Ох, как часто я слышал такую фразу во всех известных мне мирах. Какие разные ситуации случались в моих жизнях после того, как кто-то просил закурить. Сломанные руки, переломы, пару раз — выстрелы из огнестрела. Любителей стрельнуть сигарету я не любил, и мне не очень хотелось бы с первых дней оставлять после себя след из смертей и разрушений, хотя при прочих равных — всё равно, как начинать путь. Увы, в этот раз физическая форма была не на моей стороне. Да и руки оказались заняты для мгновенной реакции — правая рука телефоном, а левая— одним из пакетов, поэтому я мягко сказал:
— Нет, не курю, — и нажал третий этаж.
Я и правда не курил ни в одной из реальностей, которую мог вспомнить. Но прозвучало это не убедительно, да и, судя по всему, никто и не собирался курить. Грязноватый сапог встал в створ лифтовой двери.
— Вы куда, барин, почему пообщаться с рабочим классом не хотите? Вы брезгуете?
В дверной проём легла рука. Лифтовая дверь поехала в обратную сторону. Парни стояли ровно, и выглядели не особенно агрессивными. Ростом они были с меня, а по комплекции — не сильно мощнее. Один крутил в руках отвёртку, второй — грыз семечки, бросая кожурки на белоснежный ковролин. Похоже, они просто развлекались, а не планировали ничего серьёзного.
Или нет? Я вспомнил про тот закрытый клуб моих однокурсников из знатных домов. Неужто они подослали?
Я решил поразвлечься, и заодно проверить себя. Первым делом огляделся по сторонам: ничего, напоминающего консьержку или охранника тут не было, что совсем не вязалось с образом приличного дворянского дома. От лифта вдаль уходил длинный коридор, напоминавший коридор отеля или общежития. Да, положение было не самым удачным: по сути, я был загнан в угол. Я бы мог попытаться оттолкнуть их и снова вызвать этаж, чтобы закрыть дверь, но это было бы позорным бегством. Встал в проём двери лифта, чтобы защитить своё имущество.
— Почему же. О чём хотите побеседовать, судари?
— Ты за социалистов, или за дворянское сословие? — спросил второй, не по-возрасту шепелявя.
— За дворянское, конечно же.
— Ах ты… — он шагнул в мою сторону, но его приятель с отвёрткой остановил его.
— Стой, стой. Видно, барь молодой, не шарит, в жизни не разбирается. Ну-ка… А что за телефончик у тебя?
Он шагнул ближе ко входу в лифт, рука потянулась к аппарату, но я коротко показал аппарат и сунул в карман.
— Циммер. Именной. Прости, дружище, не продаётся.
— Именной… — парень разочаровался. — Да, каменный. Циммеры не ломаются. А в пакетике чего?
Жало отвёртки коснулось края пакета, отгибая его и раскрывая горловину.
Я отступил в сторону. Мне и самому было любопытно, что там внутри — я и понятия не имел, что там могло бы быть. Свободной рукой я залез на самое дно… и нащупал то, что совсем не ожидал найти в пакете отчисленного девятнадцатилетнего студента.
— Вот, смотри, что там есть, — не меняя тон беседы, вытащил я со дна блестящий чёрный компактный пистолет-автомат.
— Ой, …! — выругался парень с отвёрткой и отступил в сторону.
— Да что ты церемонишься! — рявкнул второй.
— Ты идиот, что ли?! У него ствол! Сказали припугнуть, а не трогать! — попытался остановить первый, но тщетно.
Его шепелявый приятель не слушал. Продолжая держать в левой руке семечки, он достаточно ловким движением схватил мою руку с пистолетом, толкая меня внутрь лифта.
— Твою мать, тут камера! Валим! — первый потащил его в противоположную сторону, но шепелявому что-то взбрело в голову — он явно намеревался отнять у меня пистолет.
Вторая рука была занята пакетом. Недолго думая, я бросил его на пол — что-то прозвенело, явно разбившись. Правую руку заламывали вверх и прижимали к стене, а второй лапищей он попытался схватить пистолет, но я оказался чуть проворнее. Моя ладонь разжала рукоять, левой рукой я перехватил выскользнувший пистолет за ствол и наотмашь резким движением врезал рукояткой по переносице.
