Весь день Карл Борисович провел, как на иголках. Ему очень хотелось бросить все и бежать. Бежать к радиоприемнику.
«А я включил магнитофон?» — ужаснулся он и чуть не подавился куском курицы в столовой. К нему подсел юрист Вася.
— Будь здоров, не кашляй, — он похлопал профессора по спине. — Тебе еще до конца недели работать.
Карл Борисович вытер слезы и отпил компот из граненного стакана.
— Доработаю. Как там с разводом? Идут дела?
Вася намазал горчицу на хлеб и начал размешивать сметану в борще.
— Туго идет. Не хочет развод давать. Говорит: люблю, хочу вернуть. Просит назвать адрес, по которому ты сейчас проживаешь.
— Надеюсь, ты меня не выдал? — напрягся профессор.
— Конечно, нет. Ты за кого меня принимаешь? После того, что она сделала, я бы на твоем месте в милицию пошел.
— Какая милиция, — Карл Борисович закинул в рот листок петрушки и продолжил. — Снаружи радиоприемник старый, копеечный. За него и штраф бы не дали.
Юрист Вася пожал плечами и зачерпнул ложкой густой суп.
— С разводом не тяни. Я хочу продать квартиру и помочь одному человеку. Если не получится то, что я задумал, то отправлю ее в Европу. Может, там смогут вылечить.
— Ее? Да ты под старость лет ловеласом заделался, — подмигнул Вася, но Карл Борисович ничего не ответил и откусил кусок мяса.
В пять вечера, когда сотрудники ринулись в сторону лифта, из кабинета вышел профессор и быстро пошел следом.
— Карл Борисович, вы что, тоже уходите? — удивился Костя.
— Рабочий день закончился, — усмехнулся он. — Хватит перерабатывать.
Они зашли в лифт, последним протиснулся Сева, который, заметив профессора, сразу отвернулся.
Карл Борисович попрощался с Костей и зашагал к парковке.
— Ты меня прости, но я и тебя продам, — сказал он и завел двигатель. — Мне деньги нужны.
Он остановил машину возле гостиницы и, забрав ключ у администратора, поспешил к номеру.
Как только профессор открыл дверь, услышал спокойный голос Амона:
— О чем ты, Вера?
— Джон переместился с перочинным ножом. Почему? У меня на шее висела иконка Божьей Матери, но, когда я попала сюда, ее со мной не оказалось.
— И у нас также, — подтвердил незнакомый женский голос. — У меня на пальце было обручальное кольцо, а у девочек пропали сережки. Правда, они были простые, не из золота. Но все равно им очень жалко.
Амон подозвал Джона и спросил:
— Ты держал в руке этот нож?
— Нет, Амон. Он был в мешочке, который я привязал к руке. Это на случай, если я не убьюсь.
Послышался испуганный вздох.
— Не говори так, Джон. Это ужасно.
— Виола, успокойся. В конце концов, мы все здесь хотели смерти. Я боялся, что выживу и останусь немощным калекой до старости.
Все замолчали. Профессор быстро разделся и подсел к радиоприемнику. Вдруг снова заговорил Амон:
— Джон, ты сказал, что положил нож в мешок. Опиши его.
— Ну-у, я его взял с бабушкиного чердака. Думаю, раньше в нем хранили монеты.
— Из чего он сделан? Хлопок?
— Нет-нет, из кожи. Кожаный мешочек с тонкими кожаными завязками. Материал очень мягкий. Не знаю, то ли от времени, то ли от того, что им часто пользовались.
— Может, в этом дело? В коже? — задумчиво произнес Амон. — Мы все попали сюда голые. Никто не смог принести с собой даже спичку. Хотя некоторые остались в ботниках. А Джон, спасибо ему, переместился с ножом.
— Жаль только, что металл плохой. За тридцать семь лет он стерся наполовину. Пройдет еще несколько десятков, и он совсем исчезнет.
«Кожа — это надо запомнить», — подумал профессор и весь обратился в слух.
— Поэтому Реган смог Баффи с собой взять, — продолжал Амон.
— Да, — Карл Борисович узнал Регана. — Знал бы, что так получится, то еще и кота бы с собой взял.
— А я бабушку. Родители погибли, когда мне было пятнадцать. С тех пор я жил с бабушкой, — сказал Джон. — Я бы очень хотел, чтобы она была здесь, со мной. Она, в отличие от меня, заслужила жить в этом месте.
