Рима посадили в самоходный экипаж и повезли.
Он попытался кричать, но мешок глушил голос, а похитители молча тыкали его под рёбра. Рим не чувствовал особой боли, но, чтобы растерять жалкие крохи смелости, что у него были, этих ударов хватило. Он чувствовал себя абсолютно беззащитным. Если его сейчас убьют, то никто даже не хватится. Утром коллеги удивляются, но искать вряд ли станут. Возможно, Дагур всё же позвонит Ларме. Но домоуправительница не озаботится, что в его квартире тихо. У сестры давно своя жизнь. Тётушка Агарфь вряд ли вспомнит о нём без подсказки других родственников.
… он несправедлив к сестре. Она, скорее всего, хватится его. Но не обязательно завтра и лишь потому, что случилось восстание.
Но кого Риму стоит винить за такое пренебрежение? Только себя и свою нелюдимость.
Они ехали долго, или насмерть перепуганному Риму так лишь показалось. Под конец он, смертельно устав от своего страха, почти перестал бояться и смог немного подумать. Он зачем-то вспомнил о знаменитых складах около норнальского вокзала, про которые ходила дурная молва. Его окружали кварталы, где традиционно селились вокзальные рабочие, приезжие из вассальных земель, здесь же были ночлежки, а за вокзалом построили многоэтажные дома с дешевыми квартирами для рабочих. Про эти новые дома тоже ходили разные нехорошие слухи
В таком месте его можно убить и сбросить в канал. Они там грязные, чёрные и вонючие, до поверхности забитые разным хламом. Его тело останется на дне навеки, пока лет через десять королева или её преемник не начнёт задыхаться у себя в небе от вони канав и не велит их прочистить. И то, вряд ли его бренные кости кто-то извлечёт, очистит и задумается, а кто же был этот человек…
Машина встала. Дрожь мино-ядра и валов угасла. Приехали. Рим сжал кулаки и собрал остатки смелости, гордости и собственного достоинства, поместил это в район позвоночника и попытался выпрямиться. Он не мог видеть себя со стороны, но счёл, что из машины вышел пристойно для человека, который не видит, куда ступает.
На долю минуты Римуша оставили просто стоять.
Он выпрямился, покрутил затёкшей головой и тотчас же потерялся в пространстве. В мешке было душно, голова кружилась, и земля зашаталась у него под глазами. Рим попытался выпрямиться, но сделал только хуже, окончательно потеряв равновесие. Несколько секунд он мучительно шатался, качаясь из стороны в сторону, и был бы вынужден позорно оступиться, если бы его не взяли за плечо.
— Иди, — с него наконец-то сняли мешок. Рим вздохнул и откашлялся. Мешок был грязным, отвратительным и душным. Он прищурился от неожиданно яркого света Извечного Огня.
— Иди уже, — его снова толкнули в спину и потащили вперёд. Рим не стал сопротивляться. Он совершенно точно не был рыцарем-героем, который по пути на плаху вырывается из оков и убивает своих пленителей, как не был и героем, который гордо держит голову и не сдаётся перед лицом испытаний. Если бы Рим не был так напуган, то ударился бы в панику. А так он мог только перебирать ногами и смотреть перед собой.
Его привезли в квадратный двор-колодец с единственным деревцем, в чьей тени пристроился маленький цветник и фонтан. Ещё Рим увидел высокое старомодное крыльцо с уродливой мраморной обнажённой женщиной у основания. Женщину покрывали грязные разводы от мейндских дождей, но она кокетливо улыбалась и пыталась прикрыть отбитыми пальцами маленькую грудь. Её привезли из Элени, и однажды маленький Махуш её опрокинул и чуть не задавил себя. С тех пор, как он утверждал, Мах боялся голых женщин, а статуя с подклеенными руками и отбитым носом отправилась под крыльцо.
Рим сглотнул.
Вот и ответ. Он в городском доме князей Ракеш. Мах рассказывал про него. Построен сто лет назад прабабкой нынешнего князя Ракеш, отобран у её дочери за мятеж против короны и возвращён внучке, донёсшей на мать. От неё беспрепятственно отошел сыну, а когда тот надоел принцу Фесту, перешел его младшему брату, который, как многозначительно смеялся Махуш, был совершенно непричастен к падению брата.
Ожидать чего-то хорошего от человека, которого ненавидел, пусть и старался не показывать эту ненависть лишний раз, собственный сын, не приходилось. И этот человек, князь дан Ракеш уже показал, что не очень-то расположен к Риму.
