Страх — мерзкая штука. Он лишает воли, разума, оставляя человека в состоянии древней дикости. Римуш ненавидел страх. У него, как труса, были свои претензии к этому мерзкому чувству. У Рима не было ни врождённой смелости, ни предков-героев. Никто не растил из него героя. Его отец был простым счетоводом, а мать преподавала геофизику. Почему он у них родился, Римуш не знал. Все говорили, что дети — это дар Амазды тем, кто их хочет, кто счастлив и достиг душевного равновесия и просветления. Слушая скандалы родителей, Римуш думал, что он, наверное, очень глуп и что-то не понимает.
Отцу всю жизнь было наплевать, сколько у него детей. Он был не очень удачливым бухгалтером, и полностью сосредоточился на своём недовольстве этим фактом. Мать же, наоборот. Ей всегда до всего было дело, будь это её новая монография, маленькая получка мужа или недостаточно дружелюбный взгляд сына. В чём-то Римушу повезло, если подумать. Сестрёнка была маминой надеждой на достойную наследницу, в отличие от тупого сына, и иного будущего, кроме геофизики, для неё не было. Римуш хоть смог выбрать, куда поступить.
Политехническая школа? Отличный выбор! Хорошее образование, престиж, загадочность самых новейших мино-технологий и электричества, огромные машины, общежитие каждому студенту.
Всю смелость, что Амазда дал ему перед рождением, Рим потратил в тот день, когда подошел к матери и сообщил о переезде.
У Римуша Карафа не было шансов вырасти героем.
Поэтому он, задыхаясь от страха, бежал.
Хотя Мейнд, как известно, не спит даже в самую глухую ночь, прохожих почти не было. Римуш мчался по мостовой, никого не встречая на своём пути. Свернул в проулок. До конца. Потом в ещё один. Потом через канал. Мейнд полон каналов, глубоких и быстрых, как реки, и мелких, на чьём гранитном дне едва струится вода, размывая мусор. Рим перебежал по низкому мостику со ржавыми от вечных туманов перилами. Перепрыгнул через канаву.
Ему было плевать, куда бежать, только бы подальше.
Римуш не был героем.
И атлетом тоже.
Стоило страху немного отступить, и он упал без сил на камни мостовой.
Рим лежал так бесконечно долго, не в силах даже кричать от боли. Тело горело огнём и не желало слушаться, а сердце бешено колотилось. Он ждал грубые руки, которые вздёрнут его на ноги и поведут на казнь. Он дурак, и никогда не сумеет доказать, что ничего не знал о культе. Его заклеймят, имя предадут вечному проклятию, и под улюлюканье толпы кинут, связанного, в Большой канал.
Так не проще ли ему опередить их? Спасти своё имя и имя семьи?
Или стоит подождать, пока его найдет пожирательница? Она обглодает его кости и выкинет их в канал. Будет ли его душа навеки проклята? Он почти чувствовал, как тонкие пальцы с длинными звериными когтями обхватывают его щиколотки, а острые зубы впиваются в плоть и рвут его на части.
Рим заплакал от жалости к себе. За что ему всё это? Почему он не мог дальше жить своей тихой, совершенно неинтересной жизнью?
Лишь почувствовав холодную воду, пропитавшую левый рукав и штаны на коленях, он сумел открыть глаза. Он лежал на булыжной мостовой, в тени широкого платана, подсвеченного желтым электрическим фонарём.
Рядом никого не было.
Рим вытер потёкший нос и с трудом поднялся на ноги.
Римуш стоял на берегу Большого Канала. Слева от него была водная гладь в гранитных берегах, а справа — платановая аллея перед лучшими домами города. С того берега лёгкий ветер донёс звуки музыки. Там в свете разноцветной гирлянды были танцы в публичном саду.
Рим прислонился к парапету и отдышался. Сердце всё ещё бешено колотилось, ноги болели, а ладони саднили. Пальто сбилось и вместе с рубашкой и жилетом поднялось куда-то к подмышкам. Со стороны он выглядит как безумец или бродяга. Рим выдохнул и поправил одежду. Потом зажмурился.
