Весь следующий день Никки с Натаном провели в гневных дискуссиях с членами совета о том, как реагировать на угрозу генерала Утроса. Бэннон не принимал участия в обсуждении, поэтому утром в компании Лилы отправился в город. Да, древняя армия разбила лагерь за стенами города, но у Ильдакара были и другие враги, а значит, горожане должны сплотиться. Восстание окончилось, но беспокойство осталось. Когда палата волшебников призвала всех к полной самоотдаче, низшие классы вспомнили о многих столетиях угнетения со стороны одаренных дворян. Бэннон и сам побывал в тренировочных ямах, а его друга Яна превратили из мальчишки-идеалиста в машину для убийств.
Собравшись отправиться на нижние уровни города, он не пригласил Лилу, но она сама вызвалась его сопровождать. Морасит, кожа которой пестрела многочисленными защитными рунами, обладала первобытной чувственностью, одновременно ужасающей и притягательной.
— Куда идем, мальчишка? — шагавшая рядом Лила оценивающе посмотрела на его свободную рубашку и меч у бедра. — Будет драка?
— Мое имя Бэннон, — напомнил он ей. — Я иду на бывший рынок рабов. — Прищурив карие глаза, он взглянул на нее. — Ты Морасит, и бывшие рабы вряд ли будут тебе рады.
Лила даже не замедлила шаг.
— Я не жду объятий или улыбок, но ты доказал, что нуждаешься в защите. Я иду с тобой.
— Я в состоянии о себе позаботиться, — фыркнул он на ходу.
— Я тоже могу о тебе позаботиться. Так я буду уверена, что с тобой все в порядке. Если какой-то головорез убьет тебя в переулке, это будет моя ошибка.
Зная, что ее не переубедить, Бэннон зашагал к рынку. Ему вспомнился день, когда три змеиных норукайских корабля прибыли по реке Киллрейвен, привезя на продажу более ста пятидесяти пленников — ходячее мясо, как звали их норукайцы. Бэннон стал свидетелем омерзительного зрелища, когда дворяне торговались за рабов, как торговцы шелком за рулоны ткани, а затем властительница и главнокомандующий волшебник перебили ставку, чтобы выкупить всю партию для грандиозного ритуала кровопролития. Рабы обрели свободу, но не были настроены прощать. Теперь они оказались в ловушке Ильдакара, вынужденные защищать город наравне со своими угнетателями.
Бэннон и Лила прошли под аркой ворот и оказались на площади, по периметру которой располагались ярусы с каменными скамьями, где когда-то сидели благородные участники торгов, осматривая выставленных на продажу пленников. Он ожидал, что после восстания невольничий рынок опустеет, но сейчас здесь велась шумная торговля. Повсюду стояли палатки и навесы из разноцветного ильдакарского шелка, натянутого на деревянный каркас. На каменных плитах вместо ковров были расстелены искусные гобелены, наверняка сорванные со стен в особняках дворян. Вокруг костров с готовящейся едой сидели и переговаривались семьи. Одни люди были мрачными, в рваных туниках или тускло-коричневых балахонах, в то время как другие щеголяли в дорогих нарядах, украденных из жилищ хозяев.
После мятежа Зерцалоликого многие представители низшего сословия, получив свободу, покинули прежние жилища и образовали новое сообщество, отказавшись от старого порядка и прежних обязанностей. Но каждый должен работать по мере возможностей, содержать город и обеспечивать продовольствие, чтобы выдержать осаду. Кто-то понимал свой долг, но другие, казалось, не желали помогать высшему сословию, по-прежнему относясь к нему с негодованием. За последние дни было тайно убито еще несколько благородных.
Когда Бэннон оказался на площади, на него обратились сотни взглядов. Он ощущал себя нарушителем границ, но многие из рабов тут же узнали его. Во время восстания он сражался на их стороне и был с ними на вершине плато, освобождая жертвенных пленников.
Среди гомона толпы он расслышал недовольное ворчание в адрес Морасит, на которое она, впрочем, не обращала внимания. Лила шла перед Бэнноном, словно расчищая путь. Она хмуро огляделась.
— Это ты хотел увидеть, мальчишка? — Она повысила голос и принялась отчитывать бывших рабов, оккупировавших рынок: — Это не ваш дом, а общественная площадь. Вы не должны жить здесь.
— Мы не желаем слушать Морасит, — проворчал мужчина, схватившись за крепкий деревянный шест, на котором висел край украденного гобелена. — Теперь это наш дом. Мы больше не служим знати в особняках.