Его ввели через небольшую дверь за статуей. Внутри дворца было темно, пыльно и пахло лавандой. Оглядеться во мраке не дали и быстро втащили по узкой лестнице на второй этаж, потом по по красивому коридору с лепниной и зеркалами провели в большую гостиную. Тут пахло кальяном, горелым деревом и немного дешевым одеколоном. Махуш много рассказывал про эту комнату, где дан Ракеш принимал гостей, журналистов и просто тех, на кого пытался произвести впечатление. Из гостиной открывался вид на Большой Канал и высаженные на набережной болезненные эленийские платаны. Если сесть в кресла у камина, то прямо над плечом князя будет виден висящий над городом королевский дворец.
Князь дан Ракеш стоял у открытого окна и курил.
Рима подвели лицом к спине хозяина дома и наконец-то отпустили, оставив одного стоять остолбеневшим изваянием посреди комнаты. Князь не обрали на него никакого внимания. Из-за спины Рима появилась среднего роста женщина с угрюмым лицом и стянутыми в простой хвост блеклыми волосами.
— Он сейчас будет.
— Пусть поторопится, — буркнул дан Ракеш и выкинул сигарету в окно. Рим сглотнул. Князь медленно повернулся. Сквозняк принёс запах одеколона и курительной смеси из листьев боярышника и шимы. Во рту у Римуша пересохло. Возможно, следовало приветствовать князя, но он стоял столбом и не двигался. До этого дня отца Махуша, высокого массивного человека с брюхом, спрятанным под меховой мантией и похожим на рыцарский нагрудником, Рим видел только на фотографиях в газетах.
Рим сглотнул. Перед ним стоял один из самых влиятельных и богатых людей Мейнда, владелец шахт в Норнале, советник самой королевы и, как говорил Махуш, владелец не меньше трёх сотен рабов в Империи. Через подставных лиц, разумеется, никакой связи с почтенным противником рабства и сторонником закона о невыдаче беглых рабов, никто никогда не докажет.
Рим остался стоять. Его похитили, и кланяться дан Ракешу он не собирался. Хрен уж, если его решили убить, то убьют, как не лебези. Может быть, если он сумеет не обделаться, то Амазда запомнит его смелость и положит на светлую чашу весов ещё песчинку.
— Это что? — хмуро спросил князь Ракеш. Голос у него был тяжелый, надтреснутый и в то же время какой-то сиплый и посвистывающий, словно в горле князя была дырка и звуки в неё утекали.
— Римуш, как вы и заказывали, — раздался за его спиной ещё один женский голос, и это почему-то напугало его куда больше угрюмого взгляда почти чёрных глаз князя. Ракеш сделал шаг вперёд и прищурился. У Рима затряслись колени. Он с трудом сглотнул.
— Римуш… как там тебя, — князь выпрямился и стал выше Рима почти на полголовы. В многослойном домашнем халате он стал просто огромным, и даже откровенно выпирающий живот не менял впечатления. Кудрявая, торчащая в разные стороны борода прикрывала тройной подбородок, а усы-щётки придавали узким губам ощущение какой-то неправильности и угрозы.
— Римуш Карафа, преподаватель электротехники Политехнической школы Серого Холма к вашим услугам. Я бы прибыл к вам сам, князь, если бы вам понадобилась…
Князь внезапно отвесил ему пощёчину. Рим пошатнулся и вскинул руки для защиты. Следующий удар уже пришелся в них. Князь запыхтел и страшно выпучил налитые глаза. Рим отпрянул от него, и новый удар пришелся мимо. Князь потерял равновесие и чуть не упал. Рим попятился от назад и чуть не умер от ужаса, когда его схватили и заставили остановиться. Дан Ракеш подошел и влепил ему ещё одну пощёчину. Удар вышел гораздо слабее, чем Рим ожидал, но внутри него всё равно всё замерло от ужаса.
Дан Ракеш замахнулся ещё раз, но вновь появившаяся женщина с мышиным хвостиком схватила его за руку и тихо прошипела ему что-то на ухо. Рим не смог разобрать ни слова. Князь прорычал в ответ поток ругательств и чихнул. Из его носа потоком хлынула кровь. Князь вытер губу, посмотрел на окровавленную руку и молча отвернулся. Девица достала платок и попыталась вытереть кровь, дан Ракеш отмахнулся. Она снова что-то сказала, на этот раз Рим расслышал эленийские слова. Дан Ракеш с шумом вздохнул и плюхнулся в кресло. Девица начала закапывать ему в нос какие-то капли.
Рима отпустили, и он чуть не упал без опоры. Он кое-как собрался, хлюпнул носом. Дышать стало трудно. Рим вытер верхнюю губу, которую что-то щекотало, и увидел на руке кровь. Вид красной жидкости на пальцах ввёл его в ступор. Рим не мог отвести взгляд. Неужели князь разбил ему лицо? Или проломил череп? И он умрёт?
