные кавалеры должны были пить воду из ее купальни, но я этому не верю, потому что в Севилье едва ли видел кабальеро, пьющего воду.
Я попытался нарисовать по памяти вид обычного испанского сада, и так как на одном листе это не поместилось, вынужден был рисовать на трех.
1. Испанский сад составляют прежде всего кипарисы, подстриженные буксы, мирты, волчьи ягоды, лавры, лавровишни, остролист, жимолость и все эти декоративные кустарники, пирамиды и шары, из которых тут выстрижены, вывязаны и выложены шпалеры, аллеи и коридоры, своды и арки, живые изгороди, стенки, бордюры, загородочки, окна, кулисы, лабиринты - целая умная геометрия старой и строгой школы садового искусства; в этой солнечной стране человек понимает, что главное тут не садовая зелень, а садовая тень.
2. Во-вторых, испанский сад составляют прежде всего изразцы, кирпичи, глазурь, майоликовые лестницы, фаянсовые стенки, ниши, скамьи, а также майоликовые бассейны, фонтаны, водоемы, водопады, фонтанчики и канавки с журчащей водой, фаянсовые павильоны, беседки, своды и балюстрады, причем вся майолика выложена прехорошенькими черно-белыми шашками, сетками, полосками, узор-ами или раскрашена охрой, индиго и венецианской красной краской; этот фаянсовый мир целиком заполняют цветочные горшки: горшки с камелиями, фикусами, азалиями, абутилонами, бегониями, колеусами, хризантемами, астрами - целые аллеи и рощицы хорошо обожженных цветочных горшков; они стоят на земле, на ограде фонтанов, на террасах, на лестницах.
3. В-третьих, испанский сад составляет прежде всего буйная зелень джунглей, густая тропическая поросль, из которой вздымаются пальмы, кедры, платаны, а их обвивают лианы, бугенвилеи, клематисы, аристолохии, бегонии и еще лозы с такими большими листьями и цветами, похожими на повилику, их здесь называют "campanilla", и лозы, цветущие, как дурман, которые тоже называются "campanilla", и еще ползучие растения с цветами, похожими на огромные клематисы, и тоже носящие имя "campanilla"; ну и затем драцена, фикусы, хамеропсы, акации, фениксы - да и бог их там ведает, как они все называются! А каких только тут нет листьев! Лоснящиеся и кожистые, бахромчатые, как страусовое перо, вытесанные, как палаши, колыхающиеся, как хоругви; ну, скажу вам, если этакий листик надела Ева, то уж это не из стыдливости, а из желания щегольнуть и пофорсить.
В этом девственном райском лесу нет места ни цветочкам, ни травке, возможно, что траву выращивают здесь только в цветочных горшках.
Я изобразил вам это на трех рисунках, но в действительности это одно целое, что изобразить, разумеется, невозможно. Испанский сад одновременно и подстрижен по всем законам садового искусства, и пронизан фаянсовыми фонтанами, террасами, нишами и лестницами, и заставлен цветочными горшками, и покрыт дикими зарослями пальм, перевитых лианами, и все это иногда умещается буквально на клочке земли, изрытой канавками и водоемами. Я в жизни не видел сада такой страшной скученности и насыщенности, как в Испании. Английский парк - облагороженная природа; испанский сад искусственный рай.
Французский парк - монументальная архитектура; испанский сад - это сладкая греза. В упоительных тенистых уголках его, полных журчания струй, майоликовой прохлады, пьянящего аромата и тропической листвы, и поныне слышны тихие шаги другой, более сластолюбивой расы. И здесь прошли мавры.
MANTILLAS
Все нижеследующее да послужит к чести и прославлению севильянок. Они миниатюрны, смуглы, черноволосы, с черными игривыми глазами и ходят большей частью в черных платьях; руки и ноги у них маленькие, как и требуется по канонам старой рыцарской лирики, и вид у этих женщин такой, будто они сейчас идут к исповеди - то есть полный святости и немножечко грешный. Но особенное величие и торжественность придает им peineta, высокий черепаховый гребень, словно короной венчающий каждую севильянку, гребень пышный и триумфальный, подобный царскому венцу или нимбу. Эта хитроумная надстройка превращает каждую чернявую чикиту в величавую знатную даму; с такой вещью на голове надо ступать гордо, нести голову, как святыню, и только постреливать глазками, что севильянки и делают.
Еще более возвеличивает севильянок mantilla, кружевная накидка, наброшенная на этот королевский гребень; мантилья черная или белая, похожая на чадру мусульманки, на капюшон затворницы, митру архиерея и шлем крестоносца, мантилья, которая одновременно и венчает женщину, словно короной, и защищает ее от нескромных глаз, и приоткрывает для взора самым соблазнительным образом. Отродясь не видел на женщине ничего более строгого и изощренно изысканного, чем эта смесь монастыря, гарема и вуали любовницы.
Но позвольте мне здесь остановиться и воздать хвалу женам севильским. Какая уверенность в себе, какая национальная гордость нужна была для того, чтобы эти черноволосые chulas ради старинной традиционной мантильи и пейнеты презрели все модные кодексы мира! Севилья - это не деревня. Севилья - веселый, богатый город, где самый воздух напоен любовью; и если севильянки ие расстаются со своей мантильей, то это, во-персых, потому, что она им к лицу, а во-вторых, потому, что хотят быть просто испанками, славными, издавна чтимыми испанками, но, главное, потому, что им это к лицу.