— А-а! — заорал парень, схватившись за разбитый нос.
Он отступил назад, семечки полетели на пол. Первый подхватил его, оттолкнул в сторону и замахнулся отвёрткой, но я решил, что хватит, следует отступить, и вызвал лифт.
— Вали давай! — крикнул парень скорее для себя, чтобы оправдать своё отступление и обозначить победу. — Барин сказал: и в Москве тебя тоже найдёт!
Значит, заказ. Значит, это действительно какая-то банда, кто-то из той троицы, с которой у моего двойника были разборки в университете, подослал своих крепостных. Я вспомнил значок, который носила та троица: синий единорог на красном фоне. “Единороги”, как же это банально и наивно. Что ж, меня устраивало отступление тех товарищей. Для мести ещё найдётся время, и это далеко не главная моя цель и для начала требовалось накопить сил, знаний и ресурсов. Лифт приехал на третий этаж, и я с лёгким волнением позвонил в дверь.
— Ну, чего, отчислили, значит? — послышался знакомый голос.
Щёлкнул замок, и дверь открылась. Тётушка выглядела на пятьдесят с небольшим лет, как и должно было быть. Короткая, совсем мужская стрижка, суховатое, строгое лицо. Несомненно, аристократические черты. И совершенно неожиданная, совершенно не дворянская серая домашняя толстовка с огромным нарисованным котом.
— Здравствуй, тётушка. Отчислили, стало быть.
Сам не знаю, почему, но мне захотелось перейти на старинные обороты.
— А второй где? За тобой же поехал?
— Второй разбил твою машину, — сказал я и передал пакет.
Мариэтта Генриховна немного небрежно поставила пакеты в коридор и прокомментировала почти без эмоций.
— Вот говнюк. Что один, что другой — ни на что не годные. Что было-то?
Коротко объяснил, что случилось, что виноваты не мы, и что машину отремонтируют за счёт страховой. Мариэтта Генриховна осталась довольна и ругать не стала. Я осмелел и спросил.
— Почему у вас нет вахтёра… дворецкого? Ко мне пристали какие-то типы. Чуть не подрался.
Тётка немного удивлённо на меня зыркнула.
— Как будто не знаешь. Потому что кое-какой дворянский дом жмотится выставить эту ставку в табели крепостных душ. Говорят: зачем, ни одного убийства в районе за год! На первом этаже людские апартаменты, в основном все души наши. Вот и говорят — безопасно. А я откуда знаю, что за шваль там в гости ходит? Камер понаставили, вот и сидим. Целый хоть?
— Целый. Пистолет показал.
— И правильно. Эх, люмпены. Проходи. Там стифадо какое-то Ленка приготовила, сейчас смена закончилась, я пока занята.
Что такое “стифадо” и кто такая Ленка я не знал и решил сразу поставить все точки над “и”.
— Тут такое дело. Мне память отшибло. Что-то переклинило на этом заседании, когда на сцене был… Я с трудом помню, кто вы такая, тётя.
— Не выкай мне тут. Понимаю, тяжело, но кончай придуриваться, ешь иди, — сказала тётка и скрылась в комнате — который, вероятно, был рабочим кабинетом.
Посчитав такую реакцию вполне подходящей, я прошёлся по коридору. Всего комнат оказалось шесть, исключая два санузла и две большие кладовые. Интерьер был минималистичный: белые обои, полное отсутствие декора, лишь пара непонятных тёмных панелей на стене. Бросив вещи в комнату, которая показалась мне наиболее похожей на гостевую спальню, я пошёл в гостиную. Здесь мне предстояло некоторое время разбираться с бытовой техникой, которая несколько отличалась по управлению. Духовка — не то микроволновая, не то индукционная — разогрела тарелку неожиданно быстро.