Разум немедленно представил ему, что с ним будет после того, как он сбежал от людей королевы.
Королева Эллин слыла доброй королевой. В отличие от своих предшественников, она не питала страсти ни к публичным казням, ни к дани юными девственниками, как королева Мэйлар, ни к дворцам изо льда посреди лета, ни к колесницам, куда запрягались увечные враги короны и просто калеки. Королева Эллин вообще предпочитала не вмешиваться в дела тех, кто на земле, пребывая в своём парящем над городом дворце.
Но королева очень не любила заговоры и пренебрежение своей властью.
Римуш полагал, что особенно — после того, как её тётушка и племянница попытались свергнуть её меньше недели назад.
Ему конец.
Он не выдержал и снова заплакал.
Ему конец. Вся жизнь, вымученная, сначала в семье, потом во взрослой жизни.
Он всхлипнул. Вот и бесславный конец. Он внезапно ощутил грусть от того, что всё так заканчивается. Что он сможет показать Амазде? Свои добрые намерения? Не они открывают путь к Извечному Огню, а благие дела и чистые мысли. Рим сможет предъявить разве что любовь к племянникам, вся остальная его жизнь омрачена завистью и трусостью. Он представил себе суд Амазды, как о нём говорилось в Сказаниях, и рассмеялся. Если содрать с него его напускную браваду, то останется жалкая и мелкая душёнка. Он грустно рассмеялся. Собственные страхи за жизнь, за благополучие, за сытые вечера наедине с радио показались такой мелочью. Он смехотворен и ничтожен.
Римуш бесконечно долго смотрел на танцы вдалеке и думал о том, насколько же он бесполезен для мироздания. С канала дул ледяной ветер, и он замёрз. Он потрогал промокший рукав и побрёл прочь.
В ночной чайной Рим купил себе немного горячей чавы и тост. Продавец посмотрел на него с подозрением, но деньги взял.
Трамваи остановились. Рим свернул от Большого Канала к старой ратуше и подъёму к королевскому Дворцу. Скала вернулась на место, и с земли к ней тянули подъёмный механизм. В ночном небе вырисовывался освещённый десятком прожекторов устремлённый в небо палец и ползающие по нему рабочие со сварочными аппаратами. Долгой жизни королеве, горько подумал Римуш, и допил чаву.
Перевозчик увязался за ним сразу после поворота на улицу за ратушей. Рим услышал тихий шелест каучуковых шин и оглянулся. На ещё полминуты назад пустой улице появился чёрный экипаж городского извоза.
Римуш остановился.
Экипаж подъехал и медленно встал рядом. Рим подошел к нему. Перевозчик выглядел обычным человеком. Простой мужчина-мейндец, почти старик, с сухим лицом и плоскими губами. Римуш разглядывал его с каким-то апатичным любопытством. На страх у него не осталось никаких сил и желания. Конец близок, и нет смысла спасаться. Теперь осталось лишь что скажет сам Великий Мудрый. Рим ничего не мог изменить.
— Тебе не сюда, баха, — проскрипел Перевозчик.
— Тогда какого хрена ты постоянно мне попадаешься?
Блеснул желтый глаз.
— Кто знает, баха.
— Тогда не езди за мной.
— За тобой идёт тень, баха. И эта тень должна вернуться туда, где её место.
— Пожирательница? Что это за хрень? Она что, из храма Хериша? Той срани, что провалилась к тебе в город?
— Кто знает, баха.
Перевозчик отвернулся. Стекло медленно поднялось.
Рим постоял, ожидая продолжения, потом плюнул, выругался и пошел дальше. Надоели. Чертовщина, чтоб её. И все норовят напугать его, как будто он забавная игрушка! Пусть катятся к чёрту. Он идёт домой.
Он свернул в проулок. Ещё один поворот, и можно будет перейти трамвайный мост через Большой Канал, пройти ещё два квартала и оказаться дома. Там он ляжет спать, отоспится, потом поест и посмотрит, что с ним будут делать.
