— И никак нельзя изменить ее судьбу?
— Ты же знаешь, Питфей, перед судьбой бессильны даже боги.
— Знаю, Мелампод, и все же не могу смириться с этим.
— Кровь Танталидов бунтует в тебе.
— Может быть. Думаю только, что Танталиды лишь сильнее и трагичнее воплотили в себе неукротимое стремление человека противостоять року.
— Безумное стремление.
— Я все понимаю. Обуздывая в себе это стремление, мне хотелось бы примириться с судьбой и найти умиротворение в тех узких рамках, которые определены роком. И все же ничто не отвратит меня от безумной надежды на бессмертие, безграничную свободу и абсолютное блаженство. И сейчас, когда ты изрек свое страшное предсказание, мой ум невольно будет искать пути предотвратить его исполнение. Но прежде всего мне хотелось бы, чтобы ты оказался неправ.
— Увы, Питфей, мне и самому хотелось бы того же. Дар ясновидения для меня как проклятие. Сколько раз я страстно желал ошибиться, ошибиться хоть однажды. Неотвратимость происходящего вызывает во мне болезненное чувство безысходности и отчаяния. Я не хочу знать будущего! Но нет, до сих пор все мои предсказания сбывались с математической точностью.
Десять лет прошло после этого разговора. Сколько бессонных ночей провел Питфей, ломая голову над тем, как избежать исполнения пророчества Мелампода, и ничего не мог придумать, кроме одного — попытаться удержать Этру около себя в Трезене. Вот почему он отказал сватавшемуся за нее красавцу Беллерофонту. Вот почему он был не склонен отдавать Этру замуж за своего друга Эгея, несмотря на все очевидные выгоды такого брака. Вопреки ожиданиям афинского царя, конечно же, не этот брак имел в виду Питфей, произнося свою двусмысленную фразу о «великом решении».
История рода Питфея была, однако, достаточно поучительна. Пример Эномая, пытавшегося удержать в своем доме Гипподамию, сам говорил за себя. Не полагаясь на прямые запреты и хитроумные трюки типа состязаний на колесницах, Питфей считал, что в данном случае нужно действовать более основательно и опираться не на человеческий, а на божественный авторитет. Потому снова и снова он возвращался своей мыслью к Афине, покровительнице царского дома Трезена.
9. ВЕЩИЙ СОН
Под утро Питфею приснился странный сон. Он увидел алтарь, воздвигнутый много лет назад его отцом Пелопом своему возничему Сферию на маленьком острове около Трезенийского полуострова. Сам островок с тех пор стал называться Сферией. Питфей никогда не думал и не вспоминал об этом заброшенном алтаре. И вдруг он увидел его во сне, очень ясно и отчетливо, немного покосившимся, с трещинами, заросшими травой и небольшими кустиками. Неожиданно один стебелек на алтаре стал быстро расти. В считанные мгновения он превратился в могучее дерево, расколовшее алтарь на мелкие части. И тут Питфей проснулся, после чего уже не смог заснуть.
Сон был необычным и, конечно, промыслительным. В этом у Питфея не было сомнений. Но что он мог означать? Рано утром царь послал за старым рабом, служившим еще у Пелопа, и стал расспрашивать его о Сферии, но ничего нового тот ему не открыл. Да, Сферий был возницей Пелопа. Да, его искусство в управлении лошадьми неоднократно спасало Пелопа от смерти и алтарь ему был воздвигнут, должно быть, неслучайно. Все это так. Но какое отношение заброшенный алтарь имел к нему, к Питфею, если исключить тот факт, что царь Трезена был сыном Пелопа? Разумеется, можно объяснить этот сон, как напоминание свыше о необходимости сохранять и почитать отцовские святыни. Кто будет спорить с таким постулатом! Безусловно, сегодня же царь пошлет мастеров, которые приведут алтарь в порядок. Но в этом ли главный смысл увиденного им странного сна?
Недоумение Питфея возросло, когда в то же утро к нему пришла Этра и рассказала о своем, не менее загадочном сне. Царевне приснилась богиня Афина, которая повелела ей совершить возлияние на алтаре того же самого Сферия. Оба сна совпали, не оставляя, казалось бы, никакого сомнения в верности того прямолинейного объяснения, которое лежало на поверхности, но которое почему-то не удовлетворяло Питфея. Два вещих сна в одну ночь, чтобы объявить свою тривиальную истину! — это уже перебор. Нет, боги хотели сказать что-то другое. Но что?
