Когда Купчик выехал на дорогу, за ним тронулся на своем укчаке Тимкин.
- Друзья мои, - сказал он эвенкам. - Дня через три-четыре вернусь и обо всем расскажу вам. - И к Тулдону: - И оленя твоего пригоню обратно.
Предстоял неблизкий путь. Только к вечеру Елизар Власович рассчитывал добраться до поселкового Совета, однако Тимкина это не страшило. У него в руках было заряженное двумя патронами ружье и один патрон в запасе, и при малейшей попытке Купчика к бегству Тимкин не станет гнаться за ним.
Но ему хотелось доставить Купчика живым, чтобы над ним состоялся, как положено, советский суд, а на суде он уж расскажет все, что ему известно об этом негодяе, которому не иначе как хитростью удалось избежать кары.
Погода, на счастье, выдалась отличная. Ярко светило мартовское солнце, ветра совершенно не было. Тимкин ехал позади Купчика на расстоянии двадцати шагов, положив перед собой на седло двустволку, и от волнения беспрерывно курил.
На все четыре стороны до самого дальнего горизонта простиралась снежная тундра, и в этом сверкающем под солнцем белом безмолвии их было только двое: он, Тимкин, и Купчик.
Местами тундра была в высоких сугробах, и едва видимая тропинка петляла между ними, но олень Купчика не останавливался, а шел вперед, отбрасывая кривые ветвистые тени от рогов. Тимкин понял, что Тулдон дал старого, опытного оленя.
Следом неотступно, сохраняя интервал, двигался Тимкин. Они уже проехали больше двух часов, и Купчик, чувствуя, что ему в спину направлено ружье, ни разу не оглянулся назад, а покорно сидел в седле, слегка склонив голову.
Вот впереди показались довольно густые заросли стланика, должно быть, ветер выдул из-под них весь снег, и они стояли густым рыжим гребнем, совершенно голые. Тимкин подумал, что олень Купчика обойдет стланик стороной, но он вошел в заросли, и, как только они скрыли его, Купчик в одно мгновение соскользнул с седла и на несколько секунд пропал.
- Стой, подлец, стрелять буду! - закричал Тимкин, и, как только Купчик метнулся вправо, Елизар выстрелил, но промахнулся.
- Стой, гад, стой! - опять закричал Тимкин, однако тратить новый патрон не стал.
Он разогнал своего оленя, и, только Купчик, продравшись сквозь стланик, побежал к высокому сугробу, Тимкин сдернул с седла чаут, размахнулся и пустил его вслед убегавшему; аркан, длинно просвистев в воздухе, упал прямо на плечи Купчику; Елизар сильно рванул к себе ремень, и петля туго затянулась.
- Не хотел, подлец, ехать на укчаке, - сказал Тимкин, - пойдешь пешим!
Часа три гнал перед собой Елизар Власович через снежную тундру заарканенного чаутом Купчика и, когда, совершенно выбившись из сил, тот стал христом-богом молить, чтобы Тимкин позволил ему сесть на оленя, не позволил.
Только в седьмом часу вечера Елизар Власович устроил короткий привал. Пока олени паслись, добывая из-под снега ягель, Тимкин достал из сумы краюху хлеба, вяленую горбушу, часть оставил себе, а часть бросил Купчику, и тот, на лету перехватив хлеб и рыбу, с жадностью стал есть.
Тем временем стало смеркаться. Со стороны морского побережья ветер пригнал густую лохматую тучу, посыпал крупными хлопьями снег.
По расчетам Елизара Власовича, до поселка осталось еще добрых три-четыре часа езды, и, чтобы в пути не застала темнота, разрешил Купчику сесть на оленя, предупредив, что если он снова попытается улизнуть, то пусть пощады не ждет.
Подобрал чаут, свернул его в круги, но не повесил на седло, а держал наготове, чтобы в случае надобности без промедления пустить в дело.
К вечеру погода стала портиться. Небо сплошь заволокло. Порывами задул ветер, сметая с наста снежную пыль и кружа в воздухе. Похоже, что начиналась пурга. Временами так залепляло снегом у Елизара очки, что он на минуту-другую терял Купчика из виду, но тот, к радости Тимкина, не делал попытки к бегству, ссутулившись, покорно сидел в седле. Да и бежать, собственно, теперь было некуда, до поселка осталось совсем немного...
- Короче, - заключил свой рассказ Елизар Власович, - в полночь доставил негодяя в поселок, а назавтра чуть свет, прихватив с собой двух вооруженных эвенков, привез на упряжке в райцентр.
- Там и суд состоялся? - спросил я.
- Там. Судила его выездная коллегия краевого суда.
- Какой вынесла приговор?
- Высшая мера! - И, посмотрев на меня поверх очков, спросил: - А не выпить ли нам горяченького? - И стал раскутывать чайник.
Мне давно хотелось спросить Елизара Власовича, при каких обстоятельствах потерял он правую руку, и все как-то не решался, думал, задену больное место, а тут, разливая чай, он не справился одной левой и, неловко повернувшись, уронил на пол чашку.