— Кстати-кстати, — торопливо сказала Вера. — Помните, я предлагала придумать название нашей деревеньке? У кого-нибудь есть предложения? Только не надо повторяться и озвучивать земные названия. Напрягитесь и придумайте что-нибудь оригинальное.
Со всех сторон посыпались предложения. Карл Борисович уменьшил звук и задумался:
«Они говорят «взял бы с собой». Значит, не отравились и не повесились. Тогда, что?».
— Хунцунь! — выкрикнул Чан.
— Хуньцунь? — насмешливо переспросила Вера. — Звучит, как ругательство.
— Неправильно, первая Н — твердая. Хунцунь — это моя родная деревня. Я там с детства не был. Она мне снится иногда.
— Не-ет, так не пойдет. Договорились же: только новое название.
— Понятно… По моим подсчетам, скоро полгода, как я здесь. Скучаю по дому, по родителям. Я жалею, что так поступил.
Карл Борисович до этого вполуха слушающий их разговор, отложил бутерброд и, затаив дыхание, увеличил громкость.
— Они, наверное, ищут меня, если, как вы сказали, тела не осталось.
— Чан, мы так только предполагаем, — с сочувствием ответила Вера. — А почему ты это сделал?
Чан ответил не сразу. Все это время профессор стоял в напряжении, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть разговор, который, как ему казалось, может пролить свет на загадку, мучившую его уже несколько месяцев.
— Я не знаю… Наверное, от одиночества. Я просто залез на крышу дома, в котором снимал квартиру, и посмотрел вниз. Был туман, поэтому ничего не было видно: ни машин, ни людей. И было тихо. Очень тихо. Мне стало страшно, только когда я полетел вниз. А потом я проснулся здесь.
— Тебе повезло упасть в нужный день. Теперь ты с нами. Кому-то покажется бессмертие пресным, но не мне. Я наслаждаюсь каждый днем.
Тут Вера переключилась на Рави и его игру в «Слова», а Чан тихо сказал:
— Я не упал. Я спрыгнул.
«Он спрыгну, — Карл Борисович прижал руку ко рту. — В нужный день. Полгода назад».
Он вскочил и спотыкаясь выбежал из номера.
— Календарь! У вас есть календарь! — издали крикнул он администратору.
Опешившая девушка ткнула пальцем в настенный календарь с милыми котятами.
— Та-ак, апрель, — Карл Борисович вытер пот со лба и начал нервно приглаживать вихор на затылке. — А что у нас в апреле?
— Пасха, — подсказала девушка-администратор и подошла к нему. — В апреле Пасху отмечаем. Один из моих любимых праздников. Куличи, яйца и все такое.
— Точно! — расплылся в улыбке он. — Это большой церковный праздник. А какого числа?
— Нет определенного числа. Каждый год по-новому.
— Как это?
— Так и есть. В этом году отмечали двадцать третьего числа, в прошлом первого мая.
Карл Борисович недоуменно переводил взгляд с календаря на девушку и обратно.
«Не получается. Это не может быть плавающий день. Нужен конкретный».
— А в следующем году какого числа будет?
— Не знаю. Обычно по отрывному календарю смотрю. На будущий год календаря пока нет, — пожала она плечами и вернулась за свой стол.
Карл Борисович поплелся обратно в номер. Из динамика слышались неторопливые разговоры. Он доел бутерброд и включил магнитофон, который целый день записывал звуки параллельного мира. Чтобы не тратить время, профессор перематывал, изредка останавливая. В основном они обсуждали, как использовать в хозяйстве найденные Оливером длинные крепкие корни какого-то растения.
Он дослушал до конца, поставил новую кассету для записи и лег в кровать.
«Они сбросились, все сходится. Реган взял с собой пса, Виола — детей, Рави, живущий в горах, упал случайно. Осталось выяснить, что это за день такой. С Пасхой, интересная версия, но это не определенный день, а плавающий из года в год. Мне это не нравится. Завтра схожу в библиотеку».
Тем временем, люди начали желать друг другу доброй ночи и вскоре наступила тишина.
«Так, время десять. Время дня и ночи у нас сходятся. Тем лучше, буду включать запись только когда ухожу на работу. Машеньке сегодня не звонил. Как она там? Завтра после работы заеду в гости».
Карл Борисович не заметил, как уснул. Приснилась ему Мария, здоровая и веселая. Они шли, утопая в полевых цветах, и крепко держались за руки.
***
Карл Борисович вылез из машины и, подняв воротник плаща, быстро зашагал к проходной. Перед ним шли двое и тихо переговаривались.