Еда оказалась удивительно-вкусной и напоминало то ли фахитос, то ли рагу: жареные острые овощи, пара из которых была не вполне знакома, мелко рубленное мясо. Обнаружил я и кофемашину, повозился и приготовил вкуснейший кофе. С этим пока тоже повезло, потому что я знал миры, в которых наблюдался жёсткий дефицит кофе, либо культура кофеварения отсутствовала полностью.
Прислушался к радио, доносящемуся из соседней комнаты. Голос выхватывал разное, что пока едва складывалось в полноценную мозаику.
“Войска командования Норвежской Империи претерпели очередное сокрушительное поражение от бойцов Луизианы на фронтах Виннепегского конфликта. Как мы видим, поставки современного вооружения Североамериканских штатов и Английской империи пока с трудом доходят до столь отдалённого региона…”
“Певица Аямэ Мико в рамках тура посетит Верх-Исетск третьего марта. Билеты в концертном театре “Космос” проданы ещё в прошлом месяце. Как заявляет директор певицы, прозвучат композиции с нового альбома и классические хиты на русском, французском и японском языках…”
“Межпланетный буксир “Воевода-5” приступил к транспортировке новой партии оборудования для сброса на поверхность Марса…”
“Рабочие крупнейших городов Русского Антарктического Союза проведут в следующую пятницу очередную стачку, приуроченную к годовщине Южногорского Восстания. Как утверждает “Голос Антрактики”, общее число участвующих рабочих может приблизиться к двумстам тысячам человек, что рискует серьёзно повредить экономике российского протектората…”
— Держись, Матвейка, — пробормотала тётя после последней новости. — Тяжко тебе там.
Про Антарктику в голове крутились разрозненные факты, не то реальные исторические, не то из местных фантастических сериалов. Когда допивал кружку чуть не подавился. Из коридора мягкой поступью вышла самая настоящая рысь. Небольшая, пятнистая, ростом чуть выше среднего спаниэля, с кисточками на ушах и коротким хвостом. Встала у дверей, поводила носом, потом, осмелев, подошла к столу, поднялась на задние лапы и понюхала тарелку.
— Всё съел. Прости, — сказал я, рискнул и почесал за ухом.
Зверь прищурился, потёрся об руку — видно было, что меня он признал и рад был видеть. В этот миг у меня впервые зазвенел телефон, лежавший на столе. Мелодия была громкой, с писклявым голосом на японском. Экзотический кот испугался звонка и спрыгнул в сторону, болезненно царапнув колено через штанину. Хищник.
Я принял телефонный звонок. Звонила мать.
— Мама!
— Мне пришло письмо из ректората… Получается, всё?
— Получается, всё, — сказал я. — Полная задница.
— Ты как с матерью общаешься?! Да ещё и в такой день! Столько денег вбухали! Полтора года впустую!
— Ну, извини. Я верну. Мам, я очень рад тебя слышать.
Конечно, я уже давно был не столь эмоционален, как во времена моей первой молодости. Но эмоции от общении с родительницей, давно почившей во всех предыдущих моих жизнях, прямо скажем, переполняли. Хотя, судя по тону, я понял, что характер у моей матушки в этом мире был тем ещё подарком — но выбирать не приходилось.
— Вернёшь! Откуда вернёшь? На работу устройся сначала! Думаешь, я тебе позволю в имении сидеть и наследство проедать? У меня тоже с картинами сейчас мёртвый сезон до лета.
Картины… в голове пронеслись образы, оставленные в наследство от моего двойника. Моя мать владела картинной галереей, вспомнил я.
— В общем, дуйте домой давайте. Покупайте билеты на завтрашний рейс. Платить не буду. Пока вакансии в Доме дворянском запрошу. Отцу письмо напиши. Обрадуешь. Теперь точно деревенских не видать, хоть и обещал отписать кого-то. И деду. Чтобы при встрече отхлестал по… как ты выразился? По заднице. Все понял?
— Еще бы.
— И чтобы ни по каким электроконцертам не шлялся! И Сиду запрети, я его после драк лечить не буду.
