Она взяла себя в руки и подняла подбородок. Целая жизнь воспоминаний пронеслась перед ней — купание Майло в ванной, Майло, покрытый мыльными пузырями и хихикающий; танцы с Ноа на кухне; пение Майло перед сном, когда они прижимались друг к другу в его слишком маленькой кроватке.
Она позвонила в дверь. Ее руки дрожали. Эмоции переполняли Ханну. Предвкушение, надежда, тревога, тоска, страх.
Она так долго ждала этого момента. Молилась об этом. Жаждала его. Прошла через ад, чтобы попасть сюда.
Дверь открылась.
По другую сторону стоял мальчик. Высокий, намного выше, чем она помнила. Пухлая детская мордашка из ее воспоминаний превратилась в лицо восьмилетнего ребенка. Худенькое и нескладное тело, сплошные локти и колени. Но знакомая оливковая кожа. Непокорные черные волосы, завивающиеся вокруг ушей. Эти большие, серьезные глаза.
— Майло, — прошептала она.
Он уставился на нее, не говоря ни слова.
Все, что Ханна могла сделать, это удержаться и не схватить его, не притянуть к себе, не заключить в объятия.
Она сдержалась. Она будет для него чужой. Конечно, будет. Она должна помнить об этом. Должна думать о его чувствах.
У нее щипало глаза. Комок в горле слишком велик, чтобы его проглотить.
— Привет, Майло, — попыталась она снова. — Я... — «Я твоя мама. Я люблю тебя больше всего на свете. Я прошла через ад и обратно, чтобы добраться до тебя». Она не сказала ничего из этого. Пока нет. — Я Ханна.
Майло оглянулся на кого-то внутри дома, затем снова посмотрел на Ханну. Он напрягся. Он выглядел нервным, растерянным. Может быть, немного испуганным.
Дверь открылась шире.
Там стоял Ноа. Ее муж. Мужчина, за которого она вышла замуж. Танцевала с ним. Спала с ним. Создала семью.
Он выглядел так же, но по-другому. То же телосложение, та же легкая, спортивная походка и темно-каштановые волосы. Теперь он казался старше. Его лицо огрубело, похудело. Но он все еще оставался красивым. Он всегда был красив.
Черты лица Ноа исказились. Он обошел Майло, вышел на крыльцо и раскрыл объятия. Его глаза покраснели, на щеках блестели слезы. Он уже плакал.
— Ханна, — сказал он. — Это действительно ты?
— Я, — прошептала она. — Это я.
Ноа обнял ее. Она протянула к нему руки и обняла его в ответ. Ничто не могло подготовить ее к этому. Ханна не знала, на что это должно быть похоже.
Раньше они так легко подходили друг другу. Теперь они не знали, куда деть свои руки. Получалось неловко, словно они части головоломки, которые не совсем подходили друг другу.
С низким рычанием Призрак протиснулся между ними.
Она отступила назад. Ноа ее отпустил.
Он протер глаза. Его обручальное кольцо сверкало в солнечном свете. Ханна с ужасом поняла, что он все еще его носит.
Пять лет. Он не женился снова. Он не снял кольцо. Он ее ждал.
Слезы хлынули сами собой. Она не могла их сдержать.
— Прости, — сказал Ноа. — Прости меня.
— За что?
— За то, что потерял тебя. Это моя вина. Я должен был пойти за тобой. Я не должен был...
— Нет. Это не твоя вина. И не моя вина. Виноват один человек, и его больше нет.
Она увидела вопрос в его глазах, но он не задал его. Сейчас еще не время.
Ханна прочистила горло.
— Ноа, это Лиам Коулман. После того, как я сбежала, он нашел меня в лесу. Он спас мне жизнь. Три или четыре раза, на самом деле. Без него меня бы здесь не стояло.
Лиам неловко издал полу-стон, полу-кашель.
— Она справилась сама.
Ноа шагнул вперед. Он сжал руку Лиама и энергично пожал ее.
— Спасибо, Лиам. Огромное спасибо. Мы никогда не сможем отплатить тебе. Мы никогда не сможем отблагодарить тебя достаточно.
Ноа, казалось, впервые заметил младенца, прижатого к груди Лиама.
— О, у тебя есть ребенок. Как замечательно.
У Ханны свело живот. Она знала, что это произойдет. Не существовало достойного способа сказать это.
— Она не его, Ноа. Она моя.
Ноа покраснел. По его лицу стремительно пронеслась сложная гамма эмоций. Она увидела момент, когда его осенило.
Слова, которые Ханна не могла произнести, но они висели в воздухе, как пелена: «Она моя... и от монстра, который похитил меня. Она — плод самого ужасного, что может сделать один человек с другим. Но она прекрасна, она моя, и я люблю ее. Пожалуйста, пожалуйста, полюби ее тоже».
Удивление промелькнуло на его лице, затем быстро пробежала тень отвращения, почти сразу же сменившаяся стыдом. Ноа заставил себя улыбнуться, но улыбка выглядела приклеенной к его лицу, как наклейка.
— Ничего. Все в порядке. Все будет хорошо.
Он сказал это больше для себя, чем для нее или Майло. Она понимала его нежелание, эту внутреннюю реакцию отвращения. Разве она не чувствовала то же самое девять месяцев?
Но все равно это ранило. Что-то темное и пустое открылось в ее груди.
Ноа махнул рукой, волнуясь.
— Где мои манеры? Проходите внутрь. Пожалуйста. Мы так взволнованы — я и Майло. Мы бы ждали тебя снаружи, но подумали... мы хотели, чтобы ты не переживала. Мы не хотели перегружать тебя объятиями и поцелуями... — Он прочистил горло. — В общем, я запутался. Заходи. Это твой дом.
Это не было похоже на ее дом. Ханна затолкала эту мысль поглубже и прошла в холл.