— Сядь уже, — женщина с мышиным хвостиком убрала капли, подошла к Риму и толкнула его в грудь. Риму повезло — он рухнул на диван, который словно подбежал сзади и услужливо поймал его задницу. Дан Ракеш сидел напротив него в низком мягком кресле, запрокинув голову, и не шевелился. Даже глаза не двигались. Во взгляде старика не было ничего человеческого, он больше походил какую-то бесформенную тушу, на которую натянули кожу человека и задрапировали тяжелым халатом, чтобы подмена не слишком бросалась в глаза.
— Он уже идёт, — девушка вытерла руки тонким белым платком. Рим наконец-то сумел её разглядеть и понять, что она отличалась от его похитителей. Во-первых, на ней было модное женское платье из мягкого трикотажа и лакированные туфли на ремешках. Волосы, несмотря на мейндскую внешность и мейндскую одежду, были не просто собраны в хвостик, а предварительно заплетены в четыре эленийские косы. Она двигалась уверенно и совершенно не боялась князя. Заметив его взгляд, женщина посмотрела в ответ, и у Рима от ужаса зашевелились волосы на затылке. Глаза у женщины были светло-серые, холодные, прозрачные и нечеловеческие. Веки окружала сеточка мелких мимических морщинок. Рим часто видел такие глаза у старых волшебников, работавших в Сером Холме. Как бы молодо и хорошо они не выглядели, глаза их всегда выдавали.
Если она и была слугой или чем-то в этом роде в доме князя, то уж точно не той, кого можно гонять кулаками, как глупого любовника хозяйского сына.
Женщина посмотрела на князя, и он наконец-то моргнул. Дан Ракеш с шумом вздохнул и закашлялся.
— Что, опять?
— Да, — лаконично ответила женщина, садясь в кресло между ними.
— Ох, — простонал князь. — Я…
— Я могла бы решить все проблемы без вот этого вот, — женщина махнула в сторону Рима. Тот ещё раз вытер нос. Кровь продолжала течь, но попросить себе кусок ветоши или мха заткнуть ноздри он не осмеливался. Вдруг снова начнётся… вот это.
Женщина резко повернула к нему лицо, и волосы на затылке Рим снова зашевелились.
— Расстегни воротник и зажми правую ноздрю, — велела она. — Врач сейчас придёт.
Она откинулась обратно в своё кресло и закурила, стряхивая пепел в вазу с шелковыми цветами.
Через минуту появился обещанный врач. Невзрачный мужчина с какими-то совершенно равнодушными глазами дал Риму ватный тампон и салфетку, велев намочить её в воде и положить на нос. Вода, к радости Рима, нашлась в графине на том же столе, где стояла ваза с шелковыми цветами, и никто не стал орать на него, когда он аккуратно смочил салфетку и положил на переносицу.
Пока он помогал себе сам, врач с абсолютно равнодушным лицом осматривал князя. Он выдал ему какую-то таблетку, велел выпить, проверил, как князь её проглотил и начал мерить его давление. Рим искоса поглядывал на происходящее. Как-то он не так представлял себе своё похищение и последующие пытки. Может быть, его и не убьют? И что это за женщина? Рим не помнил её из рассказов Махуша. Он вообще не помнил в этих рассказах ни одного человека, который мог бы так дерзко разговаривать со старым князем, да ещё и упрекать его и курить в его присутствии.
Женщина, словно поняв, что его мысли о ней, чуть повернула голову, и у него снова зашевелились волосы на затылке.
Врач померил давление князя, дал ему ещё таблетку, бесцветным голосом велел не нервничать и удалился. Дан Ракеш проглотил таблетку и уставился на Рима налитыми глазами.
— Ты, тварь…
— Королева не любит, когда без причины убивают её подданных, — женщина раздавила окурок о край вазы и скинула его внутрь. — Вам и так оказано огромное доверие и содействие в ваших поисках на фоне происходящего.
Рим сглотнул. Если эта женщина — слуга королевы, то, возможно, она вне власти князя… но всё равно он отказывался верить в то, что видит.
— Прошла уже неделя, а мы ни на шаг не продвинулись!
— И не продвинется, если вы не позволите нам заниматься поисками.
— Если бы ты ещё искала, ведьма! — заорал дан Ракеш. Женщина равнодушно достала новую сигарету.
— Я ищу. Однако не моя вина, что ваши дети предпочитали держать свои дела втайне от вас, а вы третий день занимаетесь сбором всякого сброда, который только смогли вспомнить. Вы тратите драгоценное время, которое я с куда большим толком могла бы потратить хотя бы на пользу её величества. Не говоря уже о том, что вы сказали о пропаже княжны лишь перед переворотом.