Перевозчик медленно ехал следом за ним. Тень, чтоб его. Вот она, тень, которая носится за Римушом уже который день.
Оставалось только обнаружить его вторую тень. Рим знал, что она где-то рядом. Наверняка её тёмный бог указал ей, что он более не под защитой дома.
Пожирательница нашла его на мосту. Мимо Римуша проехал вагон ремонтного трамвая с полудюжиной усталых рабочих внутри. Мигнули фонари освещения. Когда вагон проехал, на другой стороне моста стояла невысокая женщина-девочка в старомодном пальто с капюшоном и ореолом ярко-рыжих кудряшек. Мост был небольшим, всего две полосы трамвая и узкие дорожки для пешеходов.
Пожирательница перешла пути. Она едва доставала макушкой до плеча Рима, и всё равно он почувствовал себя маленьким и жалким. Людоедка подняла лицо и улыбнулась до ушей, обнажив два ряда мелких острых зубов.
— Я не знаю, где Ингу. Отвалите все уже от меня, — устало попросил Римуш.
— И всё же, я думаю, знаешь. Ты видел его последним, мальчик. Скажи мне, кто его забрал, и я тебя отпущу.
— Да пожалуйста. Перевозчик.
— Кто?
— Тот, кто перевозит людей в Обратный Мейнд или куда там провалился храм Хериша.
Пожирательница прищурилась.
— Что ты сказал?
— Так ты поняла? Великий Мудрый! Эта хрень и правда происходит! Да, его забрал мужик, увозящий грешников в Обратный Мейнд. Вон он, — Рим обернулся, уверенный, что чёрный экипаж всё ещё рядом.
Он не ошибся. Машина перевозчика остановилась поперёк путей перед мостом. Римушу показалось, что не смотря на расстояние, он видит жёлтые глаза и трёхпалые птичьи лапы, обхвативашие рулевое колесо.
Пожирательница перестала улыбаться. Рим не сразу понял, что случилось. Лицо пожирательницы пошло волнами, как оплывающий воск. Из рта вырвался рык. Она развернулась к Римушу, пригнулась и прыгнула, как лягушка.
Его подхватило, закрутило, плечо обожгло болью, и Рим оказался зажат подмышкой, как старый портфель, у четырёхногого чудовища. Конечности Пожирательницы удлинились, волосы стали облаком, одежда туманом. Она мчалась по набережной, перепрыгивая через каналы и трамваи. Римуша болтало, как тряпку. Перед лицом мелькали длинные белые лапы, как у зайца, каналы, фонари и редкие прохожие. Он поднял голову, и увидел четвёрку чёрных лошадей из дыма и синего огня. Из оскаленных пастей вырывался ледяной огонь, а за ними через город неслась карета. Перевозчик сидел на козлах. Чёрный клюв щёлкал, предвкушая добычу. Перевозчик мчался за своей добычей.
Мотнуло.
Тварь перепрыгнула через старую ратушу и часовую башню.
Перевозчик начал отставать. Римуш почувствовал радость своей мучительницы. Она прыгнула ещё раз, и разрыв увеличился.
“Она уйдёт”, с какой-то обречённостью подумал Римуш. “И убьёт меня”.
Мимо просвистело чёрное копьё, и они с чудовищем кубарем покатились по земле. Рим даже не почувствовал боли. Рядом застучали чёрные копыта. Перевозчик свесился с козел и, подхватив пожирательницу под брюхо, закинул её в экипаж вместе с Римом.
Они ехали по чёрном угороду без жизни. Мимо мелькали давно сгнившие дома с ослепшими окнами. Пожирательница сидела, крепко привязанная чёрными кандалами к дивану и с ненавистью смотрела на Рима. Тот сидел рядом с ней и боялся вздохнуть.
— Я разорву твою плоть, я выпущу твои потроха и проглочу твоё сердце, — пообещала Пожирательница. Её круглые жёлтые глаза не мигали. — Твоя душа уйдёт на ледяные поля и Отец Плоти будет вечностью глодать её, пока ты не иссякнешь, снова и снова!