Если уж на голове у севильянки не корона, то, во всяком случае, венец: за ухом в черные волосы вколот целый букет или хотя бы красная роза, камелия, цветок олеандра; а с плеч приспущена шелковая шаль с большими вышитыми розами и тяжелыми кистями, узлом завязанная на груди; или manton.de Manilla - такой просторный шелковый плащ, шаль, или облачение, расшитый розами и оканчивающийся кистями, но, чтоб носить его, нужно особое уменье. Его присобирают и спускают с плеч, затем туго перехватывают в талии, руку упирают в бок, стан прогибают и откидывают немного назад и при этом пристукивают деревянными каблучками; говорю вам, носить мантои правильно - большое танцевальное искусство.
У меня такое впечатление, что испанки сохранили две важные женские привилегии: зависимость и честь.
Испанку стерегут, как клад; после вечерни вы не встретите на улице ни одной девушки, я даже видел, что девиц легкого поведения сопровождают дуэньи - очевидно, чтобы охранять их честь. Говорят, будто здесь каждому мужчине в семье от самого дальнего прадяди и до внука предоставляется право и вменяется в обязанность, что называется с мечом в руке, блюсти девическую честь своих сестер, кузин и прочих родственниц. Конечно, в этом что-то от гарема, но есть тут и большое уважение к достоинству женщины.
Муж гордится своим саном рыцаря и стража; жена окружена вниманьем и почетом, как сокровище, которое стерегут, и в деле чести - обе стороны квиты.
А народ тут и правда красивый: парни в широкополых андалузских шляпах, дамы в мантильях, девушки с букетиком у уха и обжигающим взглядом, искоса брошенным из-под стыдливых ресниц; как грациозно они выступают, красуются, словно голубки; как здесь красиво ухаживают, сколько страсти и деликатности в их нескончаемой любовной игре! И сама жизнь здесь звучная, но без гомону; во всей Испании ни разу не слышал я никакой перебранки, ни одного грубого слова, оттого, может быть, что браниться здесь означает пускать в ход ножи. Это мы на севере без конца ссоримся, потому что не размахиваем при этом ножом; и простите меня, если я не скажу вам, какая из этих двух норм поведения выше.
ТРИАНА
Триана - цыганское и рабочее barrio Севильи, на другом берегу Гвадалквивира; кроме того, триана - особый вид танца, и особый вид песенки так же, как гранадинас - типичные песни Гранады, мурсианас - Мурсии, валенсианас-Валенсии, картахенерас - Картахены, а малагеньас - Малаги. Представьте себе, что Жижков имел бы свой собственный танец, а Дейвице[Дейвице - предместье Праги.] - свою народную поэзию, что Градец Кралове[Градец Кралове - городок на юг от Праги.] музыкальным фольклором резко отличался бы от Пардубице, а что Часлав[Пардубице, Часлав - дачные места возле Праги.] бы, скажем, всегда можно было узнать по особенно самобытной и огневой пляске.
Насколько могу судить, Часлав едва ли выдержал бы такую нагрузку.
Разумеется, я побежал в Триану поглядеть на цыган.
Был воскресный вечер, я ждал, что на каждом углу под звуки бубна будут плясать gitanas[цыганки (исп.),], что они заманят меня в свой табор и что там со мной случится что-то ужасное; и я покорился своей участи и пустился в Триану. Но ничего решительно не случилось, не потому, что там не было цыган и цыганок,их там полно, - но никакого табора нет, а есть только маленькие домики с чистенькими патио, где действительно целые оравы цыганских ребятишек, кормящие матери, девушки с миндалевидными глазами и красным цветком в иссиня-черных волосах, стройные цыганы с розой в зубах, мирный воскресный люд, сидящий на завалинке, и я сидел среди них и со смаком поглядывал на тамошних девушек. Могу дать о них следующие сведения: они большей частью красивого чистого индийского типа, у некоторых немного косой разрез глаз, с оливковым цветом лица и крепкими зубами, а в крестце они прогибаются еще резче, чем девушки из Севильи. Полагаю, что вам этого достаточно; мне тоже в ту теплую трианскую ночь этого было вполне достаточно.
И за то, что я довольствовался малым, бог триапский послал мне в награду целую ромерию. Издали неожиданно послышался стук кастаньет, и на уличку, влекомая волами, вплыла высокая повозка, увешанная венками и множеством тюлевых занавесочек, балдахинов, вуалей, вся в оборках, воланах и разных фестончиках; в ее белоснежном кузове было полным-полно девушек, которые трещали кастаньюэлями[От castanuelas - кастаньеты (исп.).] и распевали во все горло, как это делают в Испании. Свидетель бог, эта устланная белым повозка, освещенная красным лампионом, казалась какой-то роскошной и дивной, как свадебная постель, полная девушек. Одна за другой голосисто запевали они сегидилью, пока остальные стучали в такт кастаньетами, хлопали в ладоши и гикали. А из-за другого угла плыла другая такая же повозка с грузом нарядных стучащих и хлопающих девушек. И экипаж с упряжкой из пяти ослов и мулов, которым правили кабальеро в широкополых андалузских шляпах. За ними еще кабальеро верхом на танцующих конях.
Я спросил у местных, что все это значит; мне ответили:
- Vuelta de la romeria, sabe? [Возвращение с богомолья, понятно? (исп.) ]
Ромерия, да будет вам известно, - это такое паломничество к какому-нибудь святому в округе; со всей Севильи съезжается и сходится туда народ, и заметьте, народ обоего пола. Подолы юбок у этих девушек обшиты были широкой оборкой, или какова там называется, и чирикали они, будто целый воз воробьев.