— Это было бы так обидно, — сокрушенно проговорила Розамонд. — Мы только начали.
Ее голос звучал нарочито весело. Красные губы расплылись в улыбке. Это смущало. Разве она не должна горевать? Разве она не должна рыдать?
После Ханны Ноа так и делал.
— Да, папа. Мы должны закончить сначала. Мы только что поставили первую партию в духовку.
У Ноа пересохло во рту. Было трудно глотать.
— Твоя мама хочет, чтобы ты вернулся домой.
Улыбка Розамонд оставалась неподвижной.
— Я уверена, что Ханна понимает, как сильно дети нуждаются в своих бабушках, верно, Майло?
— Верно, — хихикнул Майло.
— Детям так же нужны их родители. Правда, Ноа? Это так ужасно, когда ребенок теряет родителя. Действительно, просто душераздирающе.
— Да, — отозвался Ноа.
Розамонд не сводила глаз с его лица. Она отчерпнула ложку теста для печенья на противень и слепила из него идеально круглый шарик.
— Но, когда родители теряют ребенка. О, это боль, которую невозможно измерить. Это непостижимая утрата.
— Я тоже любил Джулиана, Розамонд, — с трудом выговорил Ноа. — Я...
— С подобной болью я никогда не сталкивалась, — продолжала Розамонд, словно не слыша его. — Потерять двоих детей... своих единственных наследников... свою надежду, свое будущее.
Майло перевел взгляд с Розамонд на Ноа, и чуть нахмурился. Взрослые говорили о вещах, которых он не понимал.
Он не знал, что Джулиан умер. Ноа не мог заставить себя произнести эти слова вслух. Майло не знал ни о Гэвине Пайке, ни обо всем остальном.
Розамонд сцепила пальцы на столешнице.
— Вряд ли мать когда-нибудь смирится с этим? Или отец?
— Я... я думаю, нет.
— Как хорошо, что мы согласны. Я тоже так не думаю.
Ноа сглотнул. Он ожидал слез. Даже ярости. Но эта жесткость, это опасное спокойствие обескураживали его больше, чем что-либо другое.
— Мне очень жаль, Розамонд. Если мы можем что-нибудь сделать для тебя...
— Я уверена, что Ханна никогда не смирилась бы. Я знаю, что и ты бы не стал. Надеюсь, ты никогда не доживешь до этого дня, Ноа. Я правда не желаю тебе такого.
На мгновение Ноа лишился дара речи. Он чувствовал слабость в ногах. Он смотрел на Розамонд и отчаянно пытался не видеть Гэвина Пайка. Старался не слышать обвинения Бишопа, звенящие в его ушах.
Он не мог объяснить страх, впивающийся когтями в его разум. Он не мог избавиться от ужаса, проникавшего в каждую частичку его существа.
— Несчастные случаи нередко происходят, Розамонд, — сказал он. — Несчастные случаи. Никто не виноват...
— Нет такой вещи, как несчастный случай, — отрезала Розамонд. Ее голос превратился в лед. От него по позвоночнику Ноа пробежали мурашки. — На каждое действие найдется свое противодействие. Это физика, не так ли, Майло?
Майло закончил ряд шариков из теста. Он провел пальцем по ложке и сунул ее в рот.
— Закон Ньютона.
— Его третий закон, если быть точным.
Обычно Ноа не разрешал Майло есть сырое тесто для печенья. Но сейчас сальмонелла волновала его меньше всего. В доме вдруг стало слишком жарко. Он вспотел под курткой.
— Майло, пора идти.
— О, еще рано. — Розамонд положила руку на плечо Майло и прижала его к себе. Другая ее рука лежала рядом с мясницким ножом. Ее красные наманикюренные ногти блестели. — Мы с твоим папой еще не закончили.
— Папа? — Майло посмотрел на Ноа в замешательстве.
Тиски вокруг груди Ноа сжались.
— Все в порядке, сынок. Съешь еще кусочек теста, если хочешь.
— Когда происходят определенные вещи, лидеры вынуждены действовать, — медленно и четко выговаривая каждое слово, проговорила Розамонд. — Матери вынуждены действовать. Это не то, чего бы мы хотели или даже желали. Но у всего есть последствия.
Она имела в виду Лиама Коулмана, убившего Гэвина? Или смерть Джулиана? Могла ли она подозревать Ханну? Или речь шла о чем-то худшем, о чем Ноа не мог даже помыслить?
Майло попытался отстраниться, но она крепко обхватила его плечо.
— Это естественный порядок вещей. Должен быть контроль. Должен быть порядок. Иначе мир превратится в хаос.
Ноа был привязан к Розамонд Синклер. Даже любил ее. Он хранил ей верность с самого начала.
Он никогда её не боялся. До сих пор.
— Я готова пойти на все ради своих детей. — Ее голос оставался безмятежным, но с оттенком, тихим звуком далекого грома перед бурей, предвестием грядущих ужасных событий. — Что угодно. Вопрос в том, а ты готов?
— Да, — прохрипел он. — Да.
Наконец, она отпустила Майло.
Его охватило облегчение. Ноа опустился на колени. Майло соскользнул с табурета и бросился к Ноа.
Он обнял сына, почувствовал, как бьется его маленькое сердечко у груди, его тепло, мягкое щекотание волос под подбородком.
Впервые с тех пор, как он вошел в дом Розамонд, Ноа сделал полный вдох. Ему казалось, что он только что получил отсрочку, которую не совсем понимал. Он уже знал, что не расскажет об этом Ханне. Он вообще никому не расскажет.