— Тиара хранит меня! — Рим осенил себя солнечным знамением и коснулся сердца. Пожирательница зарычала, из его лягушачьего рта до ушей потекли слюни. В ней не осталось ни следа юности. Перед Римом сидела тварь старше Мейнда с головой, как треснувшая тыква.
Перевозчик, вновь ставший самым обычным человеком в железной шапке, не обращал на них внимания. Римуш выглянул в окно. Из тумана выплывали брошенные дома разных эпох. Рим посмотрел через плечо Пожирательницы. Там был канал. Не такой широкий, как Большой, но тоже внушающий уважение. Возможно, это Старый Большой Канал, который засыпали, когда построили первую гидростанцию Мейнда. Это же город-призрак с мёртвыми домами. Почему тут не быть и каналу-призраку?
— Уважаемый, — Римуш решился обратиться к Перевозчику. Его голос прозвучал так жалко, что он почти устыдился себя.
Птицеголовый повернулся. Под железной шапкой блеснули желтые глаза.
— А мне обязательно туда ехать? В твой город, на тот берег, ну…
— Нет, баха.
— Тогда можешь отвезти меня обратно в Мейнд?
— После неё, баха.
— Ммм, хорошо. А можно мне выйти?
— Разумеется, баха.
Машина остановилась. Дверца открылась сама по себе.
— Я найду тебя, я выпью твои глаза, запомни это! — завизжала Пожирательница и забилась. Цепи со звоном натянулись, полностью её обездвижив. Римуш, не обращая внимания, вышел. Пожирательница сорвалась на пронзительный вопль. Дверца захлопнулась, и все звуки стихли. Машина Перевозчика медленно поехала дальше. Через сотню метров из тумана вырос горбатый мост, и машина медленно перекатилась по нему на ту сторону.
Римуш подошел к парапету. Внизу была чёрная, как масло, вода. На мгновение ему показалось, что лёгкая рябь от течения складывается в лица людей. Он наклонил голову. И правда, лица.
— Рим!
Он поднял голову — сердце вздрогнуло.
На том берегу стоял Махуш.
Это был точно он, Махуш дан Ракеш, княжич, сын князя дан Ракеш, глупый, сумасбродный, живой.
— Мах! — он замахал руками. Парень, поняв, что его заметили, тоже запрыгал и замахал руками.
— Иди сюда, Рим!
Они побежали к мосту, каждый со своей стороны. Рим из последних сил начал подъём на крутой мост. К вершине он выдохся и чуть не упал от усталости. Махуж же напротив был свеж и весел. Он лучезарно улыбнулся:
— Я ждал тебя, Рим!
— Великие Боги, что ты тут делаешь? — Рим схватил друга за плечо. — Ты правда здесь оказался? Тебя?.. Ты, маленький лживый ублюдок, как ты вообще мог в это ввязаться?
— Во что? Здесь? — Махуш рассеянно оглянулся. — Брось, забудь обо всём этом, это в прошлом. Пошли, я должен тебе кое что показать.
— А что с Мерой? Куда пропала она? Она тоже часть вашего культа?
— Что? Мера ждёт. Пойдём, я тебя с ней познакомлю. Ты ведь хочешь пойти?
— Что? Да, я хочу с ней познакомиться, — Махуш был какой-то странный. Как в тот вечер, когда он принёс эленийские галлюциногенные таблетки и съел сразу половину блистера. Он так же улыбался и видел не спальню Рима, а лиловый лес с диковинными насекомыми.
— Нет, — досадливо поморщился княжич. — Ты хочешь пойти? Туда, — он указал на город за спиной. Рим поднял на него взгляд и увидел огонь.
Город был мёртв и смотрел на него. Вдали из земли поднималась многорукая, многоногая и многоголовая статуя Хериша. Римуш узнал её. Каменный бог поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.