Рим сглотнул. Значит, пропала и Мера? По рассказам Махуша, его сестра была очень рассудительной и осторожной. Что же могло случиться с ними двумя, раз князь не может найти даже следа?
— Я не видел Махуша уже больше недели, — пробормотал он. — Я бы рад помочь, но он никогда не рассказывал мне о своих делах. Я, я ждал его перед переворотом дома, но он не пришел.
— Это мы проверим, — женщина отмахнулась.
— А… я всё рассказал королевскому следователю. Он собирал показания в школе, и я показал ему конспекты Махуша…
Женщина помахала рукой.
— Этот слизняк может катиться к Аману в задницу, — она прищурилась, и Рим услышал тихую фразу чуть ли не в своей голове. Даже не услышал, а скорее понял, что после мятежа королеве недосуг разбираться с пропажей двух молодых людей, да и дан Ракеш и его поганый характер достал если не лично королеву, то её слугу так точно.
Рим сглотнул.
— Вы меня отпустите? — очень тихо спросил он. — Я правда ничего не знаю. Я всё рассказал, и отвечу ещё раз на все вопросы.
— Да, ответишь, — пожала плечами женщина и посмотрела куда-то на стык стен с шелковыми обоями и потолка. Рим сглотнул и покосился на князя дан Ракеша. Тот молча продолжал пялиться на него. Рим не удержался и посмотрел на двери, ведущие из комнат. Около одной, через которую его привели, стоял здоровяк в гербовой ливрее, которая выглядела на нём, как шелковая мантия на муле. Вторая дверь была просто закрыта, и Рим испытал искушение попытать удачу и попробовать сбежать. Что он теряет? Отпустят ли его? Вряд ли. Он не посмел повернуться, но знал, что кто-то из слуг князя стоит у него за спиной, возможно он не сумеет даже встать на ноги…
— Даже не думай об этом, — женщина, похоже, заметила его изменившееся лицо и направление взгляда.
— Я и не думал, — Рим сжался под её ледяным взглядом.
Через минуту напряженного молчания в комнату вошел невысокий толстый юноша не старше двадцати лет. Он был в эленийском подпоясанном балахоне, который всё равно выделял каждую из его обильных складок.
— Ну и где ты был?
— Маста, я устал, мы… — забормотал толстяк, опустив взгляд. Рим посмотрел на это несуразное создание и против воли чуть-чуть приободрился. По крайней мере, он уважаемые преподаватель и одежда на нём не надута так, словно её надели на желе или студень.
— Последнего обработай, — отмахнулась от него женщина.
— Почему ты не сделаешь всё сама? — встрепенулся дан Ракеш. Князь по-прежнему с ненавистью пялился на Рима.
— Потому что я устала, — огрызнулась женщина. — Если бы кто-то не лез в расследование, то я бы допросила только важных свидетелей, а не весь сброд, который ты сюда понатащил.
Рим сжался. Толстяк вздохнул и грустно посмотрел на него. Он закатал рукава и подошел ближе.
— Маста эм… Римуш, вас ведь так зовут? Будет очень неприятно, поэтому я прошу вас не сопротивляться и не мешать мне, иначе будет очень больно.
— Что именно будет больно? — Риму не понравились протянутые к нему мягкие дряблые руки.
— Ну… — толстяк смутился. — Чтение ваших мыслей.
Рима захлестнул вихрь самых разных эмоций.
Сначала он счёл, что толстяк шутит. Потом захотел убежать. Потом подумал, что лучше бы его убили. Потом захотел орать, а следом пришел ужас от осознания, что именно сейчас случится. Мыслеплёт. Эта женщина не волшебница, а мыслеплёт на королевской службе. Поэтому она так разговаривала с князем. Она…
“Вот видите. Пожалуйста, успокойтесь, а то будут проблемы и вам же выйдет хуже!”
— Даже не думай ко мне подходить! — Рим попытался встать с дивана, но ему на плечи легли чьи-то руки. Амбал у двери. Рим дернулся и попытался их скинуть.
“Уймись”.
Ледяной голос ворвался в его разум и выжег все лишние мысли. Женщина раскурила ещё сигарету, на этот раз её пальцы мелко дрожали. Руки с его плеч пропали, и Рим попытался встать. Не удалось даже пошевельнуться. Тело отказалось его слушать.
— Не сопротивляйтесь, пожалуйста, — чуть ли не плача попросил толстяк и положил мягкие холодные пальцы ему на виски. Рим из последних сил дёрнулся, но смог только пошевелить головой и начать заваливаться на бок. Толстяк поправил его и снова взялся за лицо.