— Сева, — узнал он одного. — Здравствуй!
Тот нехотя остановился, натянул искусственную улыбку и ответил:
— Здравствуйте, Карл Борисович.
— Что-то ты не в духе вчера был. Не заболел?
— Нет, — буркнул Сева. — А вы точно здоровы? Или вас на время из психушки выпустили?
Карл Борисович засмеялся и забежал вперед. Охранник вместо приветствия указал куда-то за спину. Профессор повернулся и увидел Светлану, виновато глядящую на него.
— Привет, Карлуша, — тихо сказала она. — Как ты? Как самочувствие?
— Здравствуй, Светочка. Чувствую себя хорошо. Вот, на работу вышел. Ты как?
Она подошла вплотную и взяла его за руку.
— Хочу с тобой поговорить. Пойдем к тебе в кабинет, а то здесь народу много.
Карл Борисович мягко высвободил свою руку и кивнул:
— Хорошо. Пойдем.
Он взял ключ, и они молча зашагали к лифту.
В кабинете было холодно, профессор забыл вчера закрыть форточку.
— Присаживайся, — кивнул он на стул и опустился в кресло. — Слушаю тебя. Мне через десять минут надо быть на планерке, поэтому поторопись.
Светлана опустила голову и, нервно перебирая платок, проговорила:
— Я пришла попросить прощения. Сама не знаю, как так получилось. Теперь я все осознала и поняла, что люблю только тебя и не хочу разводиться.
Она подняла на него глаза, полные слез, и жалобно попросила:
— Возвращайся домой. Давай жить, как раньше. Я не хочу разрушать семью. Мы так хорошо ладим, ты меня всегда понимал и поддерживал. Я все осознала и больше никогда так не поступлю. Обещаю. Прости меня, пожалуйста.
Светлана с надеждой уставилась на него. Карл Борисович поджал губы, закивал и сухо ответил:
— Хорошо.
Она с облегчением выдохнула и счастливо улыбнулась.
— Хорошо, прощаю, — продолжал профессор. — Но мы никогда не будем жить вместе. Мы разведемся, и каждый пойдет своей дорогой. Я бы хотел перечислить все, что ты натворила. Однако, думаю, ты сама все понимаешь. Я делал все, что только мог, но ты ударила меня в спину. Если честно, то даже видеть тебя не могу. Уйди, пожалуйста, из моей жизни. И твой отказ от развода — не поможет.
Он сурово сдвинул брови и угрожающим тоном сказал:
— Иди и собирай вещи, я буду продавать квартиру. Даю тебе неделю.
Карл Борисович не сводил пристального взгляда с опешившей Светланы. Она приоткрыла рот и замерла.
— Света, иди. Мне надо работать. Впрочем, как и тебе. Больше ни копейки на тебя не потрачу.
Она, наконец, совладала с собой, закрыла рот и медленно встала.
— Хорошо, — процедила она сквозь зубы. — Но ты об этом еще пожалеешь.
Профессор тяжело вздохнул, когда разъяренная Светлана пнула дверь и выскочила из кабинета.
— Знал бы ты, как тяжело мне было, но я сдержался, — пожаловался он истукану. — Жалко ее, но надо быть твердым.
Он посмотрел на часы и засобирался в актовый зал. Сегодня должны объявить нового руководителя отдела.
В актовом зале было шумно. Как обычно все расселись так, как работали: бухгалтеры и отдел кадром вместе, затем инженеры и работники с производства, отдельно технический отдел и возле окон отдел снабжения. Семен Семенович сидел за столом на небольшой сцене. Слева от него Алла Шалвовна, справа — главный бухгалтер Данилов.
— Карл Борисович, — вскочила Алла Шалвовна и помахала. — Идите сюда.
Профессор подошел и сел рядом с ней.
— Семен Семенович хочет дать вам слово. Надо будет выступить. Но это только в конце, так что есть время подготовиться, — зашептала она.
Директор махнул рукой и двери закрыли. Он откашлялся и наклонился к микрофону:
— Доброе утро, коллеги. Предлагаю начать с поздравления именинников. Их у нас в этом месяце восемь человек.
Он перечислил именинников, зачитал пожелания с открытки и попросил подойти за подарками к Алле Шалвовне после планерки.
— У меня есть две новости. И, как полагается, одна — хорошая, а вторая — плохая. Начну с плохой, — он показал на Карла Борисовича. — Наш великий ум, наш уважаемый профессор покидает нас.