— Нет! — завопил Римуш и отшатнулся от Махуша. Тот остался стоять на месте. Только сейчас Рим заметил, что княжич светится, как если бы стоял не ночью на мосту, а ясным днём под пылающим Извечным огнём.
— Почему?
— Ты мёртв, Мах, — Рим сделал шаг назад. Махуш наклонил голову к боку.
— Нет.
— Да. Ты ушел. Ты… почему ты согласился?! — Рим попятился. Видение каменного бога пропало. Они стояли на мосту над рекой с чёрной водой и стонущими лицами на поверхности.
— Я буду всегда помнить тебя, Мах. Прости. И Меру тоже. Она была хорошей. Извини.
Махуш медленно выпрямился.
— Ты уверен?
За спиной Рима раздался скрежет.
Он оглянулся и едва успел увернуться от ржавого меча огромного слепого рыцаря в белом плаще.
“Умри! Ненавижу!”
Рим увернулся ещё от одного удара и упал на мост.
“Ненавижу! Ненавижу всех!”
— Римуш, беги ко мне! — завопил Махуш.
“Ненавижу!” перекрыл его голос вопль орденца.
— Быстрее! Чего ты ждёшь?!
Чудовище замахнулась для нового удара. Рим понял, что это конец. Ему не выбраться. Ещё несколько секунд, и он предстанет перед лицом Амазды. Его душа будет взята, оценена, поступки и мысли разложены по чашам весов. И Амазда улыбнётся ему и заберёт себе или разочаруется и развеет его навеки.
Вот он, конец. Остались последние шаги на земле. Могут ли они что-нибудь изменить? Может ли он сделать что-то, чтобы можно было положить на белую чашу весов?
— Да пошли вы все! — завопил Римуш. — Катитесь к Аману! Я не боюсь вас! Отвалите от меня!
Он вскочил на ноги и встал перед орденцем. Хватит с него страха. Он дошел до конца. Он пытался спасти Махуша, он не предал свою сестру, и её не тронет ни чудовищная людоедка, ни чёртов перевозчик, ни эта тварь.
— Тиара что бы тебя отодрала, ты отродье! — он шагнул вперёд.
— Рим, не надо, иди сюда, умоляю!
Чудовищный рыцар приготовился к удару. Рим не моргнул и глазом. Пошли они все. Он устал бояться и не хочет. Он не отдаст себя Аману, как бы не разрывалось сердце. Пусть они все катятся к чёрту, он не трус!
Ржавый меч опустился, разрубая его напополам.
Рим лежал на мостовой.
Он был в Мейнде.
Мимо проехал трамвай.
Рим медленно сел. Затылок болел. Он столько раз падал за последние дни, что не удивился этому, только порадовался, что голова не треснула. А то мало ли. Он понятия не имел, может ли череп треснуть, но наверное, лечить это пришлось бы долго.
Рим был на берегу Большого Канала около Малого Королевского Моста. Где-то здесь должен быть дом князя дан Ракеша. Мрачный унылый замок, где когда-то мучились двое детей, и откуда они сбежали, чтобы бесславно пропасть в никуда.
Интересно, что всё-таки стало с Мерой. Оказались ли она на той стороне — или была сожрана учительницей своего брата?
Наверное, он этого никогда и не узнает.
Римуш покопался в карманах, нашел несколько монет, купил себе в ночной чайной стакан чая, поблагодарил молчаливого и очень странно посмотревшего на него продавца, и побрёл домой. Небо было по-прежнему чёрным, и в него поднимался перст из железа и прожекторов. Рабочие без устали собирали новую раму подъёмника к королевскому дворцу.
Королевская ведьма ждала его дома. Дверь в квартиру была взломана. Королевские грвадейцы сидели прямо на его разобранной кровати, а толстяк на кухне подъедал остатки хлеба и ветчины. Увидев хозяина квартиры в открытой двери, он смущённо спрятал объедок и закашлялся.
— Мог бы и спросить разрешения, — буркнул ему Римуш. Он снял пальто и посмотрел на ведьму. — Я только переоденусь и умоюсь. И забирайте меня.