Звонок завершился. Несмотря на полный разнос от маман, я чувствовал себя радостным — подобное чувство испытываешь всегда. Я рискнул выйти из гостиной. Порылся в вещах — нашёл весьма современного вида ультрокомпактный системник с незнакомыми разъёмами и разбитую кружку — именно она упала в лифте. К системнику прилагалась пара дюжин тонких, но весьма тяжёлых пластинок с разноцветными корпусами. Судя по всему, местные носители информации.
После сходил в душ, осмотрелся. Увиденное в зеркале меня вполне устроило. Переодевшись в домашнее, вышел пообщаться с тёткой. Кабинет был просторным, не меньше двадцати квадратных метров, и напоминал небольшой цех. Несколько столов с инструментами. Приличных размеров 3D-принтер. граверы, груда камней, лампы, два наклонных кульмана с чертежами. Одну из стен занимало что-то, напоминающее небольшой музей электроники. Сотня телефонных трубок, от огромных и квадратных до примерно такой же элегантной, каким был у меня “Циммер-406а”.
— Чего припёрся? Только не отвлекай.
— Чем занимаешься?
— Браслеты, будь они неладны! Никак пульс не снимают. Не отвлекай. Иди лучше с Эриком Рыжим поиграй, мне некогда было сегодня. Зверь скучает. Ну, или рассказывай, когда по девкам уже гулять начнёшь.
— Начну на следующей неделе, — пообещал я, отчего тётка даже удивлённо оглянулась. — Тётушка, расскажи вот про эту модель?
Я указал на один из первых аппаратов, напоминавший старинный калькулятор середины века с квадратным табло и большими кнопками.
— А, — оглянулась тетя. — Так ты ж спрашивал уже несколько раз, "Циммер-1976" первая модель. Первый российский мобильник, сделанный за пределами Москвы.
— Мобильник? В семьдесят шестом?!
— Дипломная модель моя. В честь деда твоего, Генриха Кристофорыча, героя третьей Японской. Он же помер за год до этого, да… Если бы ты знал, на каком говне я тогда для него камень резала… но запустился! И потом доработанный в серию в тысячу штук заказали, для пожарной службы. Каждый стоил, не дай соврать, рублей сорок. Ладно, Эль, сейчас шить буду, не мешай.
“Эль” — давно так меня не называли. Я остался в комнате и наблюдал за процессом. Тётя сняла чертёж с кульмана, кинула на стол. Достала из микроскопа пластину, засунула в пластиковый корпус и положила в центр чертежа. Уперлась руками в стол, закрыла глаза и принялась напевать под нос тихую мелодию почти без слов, похожую не то на колыбельную, не то на обрядовую песню.
Мурашки пробежали по спине от этого тихого странного напева. Воздух в комнате словно напрягся. Нечто подобное чувствуешь, находясь в старинных соборах во время службы.
С чертежа снялась и повисла в воздухе тонкая прозрачная пленка — мелкие линии схемы, слова, пульсирующие квадраты. Схема сначала расплелась на несколько слоев, повернувшись и повиснув в воздухе, затем принялась сжиматься в крохотный пульсирующий шарик, который с лёгким щелчком влетел в браслет на столе. Браслет развернулся несколько раз, словно волчок, а Мариэтта Генриховна устало хлопнулась в кресло.
Потерла виски, выпила залпом стакан воды и только затем взяла браслет со стола. Потёрла, коснулась телефона и пробормотала:
— Ну, пробуем…
А затем надела на руку. Экран на браслете загорелся, на нём побежали цифры. Покрутила рукой, поводила, нажала кнопки на краю корпуса.
— Вот чёрт! Опять пульс не измеряет, — сказала она, наконец, выдернула камень из корпуса и ловко бросила в урну, стоящую в углу комнаты.
Я попытался осмыслить произошедшее. Во-первых, я понял, что впервые увидел реальное применение магии в этом мире. Причём не кем-нибудь, а собственной тёткой. Во-вторых, до меня дошёл сакральный смысл местной профессии “камнерез”: это было чем-то вроде мага-артефактора вперемешку с дизайнером, программистом, и, наверное, ещё парой других высокотехнологичных профессий. Видимо, магия здесь была тесно сплетена с электроникой и, возможно, чем-то ещё научным.