Две сотни пар глаз уставились на смутившегося Карла Борисовича.
— Он решил уйти на заслуженный отдых. Я просил, уговаривал и даже угрожал, но он был непоколебим, как скала, — пошутил директор и с грустью посмотрел на Карла Борисовича. — Мы много лет проработали вместе. Было много хорошего и мало плохого, поэтому мне особенно трудно. Я не знаю, что нас ждет, но двери для Карла Борисовича навсегда останутся открытыми.
Зал зааплодировал. Профессор поднялся с места и поклонился, прижимая руку к груди.
— Спасибо, мои дорогие. Я прикипел сердцем к заводу и ко всем вам. С кем-то мы работали, с кем-то обедали, с кем-то просто здоровались, но каждый из вас что-то привнес в мою жизнь. Я ухожу, но, если понадоблюсь, можете на меня рассчитывать.
Снова раздались аплодисменты. Карл Борисович продолжал:
— Я дорабатываю эту неделю и ухожу. Мы с Семеном Семеновичем долго думали, кому доверить отдел. Это было трудное решение, но мы его приняли. Итак, место руководителя технического отдела мы предлагаем молодому и очень перспективному человеку Жукову Константину Валерьевичу.
Радостный Костя встал и поспешил к сцене.
— Чего?! — взревел Сева и вскочил со своего места. — Костю? А я! Вы там, что, совсем свихнулись?
Он грубо продрался через ноги, сидящих коллег, и побежал к сцене.
— Сева, остынь, — остановил его Костя.
— Слышь, ты, — взъерепенился тот. — За моей спиной стариков окучивал? Уйди, предатель, пока не врезал.
Тут подбежали еще мужчины и преградили Севе путь.
— Отвалите от меня. Я только поговорить с ними хотел.
Семен Семенович встал и, нахмурив густые брови, грозно двинулся к Севе.
— Что такое? Чего ты хотел?
— Это что же получается: я контейнеры придумал, а вы Костю ставите руководителем. Вы что, не поняли, что я хотел быть руководителем?
Семен Семенович вплотную приблизился к нему, чуть не упершись в него большим животом, и сказал:
— И что? Я, может, в космос хочу. Ты работаешь без году неделя, а столько гонора. И, кроме твоих контейнеров, мы решили выпускать еще с десяток различных штуковин. Руководителем будет Жуков. Ясно?
Карл Борисович с сочувствием смотрел на Севу, который чуть не плакал от злости и бессилия.
— Тогда я ухожу, — выдохнул он, развернулся и размашистым шагом пошел к дверям.
Директор дождался, когда за ним закроется дверь и показал на Костю:
— Давайте поздравим нового руководителя отдела.
Неприятный инцидент с Севой отразился на присутствующих. Сотрудники перешептывались, на задних рядах что-то активно обсуждали, поэтому раздались редкие хлопки.
— Константин Валерьевич, поздравляю, — Семен Семенович крепко пожал ему руку. — У тебя есть пару дней, чтобы выведать у Карла Борисовича особенности работы. С понедельника вступаешь в должность. Удачи, и помни об ответственности, — он повернулся к залу. — Товарищи, планерка закончилась. Все свободны.
Карл Борисович спустился со сцены и подошел к Косте, который стоял с потерянным видом.
— Ну что, Костя, ты заслужил. Рад?
— Рад… Наверное, — он подождал, пока все выйдут и опустился на ближайшее кресло. — Только не понимаю, за что?
— За семь лет, что мы работаем вместе, ты показал себя с очень хорошей стороны: исполнительный, ответственный, пунктуальный и, что немаловажно, спокойный. Руководитель должен быть рассудительным и осторожным. Такая ответственная работа не терпит импульсивности и сумасбродства. Ты заслужил, сам не сомневайся и другим не позволяй. Пойдем ко мне. Расскажу, что да как.
До самого вечера Карл Борисович и Костя не выходили из кабинета. Профессор, как можно подробнее описывал все, чем занимается сам и что должен контролировать в работе других. Часто заставлял записывать, чтобы Костя что-нибудь не забыл и не пропустил.
— Завтра с утра сразу ко мне. Покажу, как заполнять документацию и проекты, — они попрощались и Карл Борисович пошел к джипу.
Но когда приблизился, то увидел, что на черном отполированном боку белеет надпись: «Чтоб ты сдох».
— Сева-Сева, тяжело тебе жить с таким характером, — покачал он головой. — Придется на мойку заехать.