— Это и наш город, — сказала старуха, которая стирала одежду в фонтане и раскладывала ее сушиться на нагретых солнцем плитах.
Двое мальчишек, со смехом играющие в догонялки, резко остановились, уставившись на Лилу. Когда она посмотрела в ответ, дети в ужасе убежали.
— Да, это ваш город, — согласилась Лила, — и у вас тоже есть обязанности. Вы должны помочь защитить Ильдакар от врагов.
— От всех врагов, — сказал человек с деревянным шестом.
Бэннон шагнул вперед, желая уладить все миром:
— Мы знаем, что общество должно измениться. Никки и Натан помогут, донеся это до палаты волшебников.
— От нашего имени некому говорить, — проворчала старуха, бросая мокрую мыльную тряпку на каменные плиты.
Бэннон подыскивал слова. Он всего лишь бывший капустный фермер, а не политик, и не знал, как устранить социальную несправедливость. Вокруг стало собираться все больше людей. Потенциальных противников здесь было достаточно, чтобы разорвать Лилу на части, но Морасит перед смертью наверняка прикончит половину из них. Она стояла неподвижно, как каменный воин.
Бэннон поднял руку, понимая, что теперь он защищает ее.
— Это займет время. Вы уже высказали свою точку зрения, и ваши претензии примут к сведению.
Лила, казалось, не обращала внимания на опасность. Несколько человек взяли горящие головни из костров, а еще один подобрал импровизированную деревянную дубинку. Она даже не вздрогнула, когда они приблизились.
— Посмотрите, как много изменилось за такое короткое время. — Голос Бэннона стал более настойчивым: — Главнокомандующий волшебник сбежал, властительница в темнице. Вы добились прогресса. Не губите его необдуманными действиями. Мы все должны сражаться против генерала Утроса.
— Сучки Морасит тоже должны сидеть в темнице, — сказал юноша с изувеченной рукой. — Подумай, что они сделали с бойцами арены, в том числе с тобой, Бэннон! Я вместе с тобой освобождал жертв у пирамиды.
— Как ты можешь стоять рядом с ней? — насмешливо поинтересовалась стирающая старуха, окинув Лилу свирепым взглядом. — Разве она не била тебя, не ломала?
— Все не так просто, — неуверенно сказал Бэннон.
Лила устремила взгляд на людей, поселившихся на невольничьем рынке.
— Вы живете в Ильдакаре. Вы все видели тысячи вражеских солдат за городскими стенами. Наша настоящая битва — против генерала Утроса, нашего общего врага. Как только мы победим, и город будет в безопасности, мы сможем обсудить вопросы равенства и представителей в совете. Но сейчас идет война, и нам нужны все бойцы.
Ее тон не успокоил их. Один мужчина заплетал длинные кожаные ремешки, изготавливая кнут. Он заговорил:
— За последние несколько лет много беглых рабов ускользнуло из города и начало новую жизнь в Стравере и других горных поселениях. Я остался, но вдруг я ошибся? Возможно, чем скорее Ильдакар падет, тем будет лучше для нас.
— Нам следует покинуть город и присоединиться к генералу Утросу, — высказался кто-то.
От этих слов Лила пришла в ярость:
— Тогда вы настоящие враги Ильдакара и заслуживаете смерти.
— Лила! — заорал Бэннон, испугавшись, что толпа бросится на нее. — Пресвятая Мать морей, ты не понимаешь, где находишься?
— Среди потенциальных предателей.
Затем неожиданно для всех прозвучал юношеский голос:
— Мне все равно, что с нами сделали высокомерные дворяне. Ильдакар все еще наш город. Хотим ли мы заслужить наше новое место в нем или нет? Что бы сказал Зерцалоликий?
— Он сам нас предал, — проворчал человек с кнутом.
Бэннон обернулся и увидел лохматого оборванца не старше четырнадцати лет в грубой тунике и хлипких сандалиях. Как ни странно, кожа мальчика, его лицо и волосы были бледно-серого оттенка. Бэннон тут же узнал его:
— Я знаю тебя — ты погонщик яксенов, уличенный в работе на Зерцалоликого.
— Меня сцапали Морасит, когда я вставлял в стены осколки зеркала, наши условные знаки. — Мальчик фыркнул, глядя на Лилу. — Кажется, она тоже была там, но для меня они все на одно лицо.
— Вы для нас тоже на одно лицо, — парировала Лила.
Бэннон вспомнил день, когда Адесса и другие Морасит притащили пленника в башню властителей. Мальчик признался в связях с мятежниками, и главнокомандующий волшебник наложил на него заклинание окаменения, не дав сообщить никаких деталей. Поскольку сам Максим и был Зерцалоликим, Бэннон теперь понимал, почему он так быстро разобрался с пареньком.