Рим выдавил из себя стон. Волосы на затылке встали дыбом от ощущения, что за спиной кто-то стоит и пристально его разглядывает. Он попытался спрятать самые личные мысли, те, которые он бы никогда по доброй воли не показал никому и никому бы рассказал, но они, как назло, вывернулись и прокрутились в его голове особенно ярко. Мозг взорвался ворохом ярких, живых видений о его страхе, о его тайном счёте в торговом банке, о том, что как голый Махуш скачет по его комнате с тюрбаном из простыни, передразнивая выступление королевы. О том, как его, одиннадцатилетнего ребёнка преподавательница гимнастики, коренастая и неопрятная женщина, поймала одного в душевой, и несколько минут заставила стоять, онемевшего от отвращения, слушать её сальные шутки и чувствовать, как она короткими пальцами ощупывает его детские гениталии. Родители, которым он, глотая слёзы, всё рассказал, подняли его на смех. Отец, когда он уже успокоился и постарался забыть и об унижении, и о насмешках дома, в присутствии всего их клана подозвал сына к себе и пересказал эту позорную историю.
Рим попытался не думать о хохочущих пьяных мужчинах и женщинах, похвальбы своей мнимой мужественности, но все позорные видения, даже, казалось, давно забытые, всплыли, как грязь поднимается с разворошенного илистого дна. Он попытался думать об учёбе, об экзаменах, о своём страхе во время восстания, но не преуспел.
На дряблом лице мыслеплёта выступили бусинки пота. Толстяк стал маслянистым и влажным, и от этого в сотню раз отвратительней. Рим видел его прямо перед собой и даже чувствовал несвежее дыхание. Особенно отвратительными были глаза. Зажмуренные, складчатые, маленькие и жирные. С брови мыслеплёта сорвалась капля и упала на безвольные ладони Рима.
Это его сломало.
Он потерялся и уступил незнакомцу за спиной. Он потерял тело, мир и себя. Его вышибло на границу собственного я и сковало по рукам и ногам. Мысли текли, как потоки кошмарного сна, а Рим не мог направить их в другое русло или заставить исчезнуть. Хуже того, незнакомец, буравивший его затылок взгляда, оказался внутри головы.
Вторженец был ужасен. Он топтался, ворошил мысли и вызывал воспоминания. Рим оказался выкинут на задворки своего сознания и мог только послушно раскрывать все, что вторженец счёл интересным.
Вторженца интересовал сын князя. Рим послушно открыл свою память. Мыслеплёт перебрал воспоминания, как бусины или, что хуже, корнеплоды на рынке, выбирая те, что посимпатичнее и без порчи. Он выпотрошил ящик воспоминаний до самого дна, вытащив и прекрасные воспоминания, и отвратительную низость, всё пристойное и непристойное, перебрал, осмотрел и остановился на последнем дне. Махуш, улыбаясь, обещает прийти и не приходит. Снова. Боль, гнев, обида, отчаяние, попытки расспросить и узнать, куда юноша пропал. Вторженец несколько раз прошелся по этим воспоминаниям, внимательно выслушал все путанные рассказы студентов коллоквиума, растерянное “не знаю” Ингу, отметил, что Махуш оставил ему конспекты и с разочарованием покинул голову Риму.
Мир вернулся.
Римуш сидел на диване и пытался снова почувствовать своё тело.
Толстяк, схватившись за голову, отбежал к старшей колдунье. Та усадила его на своё место и дала стакан с водой. Оба молчали, и князь Ракеш прорычал:
— Ну, что?
Мыслеплёты переглянулись. Ответила ведьма, пока толстяк пытался выпить воды из дрожащего стакана.
— Ничего. Это любовник вашего сына и он не видел его уже больше семи дней. Он не знает, где он.
— А Мера? — хрипло спросил князь.
— Они даже не знакомы. Опять пустышка.
Она помолчала. Толстяк застонал и кивнул, прошептав, что всё сделает. Женщина снова повернулась к князю и бросила:
— Я доложу о результатах официальному расследованию, дальше в таком духе расследование продолжаться не может. Если вы продолжите хватать первых встречных прохожих, королева окажется в неудобном положении и разочаруется в вас.
Рим сглотнул. Ощущение тела и своего разума, свободного от чужого внимания, почти вернулось. Он попробовал сдвинуть ноги, и ему это удалось. Неплохо. Возможно, если они отвлекутся, он сумеет сбежать. Насколько высоко он сейчас над землёй? Рим скосил глаза в сторону окна. Он видел дома на том берегу канала, силуэт моста. Рим никак не мог его узнать. Да и что толку от моста, если он выпадет с высоты и убьётся насмерть? Но что будет, если он останется здесь? Живым ему из гостиной не выйти, чтобы служба мыслеплётов при дворе королевы осталась тайной. К тому же то, что она разрешает им похищать людей и мучить их…
“Даже не думай”, предостерёг его ледяной голос в голове. Женщина утопила ещё один окурок в вазе и подошла к Риму. “Тебе уже очень-очень повезло”.
