Мой голос стал звонче, моложе. Как и тело: нет больше ноющих суставов, мутной пелены перед глазами. И все зубы на месте — тут же пересчитал их языком. Нет, я был рад и счастлив воплотиться в столь молодом возрасте, но предпочитал, всё же, начинать путь с тридцати-сорока лет.
Надо успокоиться. В первые минуты разум ещё не привык, и очень легко можно навредить своей новой личности. Совершить глупости.
— Как... как вы выражаетесь?! Что вы себе позволяете?!
Агрессивный тон и давящая атмосфера впрыснули адреналина в кровь. Я резко обернулся: за мной возвышалась кафедра с шестью мордами в мантиях и потешных чепчиках. Пятеро мужчин и одна пожилая женщина, в ужасе округлившая глаза. Наиболее толстый и пожилой из мужчин смотрел на меня, злобно нахмурившись, и я понял, что говорил именно он.
— Ты кто? Судья?
— Я?! Вы... как смеете! Обращаться! Сопляк! Я ректор! Итак, вы признаете? Согласны?
— Согласен, конечно же! — не долго думая, согласился я. — И что теперь?
Повисла некоторая пауза. По залу прошел шепот. Я ещё не знал, на что себя обрёк, но, судя по тому, что никто не высказал протеста — то ли никто не ожидал такого, то ли я всё сделал правильно.
— Итак... решением учебного совета филиала Камнерезного Университета... За многочисленные прогулы. Драку. Порчу имущества. Употребление спиртного. И слабое раскрытие первого навыка. Вы, Циммер Эльдар Матвеевич, приговариваетесь к отчислению из учебного заведения без права на восстановление.
— Ну и хрен с ним.
Я плюнул на пол — хотелось ему в лицо, но смекнул, что будет недолет. Растер ногой в блестящем лакированном ботинке, нашел глазами лестницу и направился к выходу со сцены.
Зал зашумел. Проходя мимо большого зеркала на стене, глянул на себя и вздрогнул. Черты лица оказались знакомыми, но я был ниже ростом, неимоверно худым и молодым, с короткими, окрашенными в синий цвет волосами. На плечах сидел такой же сюртук, что и у сотен моих однокурсников в зале, а в левом ухе торчала серьга, выдающая бунтаря.
Вдруг откуда-то из-за угла по шее ударили чем-то тонким — не то тростью, не то указкой. Я успел увидеть офицера-охранника: высоченный, короткая бородка, шапка, похожая больше на бескозырку, выглаженный мундир. Затем мне заломили руки за спину.
Я без труда вырвался из захвата. Ловкости хватило, однако вот сил, чтобы врезать в ответ, нет. Удар едва скользнул по челюсти, щетина бороды царапнула костяшки пальцев. Да, одних навыков мало, нужна ещё и физическая подготовка. У этого тела её явно не было.
В ответ — мощный удар по ногам. Я свалился на паркет.
Зал ликовал. Я понял или, точнее, вспомнил, что меня тут не очень-то и любили.
— В карцер! В карцер его! Отчислить!
В общем, если другие подобные истории, если судить из истории популярной литературы XXI века, начинаются с поступления в университет, то у меня она началась с отчисления.
Меня подняли на ноги, я попытался врезать каблуком по лодыжке, но сильные руки дернули меня, приподняв над паркетом.
— Ваше благородие, а не прифигели ли вы? Меня-то за что?
Благородие? Насколько я помнил генеалогию всех моих предыдущих копий, знатных родов среди моих предков не было. Все из низов, от сохи. Да, конечно, екатерининские немцы, если брать Главный Пучок. Но их судьба изрядно потрепала за двадцатый век. И такое повторялось почти всегда, во всех знакомых мне ветвях.
Следом подумалось, что могу расцарапать ему глаза. Но я вовремя остановился.
Стоп. Бой уже закончился и я проиграл. Умер. И даже побывал в Бункере, где умер снова. Это уже другой мир. Параллельный. Мои копии в начале XXI века есть практически во всех мирах, встречаются различные совпадения в окружении, в явлениях. Но расхождение исторических веток могло быть любым. Если мое сознание поселилось сюда именно в момент вынесения приговора, значит, было самое подходящее время, чтобы подменить сознание. Значит, мое тело просило о помощи у своего ангела-хранителя. Отсюда и немного безумное поведение — такое часто происходит в момент медленного угасания личности реципиента.
Сейчас главное — не сорваться, не навредить своему новому «я», наконец-то вспомнил я. Нельзя поломать свою судьбу, потому что ей уготована великая цель.
Меня отпустили и повели под руки между рядов. Чувство было такое, как будто меня ведут на плаху.
За спиной послышался занудный голос ректора:
— Вызывается на допрос нарушитель устава... Кто там у нас по списку следующий?. Марк Каюмов...