— Ты знаешь, что Зерцалоликий лгал вам, используя волнения низших классов в своих целях, а не для вашего блага? — спросил он.
Мальчик выглядел подавленным.
— Это не значит, что его слова не были правдой. Мы подняли восстание, преследуя свои цели, а не его.
Все еще злившаяся Лила положила руки на черную полосу кожи на талии, коснувшись ножа-эйджаила, который мог причинять другим невероятную боль.
— Ильдакар — ваш город, несмотря ни на что. Будете бороться за него или уклоняться от долга и причитать?
Бэннон подошел к полукаменному погонщику яксенов:
— Они поставили тебя в качестве статуи на рынке рабов, чтобы другим было неповадно выступать против дворян.
— И что, сработало? — фыркнул юноша. — Меня зовут Тимоти, все знают меня. — Он улыбнулся непослушными губами. — Можно сказать, превращение в статую стало самым знаменательным событием в моей жизни. — Он посмотрел вокруг, и Бэннон понял, что освобожденные рабы, разбившие лагерь на рыночной площади, действительно считаются с ним. Тимоти заговорил громче, обращаясь ко всем: — В этом я согласен с Морасит. Ильдакар — наш город. Мы слишком упорно боролись за свободу, и теперь, когда мы многого добились, разве можем мы так просто отказаться от этого?
Бэннон встал рядом с мальчиком:
— Мы сражаемся за одно и то же. Судя по размеру армии за стенами, нам пригодится любая помощь.
Тимоти долго и с неуверенностью смотрел на Бэннона.
— Я слышал о тебе. Ты освободил воинов арены и сражался рядом с Никки. — Он покачал головой, посмотрев на Лилу. — Поскольку я работал на Зерцалоликого, то смирился с тем, что меня когда-нибудь схватят; это не помешало мне распространять сообщения, помогая привлекать новых людей к борьбе за наше дело.
— Мы выследили тебя, — сказала Лила, — и многих других.
— Но все равно победили мы, — пожал плечами Тимоти. Он казался юным, беспечным и решительным, будто был не только каменным, но и железным. — Я согласен сражаться за Ильдакар, и все эти люди тоже, но только если после победы нам отдадут часть города.
Вспомнив невероятных размеров армию снаружи и грохот каменных кулаков, от которого дрожали толстые стены, Бэннон засомневался, что от города что-то останется, если они не справятся с врагами в самое ближайшее время.
— Нам нужна армия, — надменно сказала Лила, — а не мямлящие рабы, которые прячутся в палатках на городской площади.
Тимоти скрестил руки на твердой груди:
— Я буду сражаться, но только если меня возьмут в настоящую армию. Это лучше, чем пасти яксенов.
Лила с грозным видом подошла к нему вплотную, но мальчик не отступил.
— Ты всего лишь тощий костлявый ребенок. Чем ты можешь быть полезен для нашей армии? Ставить подножки солдатам Утроса?
Он смотрел прямо на нее, не уклоняясь от вызова.
— Я буду сражаться.
— Ты никогда не станешь настоящим бойцом. Разве ты в состоянии нанести врагу урон? — Лила молниеносно ударила тыльной стороной ладони по его груди, вложив в удар немало силы.
Костяшки ее пальцев неожиданно хрустнули, соприкоснувшись с его твердой кожей. Ее удар отбросил бы назад любого, но Тимоти словно прирос к каменным плитам. Потрясенная Морасит посмотрела на свою отбитую руку с окровавленными костяшками.
Тимоти усмехнулся и небрежно ударил ее в ответ. Лила, не ожидавшая удара, пошатнулась. Изумленно моргнув, она с гораздо большим уважением посмотрела на уличного оборванца.
— Может, мы все-таки сделаем из тебя бойца.
— Научи драться, и я покажу, на что способен, — сказал Тимоти.
Люди в лагере поднимали головы от костров и выходили из шелковых палаток.
Лила слегка улыбнулась, бросив взгляд на Бэннона.
— Тренировки превратят его в настоящего бойца. Я займусь тобой, Тимоти. Возьму под свое крыло.
— Научи драться нас всех, или нет сделки, — ответил мальчик.
Морасит размышляла, пока бывшие рабы переговаривались. Они уважали Тимоти, который пострадал за их дело, и теперь он, понимая их тревогу, недовольство и протест, побуждал их действовать.
Бэннон ощутил странное облегчение.
— Мы будем рады видеть вас в рядах защитников Ильдакара. Каждый боец на счету.