Рим не успел спросить, чем именно. Князь Ракеш внезапно издал похожий на всхлип звук, и у него из носа вновь хлынула кровь. Откуда-то появился слуга в желтоватой куртке с гербом князя на груди и принялся затыкать князю нос. Женщина что-то сказала на низком гортанном языке, который Рим не узнал. Толстяк вздрогнул всем телом, пробормотал ответ. Женщина, казалось, полностью удовлетворена ответом и повернулась к Риму. Она несильно ударила его по лбу. Волосы на затылке зашевелились, и Рим попытался закричать. Тело снова отказало ему, а в голове появилось ощущение зловещего незнакомца, вперившего взгляд в его затылок. Но, в отличие от толстяка, присутствие женщины оказалось тяжелым, холодным и мучительным.
А потом он отключился.
Темнота длилась всего долю секунды, но в себя Рим пришел в новом месте. Он сидел на лавке в тени публичного парка. В этот час тут почти не было людей, а фонари ещё не зажглись. Он был всё в той же одежде, что и днём, пальто небрежно запахнуто. На Мейнд опустился туман, а с ним и холод. Он шевельнулся, и понял, что страшно замёрз. Ощущения вернулись резко, как если бы их, как свет, кто-то включил тумблером. Рим заклацал зубами и прижал ледяные пальцы к губам, чтобы хоть как-то их отогреть.
Рим оглянулся.
Парк с высокими неяркими фонарями и плакучими деревьями над неглубоким каналом был ему знаком. Он сунул руки в карманы и побрёл наобум к чему-то, похожему на горбатый мост. Краем глаза он заметил движение, оглянулся, но кроме туманного марева и синевы теней, ничего не увидел. Возможно, показалось.
Он медленно брёл по влажной брусчатке. Ближе к мосту из тумана показалось массивное приземистое здание, испещрённое полукруглыми нишами. Сначала Рим счёл, что это дурная пародия на колумбарий, и ему стало не по себе. На мгновение ему послышался стук конских копыт по камням, скрип осей и тихий шепот в тумане. Но подул ветер, унося наваждение и туман, и стал виден неровный желтоватый свет. Рим с облегчением понял, что это тетрапилон Элени. Значит, он недалеко от дома.
Рим обогнул тетрапиллон, мельком помолившись Светлой Дочери, и побрёл к выходу из парка. Теперь мир встал на место, в него вернулась ясность. Он только не помнил, как тут очутился. Память возвращалась урывками и с приступами боли в затылке. Когда он смог выбраться из парка, сделав лишний круг вокруг дома Элени, картинка кое-как собралась. Рим молча порадовался, что остался жив, подождал на остановке конку, услышал полуночный бой колокола и побрёл к дому своими ногами.
Дом на улице Фонарщиков стоял на месте, его дверь тоже, и ничто не изменилось и не выдавало бури ушедшего дня. Это было даже как-то обидно. Его похитили среди белого дня, в собственной квартире, он сопротивлялся, его выволокли с мешком на голове, а в парадной было пусто и тихо, как всегда. Как будто бы ничего не случилось. Рим молча нашарил в кармане ключи и открыл дверь в свою квартиру. Похитители не поленились закрыть дверь, за что он был им даже благодарен. Если бы его квартиру ограбили, всё случившееся обернулось настоящей катастрофой.
Рим кое-как прикрыл за собой дверь и снял ботинки. Принесённые продукты и посылка лежали там, где он их оставил, около зеркала и батареи. Молоко наверняка скисло. Рим соскрёб крышечку из фольги. Так и есть. Настроение стало ещё хуже. Три мины, лучше бы он выкинул их в канал. Рим потрогал хлеб. Он выбрал самую свежую булку, вкусную, ароматную — что ж, теперь придётся есть такую. Рим тихонько посмеялся и оторвал горбушку. Вспомнит студенчество и поест чай с хлебом. И яблоками, у него ещё оставались яблоки.
Рим достал яблоки и ещё раз посмотрел на посылку. “Римушу лично в руки. Важно”. Ему было не до глупых шуток, а это скорее всего была именно она. Почему-то вспомнились школьные шутки его товарищей по учёбе. Они подбрасывали свёртки со своими фекалиями на пороги соседей, поджигали и, постучавшись, с расстояния наблюдали, как человек топтал горящую бумагу с закономерным результатом. Что ещё могло быть в бумажном пакете, доставленном ему без марок и штемпелей официальной городской почты?