И в третьих, что самое ужасное и удивительное, по всему выходило, что мой реципиент учился этой профессии. Следовательно, был склонен к магии. В таком случае, — хорошо, подумалось мне, что его отчислили в момент моего вселения. Абсолютно не хотелось мараться о разного рода магическую гниль.
Хотя что-то подсказывало, что придётся. Еще не раз придётся, и от профессии и способности так просто не сбежать.
Мои размышления прервал звонок в дверь. Пришёл Сид с сумками продуктов, впустивший в дом молодую женщину.
— По дороге Ленку встретил.
Ленка оказалась горничной тётушки — северных кровей и постарше меня лет на пять. С крашеными в разные цвета волосами и весьма дружелюбной на вид. Когда она скинула лёгкую куртку, под ней обнаружилась лёгкая полупрозрачная блузка, ничуть не скрывавшая приятную, слегка полноватую фигуру. Увидев меня, она неожиданно смутилась.
— Добрый день, барин. Давно вас не видела.
— Привет, Лена. Спасибо за… рагу, — сказал я, позабыв затейливое название блюда.
Она вспыхнула и убежала в комнату для прислуги. Эрик Рыжий проследовал за ней, потираясь ухом о ноги в тонких зеленых колготках, как самый заправский кот.
Частота и реакция, с какими я обращал внимание на детали женского гардероба и части женского тела под ними, начинали не то веселить, не то раздражать. Я вспомнил, что сексуальные наклонности очень часто наследуются от прошлого владельца тела. Местный Эльдар, судя по всему, не имел никакого интимного опыта, и я заметил подростковую склонность к вуайеризму, фетишизму и острое желание тактильного контакта. Это лучше, чем какие-нибудь неприятные извращения: например, в позапрошлый раз я подселялся к сороколетнему Эльдару, который с молодости питал нездоровую страсть к старушкам.
Сид коротко отчитался тёте о том, как отдал машину в ремонт, передал документы и ключи. Удивительно, но она совсем не ругалась. Похоже, в рассудительности ей было не занимать. Затем Сид обратился ко мне:
— Ну, барь, как себя чувствуешь?
— Если про память, то все так же. Слушай, а она… — я перешел на полушёпот и махнул в сторону горничной. — Чего так странно смотрит?
Сид хохотнул.
— И это забыл? Ты в прошлом году ветрянкой болел, у Мариэтты Генриховны здесь кантовался, и Ленка напросилась за плату тебя обрабатывать. Она же медсестрой на вторую половину работает.
— В смысл, на вторую половину?
Сид возвел очи горе.
— Все мы, крепостные, после Реформы 1991-го года отрабатываем на дворян не больше двух часов в сутки. Не, ну, кто-то больше, как я, но уже не за губернские деньги, а за плату. А если где на стороне работаешь — комиссию роду десять процентов. Чего ты думаешь, я на звукаря хочу отучиться — чтоб побольше тебе денег зарабатывать.
— Справедливо, — заметил я не то про систему, не то про план Сида. — Так что с Ленкой?
— Ну, как ты рассказывал, тётка вас в ванной запирала, Ленка тебе живот мазала, а когда ветрянка пошла ниже…
— Вынуждена была мазать меня ниже пояса, — продолжил я. — Ясно.
— Я её про это дело, конечно, не расспрашивал. Но ты там что-то говорил, дескать, уговорил еë показать грудь, дескать, чтобы проверить, не перекинулась ли болезнь. Дело опасное, знаешь, контакт крепостных и дворян… С тех пор оба и краснеете.
Я не мог сказать, сочинил ли местный юноша историю про грудь гувернантки, но выглядела она весьма красивой. И снова стало немного грустно, что подробностей я не помнил.
— Ну, я свободен? Или по одежде чего посмотреть и подобрать. Можем вместе прогуляться.
— Маман звонила, запретила на концерт идти. И тебе, и мне.
Сид приуныл.