Фамилия и имя показались знакомыми, но лицо не успел разглядеть. Взгляд скользил по головам в зале. Предыдущая личность моего носителя, вернее, его память, прорывалась и подсказывала. Вот Игорь Антуанеску, сын барона. Устроил драку в туалете, я тогда сильно травмировал колено. На смуглом лице застыла злорадная гримаса — он явно радовался тому, что со мной произошло. Вот Евгений Анадырёв, порвавший мой конспект по микрогравитации. Микув Сотрин — тайком подлил мне в чайник спиртного, а затем пожаловался коменданту.
Всё это было обрывками памяти, несвязными вспышками, ответами на образы где-то с периферии коры мозга. Сознание, вся центральная нервная система уже были замещены мною. Я припоминал, что все эти парни входили во что-то вроде местного закрытого клуба, или банды, или чего-то такого.
Ничего. Я всех запомню. И всем отомщу — не зря же я сюда пришел. Следует отблагодарить моего нерадивого двойника за то, что предоставил тело. А после уничтожу этот чёртов мир.
Мы вышли из зала и оказались в просторном вестибюле. Сперва я заметил охранника, стоявшего у входа. Затем поднял голову наверх...
«РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАТИВНАЯ ИМПЕРИЯ»*
Даже беглого взгляда хватило, чтобы понять, что десятиметровая карта на стене, выглядела, мягко скажем, весьма непривычной. Сибирское море вместо равнины, куча незнакомых островов, изменившаяся береговая линия... И десяток кусков-врезок по краям, обозначающих, по всей видимости, заморские колонии и протектораты.
Голос в голове, оставшийся от прошлого владельца тела, подсказал непонятные топонимы. Зеленогорье... Кауаианский Островной Край... Папуасский край. Петроостровский край. Сомалиляндский край. Русско-арктическая республика. Алеутская Республика.
Разобраться с политической картой — одно из первых, что следует сделать, когда мир отдан на заклание. Я был рад, что узнал об особенностях мира так быстро. Но взглянув на мир, я ожидал несколько иного портрета жертвы.
Мои размышления прервал вышедший из зала преподаватель. Молодой, худой, в черной мантии и при усах. Пожалуй, его лицо выглядело наименее отталкивающим среди всей той команды, которая засудила меня.
Охранник меня тут же отпустил.
— Ну, Циммер, я пытался, — преподаватель развел руками. — Если бы не ваша финальная речь... Я думал, что она будет более эмоциональна! Про карцер, как вы понимаете, была... игра на публику, так что мы можем произвести отчисление сразу, чтобы никого не задерживать. Я уже позвонил в канцелярию.
Имени-отчества его не вспомнил, но он показался мне искренним, и я кивнул.
— Лучше сразу. Спасибо. Верю, что пытались.
На лице преподавателя на миг отразилось недоумение.
— С вами... словно что-то произошло, Циммер. Всё в порядке? Нет, наверное, показалось. В общем, берегите себя.
— Всего хорошего, — кивнул я.
— Оревуар.
Меня повели по длинным коридорам.
— Ваше благородие, — сказал охранник. — То, что вы мне врезали — я вам прощу и никому не скажу. Но давайте мы так делать больше не будем.
Тут я внезапно понял, что уже давно изнываю от жажды, и спросил у охранника:
— Водички не найдётся?
Тот опешил и указал на выступ в стене.
— Вот, питьевая колонка. Но сперва скажите. Вещи сразу заберете? Думаю, вам будет лучше убраться поскорей, потому что сейчас из зала пойдет толпа.
— Давайте сразу, только дайте попить, — кивнул я и направился к указанной нише в стене.
Там была истёртая кнопка с выгравированной каплей. Нажав на неё, я обнаружил вполне знакомый кран кулера и одноразовые стаканчики.
После переселения в новое молодое тело простая вода показалась вкуснейшим напитком богов. Я мог выпить, казалось, целое ведро, но ограничился всего парой стаканчиков, затем скомкал тару и обернулся к охраннику. Тот коснулся гарнитуры в ухе. Только тут я заметил её наличие.
— Мне сообщили, что ваши вещи уже забрал комардин. Пройдёмте в канцелярию для оформления бумаги.
— Кто забрал?
— Эм... Ваш камердинер. Я забыл, как он назвался. Сид, кажется. Как-то так.
Сид, славный малый — прошлый владелец моего тела напомнил мне про него. Странного вида парень чуть старше меня работал слугой в доме у моей матери, периодически катаясь и ко мне, а сам дом...
Стоп. Я встал как вкопанный. Мои родители живы. Причём оба, хотя в большинстве известных мне реальностей я был или полным, или неполным сиротой.
Я взглянул в окно. И это не Москва, хоть университет и назван московским. Так где же я? Кто же я?
— Здорова, барь, — послышался баритон за спиной. — Ну, че ж ты так?
«Барь» — сокращение от «барин», подсказал голос в голове. Я обернулся. Подобное тянется к подобному, вспомнил я. Музыка и культура в мирах развиваются схожими путями, и представители подобной субкультуры встречались мне уже ни раз. Я знал их как конкретистов, черновиков, буззеров, где-то они были даже строго запрещены, но в ветвях Главного Пучка их знали совсем под другим названием.