Рим ел, разглядывая стоящую напротив него посылку. А вдруг там фамильные драгоценности? Чьи? А неважно. Просто какая-то вещица-загадка, как в дешевом романе. “Я обращаюсь к вам с моим последним воззванием в поисках справедливости…” Ну и какой-нибудь бред про преследование, про могущественных врагов, про Рима, как единственную надежду на спасение. Почему бы и нет? Он, конечно, не крутой парень в модном пальто из эленийского драпа и вечно убранными от разочарования руками в карманах, но в знатную переделку уже попал. Может быть, после сегодняшнего похищения и пытки в мыслеплётов, и пальто появится.
…всё-таки дерьмо. Ну что там ещё может быть?
Голова Махуша.
Нет, голова не поместится, так что ухо или палец. Или, если отправитель знает об их интимных отношениях, член.
Рим убрал со стола и взял ножницы. Он разрезал пакет и достал три записные книжки на сорок страниц, обернутые в лист бумаги. На листе было напечатано “Римуш! Махуш, мой брат, много рассказывал о тебе. Он говорил, что ты надёжный человек и его друг. Пожалуйста, забери себе эти бумаги и подержи какое-то время. Если с нами случится беда, употреби их на пользу моего брата или, если обстоятельства так сложатся, уничтожь их, если ты понимаешь, о чём я говорю и знаешь об этом. Я, к сожалению, ничем не могу ему помочь и, возможно, сама буду находиться в огромной опасности. Пусть Элени хранит вас. Мера”.
Последняя строка была написана от руки ужасным пляшущим почерком. И роспись. Мера, урождённая Ракеш. Римуш зачем-то посмотрел листок насквозь против света лампы, но кроме обычных водяных знаков бумажной фабрики ничего не увидел. Кривой почерк с пляшущими буквами и уезжающей вверх строкой был похож на почерк Махуша. Ведь у брата и сестры могут быть сходства не только во внешности? Махуш рассказывал, что несмотря на все семейные перипетии он был близок с сестрой и помогал ей деньгами, если к концу месяца не тратил всё. Мера по его рассказом выходила очень гордой и отчаянной молодой женщиной. После скандала в семействе Ракеш она приняла сторону изгнанной матери и покинула отцовский дом, отказавшись от семейной фамилии и сопутствующих привилегий. Махуш рассказывал, что ему в своё время стоило больших усилий уговорить отца не вредить сестре, а оставить всё, как есть. Убеждал, что сестра раскается и вернётся, и что если отец навредит ей, то останется без дочери и без продолжения рода через неё. Возможно, Махуш по своему обыкновению хвастал и безбожно врал. Со своей сестрой, не смотря на все обещания, он Рима так и не познакомил.
То, что он рассказал Мере о нём, как о надёжном друге, было приятно.
Рим отложил записку и пролистал записные книжки. Это были дневники и одновременно хозяйственных книг. Взгляд выхватывал даты и заголовки над крупными кусками текста, рядом же были списки покупок, карточные долги, расписание зачётов и даты свиданий с девушками. Как сам Махуш говорил про последнее, “чтобы соответствовать отцовским ожиданиям”. Рим ему верил и старался не обижаться.
Часть записей свободно читалась, а часть на первый взгляд была простыми каракулями или тарабарщиной. На всякий случай Рим поднёс раскрытую книжку к зеркалу, но всё равно не смог прочитать. Махуш зачем-то зашифровал часть записей. Прятал от отца? Возможно, поэтому и отдал их сестре. Но всё равно, зачем? Если книжки больше не нужны ему постоянно, то не проще ли их уничтожить? Зачем хранить далеко от себя компромат на себя же? Зачем Мера отослала их ему? И Мера ли? Он нашел книжки на почтовом ящике, значит, их кто-то принёс и поставил. Не сама же княжна, иначе бы слуги князя поймали её, и одной проблемой было бы меньше.
… мыслеплёт говорила, что они второй день занимаются ерундой, и так детей князя не найти и что Мера тоже пропала.
Рим посмотрел на корявую подпись. Могла ли княжна обладать таким ужасным почерком? Могла, но ему всё равно казалось, что у строгой гордой Меры почерк должен был бы соответствовать рассказам брата о ней: чёткий, острый, уверенный, с ровными, как по линейке, строками.
… если бы он озаботился посылкой до входа в квартиру или вскрыл её на пороге, всё могло бы пойти по-другому. Дневники бы попали в руки князя, и он занялся бы поисками сына сам. Возможно, узнал бы что-то неприятное, но сумел бы его найти. Махуш же…
Рим одёрнул себя. Нельзя об этом думать. Дан Ракеш ищет детей, значит, уверен, что они живы.