- Худо однорукому, - сказал он и грустно улыбнулся.
- Когда это с вами случилось?
- В прошлом году спасал свою Нинку и грохнулся в темноте со скалы на морские рифы, раздробил кисть, и пришлось руку отнять.
- Да, не балует вас судьба, Елизар Власович.
- Что поделать, от судьбы ведь не уйдешь, однако не жалуюсь, с обязанностями своими пока справляюсь. Жаль только, что охотиться не могу, а я страстный был охотник и чаут метал не хуже пастуха.
- А Нинку свою все же спасли?
- А как же, спас! - радостно воскликнул Тимкин.
...Из райздрава пришло указание всем поголовно - и старым и малым привить оспу. Не дождавшись возвращения мужа с кочевки, Нина Ивановна, взяв с собой все, что полагалось для прививок, отправилась в путь. Больше месяца ездила она верхом на олене из стойбища в стойбище, а когда вернулась домой, Тимкина все еще не было. Они уже привыкли к столь частым разлукам - у каждого свои дела - и редко когда заставали друг друга дома. На этот раз она решила дождаться Елизара и принялась за свои домашние дела.
И вот поздним вечером ее вызвали в дальнее стойбище к больному ребенку. Вскоре вернулся с кочевки Елизар и, не застав жены, не на шутку встревожился. Дорога в стойбище, куда вызвали Нину, шла через горы, у самого моря, а тут, как на грех, стала портиться погода - пошел мокрый снег.
Забежав в чум к Халиде - они жили по соседству, - Елизар спросил, уехала ли Нинка с проводником или одна, и Пайпитка сказала, что одна. Как она ни уговаривала старого Чехарту сопровождать ее, тот не согласился ехать на ночь глядя и потребовал, чтобы Нинка подождала до утра.
- Нельзя ждать до утра, пойми, Чехарта, - говорила она. - Если ребенок опасно заболел, нужно спешить на помощь. Пока мы будем ждать, он умереть может.
Тогда старик вышел во двор, дал Нинке из своей упряжки вожака Тоя, рослого, лохматого кобеля, сказав при этом:
- Пустишь его вперед, он дорогу тебе покажет. А если какая беда приключится, Той обратно прибежит, узнаем...
Чехарте не прикажешь, он при медпункте не служил - проводника по штату не положено, - просто из милости иногда возил Нинку на своей упряжке. Да и стар уж Чехарта, восьмой десяток пошел, глаза у него и при дневном свете недалеко увидят, а ночью все равно что слепой.
И Тимкин, не теряя ни минуты, сел на своего оленя и поехал следом за Ниной в надежде, что в пути нагонит ее.
- Чтобы вы имели мало-мальское представление о дороге, вообразите себе узкую тропинку, карнизом опоясывающую горную цепь, - сказал Елизар Власович. - Справа - сплошная каменная стена, слева - море, очень-бурное, особенно в ночное время, когда прилив достигает полной силы. Чем выше к перевалу - гляди да оглядывайся, чтобы не оступиться и не сорваться в пропасть. Приходится вести оленя в поводу, потому что сидеть в седле, да еще в наклон, довольно опасно.
Все больше смеркалось. Снег валил и валил, залепляя стекла очков, и Елизар только и делал, что протирал их, чтобы видеть тропу, ведущую на вершину горного перевала.
Внизу все сильнее грохотали волны. Ударяясь о скалы, они медленно откатывались, затихая, но через минуту набегали с еще большей яростью.
Елизар вспомнил, как прошлой осенью ехали они здесь с Ниной - он впереди, она сзади - и он строго-настрого приказал ей, чтобы она не смотрела с обрыва на море. Но Нина не утерпела, глянула вниз - и так у нее закружилась голова, что чуть из седла не выпала. "Может быть, и нынче забыла мой наказ?" - с тревогой думал Елизар.
Не успевший отдохнуть олень - с кочевки он отмахал по тундре добрую полсотню километров - с трудом одолевал крутую тропу, и Тимкин слез с седла и пошел вперед.
Вдруг он услышал, что кто-то бежит навстречу. Наверно, Той? От одной этой мысли у Елизара заколотилось сердце и по спине пробежала дрожь. Он стал окликать Тоя, и через две-три минуты пес кинулся к нему и, скуля, стал ластиться к ногам.
- Той, где Нина? - тревожным шепотом спросил Елизар, и пес, еще жалобнее заскулив, начал тыкаться мордой ему в колени. - Пошли, Тойка, покажи, где Нина...
Несколько минут он бежал за Тоем, но тот слишком далеко ушел вперед, и Елизар потерял его из виду. Когда наконец догнал его, отстегнул поясной ремень и привязал к ошейнику. Через полчаса примерно Той привел его на вершину горного перевала, потом сбежал вниз и остановился у самого обрыва. Как ни понукал его Елизар, как ни гнал вперед, собака не двинулась с места, и он понял, что здесь Нина сорвалась в море.
Елизар отпустил поводок, лег на тропу, свесился по грудь над обрывом и стал прислушиваться. Тут волны не так сильно колотились о берег, и Елизар догадался, что внизу полоса рифов.