Мысли Питфея расплывались. Он никак не мог сосредоточиться и потому на вопрос Этры о том, может ли она прямо сейчас отправиться к алтарю Сферия, чтобы совершить там возлияние, рассеяно кивнул. И лишь когда до него донесся лязг отъезжающей колесницы, Питфей встрепенулся. «Колесница... колесница... — думал он, — возница Сферий... Интересно, какова была его роль в трагическом исходе состязания Пелопа с Эномаем, упорно не желавшем выдавать свою дочь замуж. Дочь... Замуж... Гипподамия... Этра... Лязг отъезжающей колесницы... С кем она отправилась на остров возницы Пелопа? Вероятно, со своей служанкой Ксенией. Можно было бы дать ей и более надежное сопровождение. Но что может быть надежней щита Афины? Не сама ли великая богиня повелела Этре совершить возлияние на алтаре Сферия?» От этой мысли Питфею не стало, однако, легче. Все ли в состоянии предвидеть премудрая Афина? И так ли всесильна она? Ведь в мире есть и другие боги, своенравные и капризные, и помимо них действует в нем множество неведомых могущественных сил, но страшнее всего рок, жестокий и неотвратимый. Если можно еще каким-то образом умилостивить богов и заклинаниями повлиять на незримые стихийные силы, то в отношение рока все бесполезно. Слабый человек, червь из червей, и бессмертная богиня равны перед ним. Тоска и озноб охватили Питфея. Он почувствовал себя, как птица, попавшая в силки и безрассудно мечущаяся в них, повинуясь инстинкту.
Питфей в гневе вызвал к себе начальника дворцового военного отряда и стал распекать его за то, что тот выпустил Этру одну без сопровождения из города. Бравый воин растерянно мигал глазами и никак не мог понять, какая муха укусила царя. Этра носилась на своей колеснице по дорогам Трезении как и когда ей было угодно. Ни о каком сопровождении никогда не было и речи. Да и не потерпела бы своенравная Этра над собой такого насилия.
— Собери отряд и немедленно на колесницах отправляйтесь в Погон! — отдал распоряжение Питфей. В порту доложишь обо всем лименарху и поступишь в его распоряжение. Если на пути к Погону не настигнете Этры (а вам, конечно, ее не настигнуть), переправляйтесь на остров Сферию и следуйте к алтарю возничего Пелопа.
— А дальше что?
— Сопровождать Этру и не спускать с нее глаз.
— Но если она не потерпит нашего сопровождения?
— Голову сниму!
С кого в этом случае снимут голову, можно было не уточнять.
Боевые колесницы загромыхали по мощеным мостовым Трезена. Выезжая из ворот акрополя, воины увидели бегущую вниз по равнине колесницу Этры. Но мог ли кто из них превзойти в колесничных бегах правнучку Эномая?
Этре, собственно говоря, некуда было торопиться. К своему «вещему» сну она отнеслась достаточно легкомысленно. Возница Пелопа и его алтарь занимали ее еще меньше, чем Питфея. Но она была рада вырваться из дворца. Прохладный утренний ветер приятно обвивал ее. Скорость пьянила, и забавляло легкое повизгивание Ксении, судорожно вцепившейся пальцами в поручни колесницы.
В порту было пустынно, только отдельные торговцы готовили товары на продажу. Перевозчика не было видно. Этра в растерянности остановилась у самой кромки воды. И тут она заметила лодку, скользившую по зеркальной глади пролива между материком и островом Сферия.
— Э-а, э-а ! — закричала царевна и замахала руками.
Лодка развернулась и направилась к Погону. Уже через несколько минут Этра могла разглядеть находившегося в лодке молодого мужчину с короткой темно-русой бородой. Он греб спокойно, несуетливо, казалось, почти без усилий, но лодка плыла легко и стремительно приближалась к берегу. И вот она на полном ходу врезалась в песок. Мужчина проворно выпрыгнул из нее.
— Добрый вечер, прекрасная незнакомка, — произнес он с чуть заметным восточным акцентом. — Чем могу быть полезен?
А у прекрасной незнакомки, как только она взглянула на него и услышала его голос, екнуло сердечко и сладостно затрепетало. Она забыла и про свой вещий сон и про то, зачем ей потребовалась лодка. Зато не растерялась бойкая Ксения. За одну минуту она выпалила все, что знала — и про сон, конечно, и о том, что им необходимо переправиться на остров возницы Пелопа. Молодой человек мало вникал в то, что тараторила Ксения. Он в свою очередь не сводил глаз с Этры и таял от блаженства. Неизвестно, сколько бы они простояли таким образом, глядя друг на друга, если бы у Ксении не лопнуло терпение и она не напомнила лодочнику о том, зачем его позвали. И в этот же миг Этра и Ксения оказались у него на руках, одна — на левой, другая — на правой. Затем он осторожно перенес их в лодку. Привычным жестом незнакомец привязал лошадей Этры к сосне, оттолкнул лодку от берега и взял в руки весла.
Если бы ни Ксения, которая бдительно следила за курсом, лодка уплыла бы к берегам Аттики, ибо окончательно потерявший голову незнакомец уже ничего не видел перед собой, кроме очаровательного личика царевны. А той он казался воплощением силы и несокрушимости. Как играли мускулы на его обнаженном торсе, когда он напрягал их, чтобы дать толчок лодке! Рубцы от ран красноречиво говорили о пережитых им испытаниях в бурной и опасной жизни моряка. И вместе с тем лицо его было по-детски открытым, глаза глядели мягко и доверчиво.
