— А дальше что?
— Она будет жить в царском дворце как моя супруга и будущая царица...
— А ты?
— Я?
— Оставишь ее, чтобы продолжить свое плавание в поисках вращающегося острова и Чаши с жертвенною Кровью нерожденного Спасителя мира?
— В поисках смысла жизни.
— Хорошо, я открою тебе то, что до сих пор таил от всех. Много лет назад великий Мелампод предсказал, что моей дочери Этре суждено испытать несчастную любовь, оказаться рабыней на чужбине и что конец ее жизни будет ужасным. Первая часть предсказания исполнилась. Мне страшно подумать о том, что должно последовать за этим. И хотя, как говорят, невозможно противостоять року, для себя я решил — пока я жив, Этра никогда не уедет из Трезении. Я мог бы отдать ее тебе в жены и сделать тебя наследником престола, но ведь ты при первой же возможности покинешь Трезен. Разве не так?
— Так, Питфей.
— Вот только почему, скажи мне, смысл жизни необходимо искать непременно за Великими Столпами? Может быть, Чаша с жертвенной Кровью Спасителя мира и высшая мудрость находятся здесь, рядом, в двух шагах от тебя? Ты допускаешь такое?
— Допускаю. Но у каждого, вероятно, свой путь к этой цели.
— Вероятно. Каков твой путь и каковы твои планы, я знаю. Теперь мне надлежит принимать решение и от него будет зависеть твоя судьба. Я не буду тебя брать под стражу, надеюсь, ты явишься сюда по первому моему зову.
— Можешь не сомневаться в этом, Питфей.
Огромных усилий стоило Питфею сохранить самообладание во время этого разговора. О том, что ему пришлось пережить ночью, можно не говорить. Тем страшнее был гнев, обрушенный им на Этру. Несчастная царевна молча, в отупении смотрела на отца, внезапно осознав, что сладостный сон, в котором она жила в последнее время, оборвался, что вся ее последующая жизнь будет лишь воспоминанием дарованного ей судьбою краткого мига блаженства и что больше никогда — никогда! — ей не суждено будет увидеть Ариса.
— Что будет с ним? — глухо спросила она.
И словно в подтверждение ее мыслей Питфей ответил:
— Ты больше никогда его не увидишь.
Лицо Этры стало бледным, как восковая маска, и дрожащими губами она прошептала:
— Я хочу умереть.
Питфей вызвал к себе Диодора.
— Что в Погоне? — спросил он, бросив резкий, пронизывающий взгляд на лименарха.
Тот научился уже без слов понимать Питфея.
— Дело серьезнее, чем можно было бы предполагать, — ответил он. — Меня беспокоят друзья Ариса. Это отчаянные ребята и, главное, они долго не могут сидеть без дела на одном месте. Мне кажется, сейчас они уже на пределе.
— Ты ждешь неприятностей?
— Да. Они способны захватить какой-нибудь корабль и уплыть на нем восвояси. Но это еще не самое страшное...
— Что ты имеешь в виду?
— Похищение Этры.
Лицо Питфея стало мертвенно бледным.
— У тебя есть основания для подобного вывода?
— Ни для кого не секрет, что удерживает здесь Ариса.
— И ты думаешь, он сможет решиться на это?
— А что ему еще остается делать?
— Хорошо. Не спускай глаз ни с него, ни с его команды. Сегодня или завтра я приму решение.
Диодор вышел, а Питфей долго еще сидел в мегароне дворца, глядя на потрескивающие в очаге поленья. Нужно принимать решение, решение, которое в любом случае будет жестоким и принесет страдания ему и его дочери. И не с кем поделиться бременем, которое обрушилось на него. Хотя почему не с кем? — Эгей! Как хорошо, что он находится в Трезене! Только ему он может раскрыть свою душу. И пусть решение, все равно, принимать ему самому, важно выйти сейчас из своей самости и взглянуть на себя и на все происходящее вокруг со стороны, глазами своего друга. И в этот миг — разве это не чудо? — словно в ответ на призыв Питфея, Эгей вошел в тронный зал дворца.
— Чем ты удручен, мой друг? — спросил он.
— Садись, Эгей. Ты верно заметил — я удручен. Мне очень тяжело. Я нахожусь накануне принятия решения, которое тяготит меня и больно ранит мне душу.
— О каком решении ты говоришь?
— Человек, которому я оказал гостеприимство в Трезене, обесчестил мой дом.
— Ты говоришь об Арисе?
— Да, я говорю о том, чье имя мне невыносимо повторять, кто нарушил законы гостеприимства и по этим законам должен принять смерть.
— Быть может, это только оговор?
— К сожалению, не оговор.
— Ты хочешь услышать мой совет?
— Да.
— Изволь. Я возмущен не менее тебя. И, все же, давай попытаемся рассуждать спокойно и беспристрастно.
— Давай попытаемся.
— Этра, как я смог заметить, полюбила его.
— Разве трудно вскружить голову молодой неопытной девушке?
— Не знаю. И, тем не менее, это так, а если так, то не лучше ли соединить их законным браком? И пусть он везет ее как свою супругу в Вифинию.
— Дорогой друг, придется тебе поведать о жутком предсказании Мелампода, которое я таил в себе и которое помешало мне выдать ее замуж за тебя, как того желало мое сердце. Мелампод предсказал, что Этре суждено познать несчастную любовь и страшную смерть на чужбине. Он предрек также, что сын ее прославит мой род. До сих пор все предсказания Мелампода сбывались.