— Эх, служил бы у тётушки твоей, вместе бы с ней по клубам ходили, она ж у тебя молодости сама на басухе играла… Ладно, барыню нужно слушать. Тем более сейчас, когда тебя отчислили. Еще и сессия у меня скоро, много отпрашиваться надо будет.
— Слушай, помоги билеты на самолёт купить? Я если и умел, внезапно разучился.
— Конечно, барь, пошли. Это моя работа. Мариэтта Генриховна, можно воспользоваться вашим компом? У Эльдара Матвеевича он упакованный лежит.
— Рихнером! Или вычислителем! — буркнула тётя. — Терпеть не могу эти ваши молодёжные словечки. Называй нормально. Да, можно. Пароль пусть Лена введёт, она знает.
Лена выпорхнула из комнаты для прислуги — в одной футболке и шортах, быстро вбила пароль и убежала обратно. Поймал себя на мысли, что возникло резкое желание поразглядывать её облачение, но я не успел. Итак, я впервые сел за местную компьютерную технику. Пожалуй, адекватными эпохе в ней выглядели только компактный, с толстую книгу размером корпус системника и монитор — тонкий, безрамочный, с отличным разрешением. На которым открылся совершенно дикий, неудобный интерфейс в стиле поисковика из середины девяностых. Мышь — квадратная и тяжёлая, с перекрестием вместо привычной стрелки, но что самое страшное — клавиатура.
Боги, как многое я бы отдал, чтобы во всех посещённых мне мирах была одна и та же раскладка клавиатуры и одинаковые разъёмы проводов! Привыкать приходилось ко многим изменениям, но к клавиатуре и орфографии — тяжелее всего. К тому же, в местной орфографии сохранились “Ъ” на конце слов и “ижица”, которая, насколько я понял, писалась всего в паре слов греческого происхождения. Ничего, казаться в первые недели безграмотным двоечником было не впервой. К счастью, тут был камердинер. А когда у меня пальцы легли на клавиатуру, меня ждал ещё один сюрприз.
Пальцы помнили клавиши! Я без проблем набрал поисковой запрос вслепую. В большинстве из последних миров развитие компьютерной техники сильно хуже среднего, и мои реципиенты в тех мирах совершенно не помнили клавиатуру. Поэтому учиться компьютерной грамоте приходилось с нуля. Вероятно, мой здешний двойник сидел в местной компьютерной сети достаточно плотно, раз память о расположении букв сохранилась в моторной памяти. Это несколько облегчило задачу, но чего-то более глубокого и цельного я уже не вспомнил, и многое показалось новым.
“Добро пожаловать в сеть Пермской губернии!” — висело в заголовке. Похоже, глобальной сетью тут и не пахло. Либо пахло, но не для простых смертных. Это было как плюсом, так и минусом. Я заметил, что много словечек на главной было с немецким, а не с английским, как в большинстве миров Главного Пучка, происхождением. Сид ловко вышел на сайт — здесь называлось “ресурсом” — местного аэропорта Арамиль и охнул от цен.
— Зимой всегда дороже. Дворянский класс — как половина моего месячного жалования.
В итоге забронировали два билета: дворянский "комфорт" за девяносто рублей и эконом за десять. Когда пришло время платить, возникла куча окошек.
— Как платить? — вынужден был вполголоса спросить я.
Сид засуетился и достал откуда-то с полки странную штуку на шнуре, напоминающую старинный внешний дисковод.
— В кошельке на телефоне пароль вбей и суй туда, барин.
Достал телефон, нажал подтверждение, оплатил и отпустил Сида прогуляться. Уже выключая экран телефона, заметил иконку с двумя письмами. Открыл первое, оно оказалось от однокурсника Марка.
“Представляешь, меня оставили на испытательный. Так жаль, что тебя отчислили. Встретимся? Я обещал кое-что передать”.
А второе оказалось от той самой Нинель Чистяковой:
“Эльдаръ Матвеевичъ, какъ ваши дела? До меня дошли слухи, что у вас проблемы с учёбой? Неужели вы вернётесь въ Москву?”
Я почувствовал, что сердце забилось чуть чаще. Молодость, ничего не поделаешь!