В общем, передо мной стоял самый настоящий металлюга — косая сажень в плечах, длинные черные, как смоль, волосы, кожаная куртка с шипами и короткая борода. А лицо было добрым, даже простоватым. На плече висел рюкзак, показавшийся мне знакомым и в обеих руках он держал сумки.
— Ты письма так и не прочитал. Валентина Альбертовна отправила меня скорым рейсом, как узнала о созыве педсовета. Я уж вон вещи твои собрал в общаге, как узнал.
Валентина Альбертовна — моя мать. Так её зовут или звали во всех посещённых мной реальностях, за исключением одной — в которой мои родные бабушка и дедушка развелись, и она получила другое отчество ещё ребёнком. По национальности я был той еще гремучей смесью: по четверти русский, немец, татарин-крящен и малоросс.
Значит, я дворянин. Значит, он мой камердинер. Но почему тогда на «ты»?
Я осмотрел вещи в руках Сида.
— Здесь точно всё? Что-то маловато, — интуитивно предположил я.
— А тут только одежда и личные предметы, — пояснил Сид. — Из шкафчика и тумбы. Рихнер отключил и забрал, обернул свитером. Комендант сказал, учебные материалы— Курьеркой после проверки.
Что такое «рихнер» я понятия не имел. А что такое "Курьерка"— догадывался, но с трудом с трудом.
— Ваше благородие, — проворчал охранник. — Если уже решили выписываться, то уж после будете общаться с вашим слугой. Пройдите скорее в канцелярию и получите свидетельство о выписке.
Я последовал за ним. За стеклом сидела типичная тётка-бюрократ в стильном жакете, но ничем не отличавшаяся от подобных кадровиков и методистов в иных учебных заведениях.
— Фамилия?
— Циммер. Эльдар Матвеевич.
— Циммер... знакомая фамилия. Это титулованный или столбовой? — подняла она взгляд исподлобья с небольшим интересом. — А, поняла. Те самые Циммеры. Москвич... Это про вас там сегодня педсовет собирали? Сейчас всё будет.
Из неприлично здорового и удивительно тихого принтера вылез бланк с печатью. Я тем временем осматривался по сторонам. На стене — портрет молодого человека в шапке Мономаха. Николай VI, вспомнилось мне, государь император. Только вот империя, как гласила карта и подсказывали воспоминания, непростая. Федеративная. На столе — компьютер с очень тонким для 2010-го года и весьма стильным монитором, на котором виднелся какой-то примитивный интерфейс, а рядом лежал мобильник. Вспомнив, инстинктивно пошарился по карманам и выудил аналогичный. Тонкий, лёгкий, непривычно узкий, с едва выпуклой физической клавиатурой и двумя инкрустированными кристаллами.
Палец нашёл кнопку питания и нажал. Экран оказался сенсорным. «Звонки, Почта, Городская сеть, Изображения, Таксомотор, Кошелёк, Музыка, Синема...». Ну, примерно соответствует эпохе, подумалось мне.
Но пролистав ниже к описанию телефона, я оказался весьма удивлен названию модели «Циммер-306а». Мой телефон оказался моим однофамильцем.
Интересно, каким образом это получилось? Фамилия моя была не самая распространенная в России, но и не самая редкая. Что-то подсказывало, что в этом замешаны родственники, но пока что спросить об этом было не у кого. Оставалось только ждать.
Обратил я внимание и на дату. 27 февраля 2010 года. Суббота. Получается, самый конец зимы. Получается, отчислили в начале семестра.
— Если вещи все забрали — ключи от апартаментов сдайте, будьте добры, — сказал охранник.
Я пошарился по карманам и отдал ключ. Просмотрел документ: выяснилось, что я второкурсник на отделении «прикладного камнерезания в промышленности», и что по большинству предметов стояли тройки и четвёрки. Свернул и сунул в нагрудный карман. Мы зашагали по длинным и полупустым коридорам к выходу из здания. Сид некоторое время молчал, затем сказал:
— Ничего. Не страшно. Да, типа, мечта детства была — понимаю. Камнерез-сенситив. Профессия прибыльная. Склонности опять же семейные. Сколько там, говорил, процентов сечение показало? Анализы же сдавал.
— Не помню, — признался я, потому что понятия не имел, что за анализы он имеет в виду.
— Полезно для народного хозяйства. Шанс по-быстрому повысить ранг с пятнадцатого до десятого сразу. Ведущим инженером первого ранга стать в двадцать пять. Но ничего. Других профессий много. Вернёшься сейчас в Москву. Валентина Альбертовна соскучилась. Нинель... барыня Чистякова из соседней усадьбы. Помнишь, рассказывал в первый год, что в трубу подглядывал? Теперь совершеннолетняя... Красивая девица... Ладно, пардон. Заговорился.
— Да не. Продолжай. Интересно, — сказал я, мне и действительно было интересно.
К тому же я почувствовал, что при упоминании этого имени что-то в душе шевельнулось. И это что-то явно осталось от прошлого владельца тела.
Даже отчество всплыло из глубин памяти — Нинель Кирилловна.
— Ну, я к тому, что наверняка по тебе сохнет. Тоже будет рада, что вернулся. Вы же переписывались?