И Мера. Что могло случиться с разумной и хладнокровной сестрой его друга? Единственным безрассудством в её жизни была ссора с отцом. Что такого могло случиться, что, зная об опасности, о пропаже брата и его поисках она отправила эти книжки ему, а не отцу? Рим не понимал. Будь они хоть трижды в ссоре, он бы попросил помощи у отца-князя, ведь у него куда больше возможностей найти Махуша.
Могло ли в этих книжках быть что-то такое, что настроило бы дан Ракеша против сына и навредило Махушу и Мере ещё больше, чем то, что с ними случилось?
Рим испытал острое желание немедленно отвезти книжки в дворец князя. Потом вспомнил зловещее присутствие в своей голове, и его пыл остыл. Можно отослать и анонимно. Вручить уличному мальчишке и отправить к порогу дома.
Правда, есть вероятность, что посылку отправят в мусорку, и ни князь, ни королевские мыслеплёты о ней не узнают. Надо будет подписать… и читающая мысли ведьма снова до него доберётся. Рим вспомнил отвратительное копошение в своей голове, и его всё-таки стошнило прямо в тарелку.
Пытаясь прополоскать рот над раковиной Рим думал, что никогда больше не решится пережить что-то подобное. Нет. Ни за что. Пусть карманные чудовища королевы жрут головы кого-нибудь другого. Он… он сначала узнает, так ли важны эти книги, а после что-нибудь предпримет. Да, для начала надо убедиться, что зашифрованные записи представляют какую-то ценность, а не очередная шутка Махуша, чтобы позлить отца, если к ниги попадут ему в руки.
Утром Рим распорол одну книжку, достал из тетради два листа с большим куском зашифрованного текста и списком покупок и, после некоторых раздумий, показал их Меркаре. Пертежец только посмеялся над его верой в свои обширные знания, но предположил, что если коллега принесёт ему несколько листов из “занимательной записной книжки”, то он может попробовать в течении месяца их расшифровать. Месяц! Увидев разочарование на его лице, Меркара пожал плечами и отправил его к Дагуру, который славился широтой интересов и знакомств. Ему Рим рассказал ту же историю про случайную находку. Дагур, в отличии от Меркары, понял, что история дутая, и честно сказал, что быстро расшифровать не сможет.
— Ну… я не мастер в криптографии, — признался Дагур. Риму на мгновение показалось, что позади него кто-то возник. Столь яркое ощущение подкравшегося мыслелёта ошарашило его, и он дёрнулся, не найдя за спиной ничего, кроме здоровенного фикуса. На удивлённый взгляд коллеги Рим смущённо отмахнулся и пробормотал, что ему показалось что-то неприятное.
— Меркара сказал, что это знак бога, — Рим показал на кривоватый рисунок под списком покупок. Сам он не очень понимал, что такое знаки богов, это было что-то из деревенских суеверий или норнальских местечковых верований.
— Ну… возможно, хотя я такого не знаю. Если эта хм… забавная тетрадь так тебя заинтересовала, что тебе невтерпеж получить ответы в самое ближайшее время, — Дагур чуть-чуть улыбнулся, — то могу подсказать парня, который, если ты ему понравишься, поможет. Знаешь Секеля с улицы королевы Мэйлар?
Рим знал. Некий Секель, волшебник, любитель древностей и книг, держал там свою личную библиотеку и небольшой клуб по интересам. Рим про библиотеку и вечерние собрания у её хозяина знал только по рассказам приближённых к этому Секелю, так как не был ни интересным собеседником, ни любителем древностей. Древние мало что знали об электричестве и миноэнергетике, а в волшебство в его чистом виде Рим не то чтобы не ценил, скорее, не считал нужным в современном мире стремительного развития технологий. В юношестве он, разумеется, не имея собственных сил, ставил опыты с батарейками и минопроводами. Он с одногруппниками читал заклинания, делал пассы руками, сосредотачивался и пытался провести алхимические эксперименты. Результат если и был, то очень жалкий. И он посвятил все силы изучению миносистем и попыткам понять, что же такое электричество.
… а ведь когда-то у него были амбиции. Эффи рассказывала ему про нервные сигналы, и они сидели и гадали, а может быть, раз электричество существует в самих человеческих телах, то оно вовсе не непонятное инородное богопротивное явление, как считалось во времена их юности. А потом всё как-то ушло. Мечты разбились о быт, потом ещё раз — о взрослую жизнь, о расставания, об осознание, что кто-то лучше и привлекательней него. Рим иногда мечтал о том, что снова возьмётся за диссертацию, но это были уже не яркие детские мечты, а осознание, что случится это нескоро и будет тяжким трудом.
Он кивнул.
— Буду очень благодарен, Даг.