Лодка причалила к острову. Незнакомец не спешил расставаться со своими пассажирками, а те в свою очередь ничего не имели против того, чтобы он помог им донести до алтаря Сферия принадлежности, необходимые для совершения возлияния.
В это время в Погон с грохотом ворвались боевые колесницы царя Питфея, произведя немалый переполох в портовом городе. Слушая сбивчивый рассказ начальника дворцовой стражи, Диодор долго не мог понять, в чем дело. Трезену и Погону как будто ничто не угрожало. Что касается сопровождения Этры (если уж это так необходимо), то о нем следовало бы позаботиться чуть-чуть пораньше, не поднимая такого шума. Поскольку указание было одно: сопровождать царскую дщерь, которая якобы следовала к алтарю возницы Пелопа (при чем тут возница Пелопа, благоразумный Диодор вообще понять был не в силах), не оставалось ничего иного, как следовать за нею на остров Сферия.
На месте переправы были обнаружены кобылицы Этры, мирно пощипывающие выжженную солнцем траву. Можно было предположить, что царевна каким-то образом уже перебралась на соседний остров.
Чтобы не навлечь на себя упрека в отсутствии рвения по службе, но главным образом из желания показать начальнику дворцовой стражи, что он, Диодор, тоже не лыком шит, лименарх устроил в Погоне еще больший переполох, подняв по тревоге всю свою флотилию — и боевые корабли, и вспомогательные суда. В этой суматохе дежурный гарнизон запалил сигнальный огонь тревоги и клубы дыма взметнулись в небо, возвещая всему ахейскому миру о грозящей ему неведомой опасности.
Флотилия кораблей по всем правилам военного искусства блокировала Сферию. Высаженный на остров десант на колесницах и пешим строем начал продвижение к алтарю возницы Пелопа. К удивлению суровых воинов, приготовившихся к опасной баталии, они обнаружили возле алтаря трех персон, мирно возлежавших на траве. Одна из них была Этра, другая — ее служанка Ксения, а третьим был неизвестный мужчина. Они, видимо, уже совершили ритуал возлияния и теперь мирно завтракали. Сам Диодор не столько удивился, сколько испытал смущение как военачальник. Но не было таких положений, из которых он не находил бы выхода. Суровым взглядом окинув свое воинство, лименарх зычным голосом воскликнул:
— Благодарю за службу! Боевая учеба прошла успешно. Если вы таким же образом будете действовать в настоящей боевой обстановке, никакой враг нам не страшен. Все участники операций будут вознаграждены по заслугам, особенно сигнальщики, которые, вероятно, подняли на ноги весь Пелопоннес и Аттику.
По тону, которым были произнесены последние слова, трудно было понять, ждет ли тех, кто поднял на ноги весь Пелопоннес и Аттику, действительно награда или нечто совсем противоположное.
Диодор, между тем, забыв и про сигнальные огни и про окружавших его воинов, судорожно искал единственно правильное и спасительное для него решение в той головоломной ситуации, в которой он оказался. Было очевидно, что Питфей не случайно направил его к заброшенному алтарю возницы Пелопа, дав указание не сводить глаз с Этры. Значит, он знал о предстоявшем здесь свидании его дочери с молодым мужчиной. В таком случае ему, вероятно, было угодно предотвратить это свидание или по крайней мере не допустить нежелательных последствий. Но как быть с молодым человеком? Арестовать его? Отпустить восвояси? Арестовать было бы проще всего — только мигни своим молодцам, вооруженным до зубов. Только как на это среагирует Этра? От нее можно ждать чего угодно — в ярости она становится тигрицей. Да и от Питфея он не получал подобных указаний. Поди знай, чего у него на уме! Нельзя арестовывать и отпускать нельзя! Исчезнет — потом ищи с огнем! А Питфей, может быть, затем и послал его сюда, чтобы тот не исчез.
Решив не форсировать событий, начальник порта обратился к Этре с почтительным приветствием:
— Доброе утро, божественная царевна!
— Царевна? — переспросил молодой человек.
— Тебя это удивляет?
— Нисколько... Я бы не удивился, если бы она оказалась и бессмертной богиней.
— Так... так... так... Рад и тебя приветствовать, тонкий поклонник божественной красоты. Не знаю, правда, как величать тебя по имени.
— Звать меня Горгий и родом я из Тарса. Отец и дед мой были купцами. И сам я отправился с товаром в море, да не повезло мне. Буря разбила корабль. С немногими друзьями мне удалось спастись на его обломках. По милости богов на следующий день нас подобрали мореходы из Тира и благополучно доставили в Трезению.
— Повезло тебе, Горгий. Судьба и боги, видимо, милостивы к тебе.
— Не хочу гневить всевышних, ставя под сомнение твои слова.
— Так... так... так.., Горгий. Одно удивляет. Говор у тебя скорее не жителей Тарса, а вифинский. Так мне кажется... Но, может быть, и ошибаюсь я, ведь за всю свою жизнь не выезжал за пределы Трезении.
— Нет, не ошибаешься ты. Мать моя, действительно, была родом из Вифинии.