В этом месте у меня совсем потеплело на душе: Кара-Мурза весьма популярен в нашем узком кругу.
– … Он предлагает вернуться к развилке «общество рынка – общество семьи». В таком случае наша партия, декларирующая традиционные ценности, будет отстаивать ценности общества, семьи. То есть, правые ценности.
– Итак, подведем итог, – сказал главный идеолог, – будем определяться. Либо мы очередная левая партия которая приведет страну к тому, к чему привел Молдавию Воронин. Либо мы принимаем жесткую правую программу и занимаем незанятую правую нишу… Благодарю за внимание.
Валуев слегка поклонился и быстро сошел со сцены.
Главное, по-видимому, было сказано. Теперь выступали все, кому не лень.
На трибуну выбрался молодой парень с широким скуластым лицом и горящим взором. Парень был в черной рубашке, застегнутой на все пуговицы. Я еще подумал: вот кому бы по-настоящему кличка «Партайгеноссе» подошла бы.
Новоявленный Партайгеноссе, эмоционально покачиваясь за трибуной, начал рассказывать делегатам почему он покинул ряды коммунистов. Я еще подумал – когда же ты у коммунистов успел побывать?
Доверия к молодому Партайгеноссе у меня не возникло, я слушал юношу вполуха. Собственно, ничего нового в его речи не было. Это была та же тема Валуева, продолженная далее.
Мол, рядовые члены компартии честно платят взносы, порой из своих последних сбережений. Честно ходят на митинги, на которых клеймится антинародная власть. А в это время их вожди, отнюдь не бедствуя, голосуют в Верховной Раде за антинародные законы этой самой антинародной власти. В итоге получается этакий гигантский свисток паровоза в масштабе всей страны.
Люди ходят на бесконечные митинги, как на рок-концерты, спускают там «протестный пар», а паровоз по имени Украина и дальше продолжает себе спокойно двигаться в пропасть…
Выступили еще несколько человек с незапоминающимися речами. Наконец к трибуне пробрался Михаил.
Представившись главным редактором журнала «Новороссийский Вестник», он произнес короткую, но эмоциональную речь на тему, доселе здесь не звучавшую (почему она и запомнилась).
Тему примерно можно обозначить так: Церковь вне политики. То есть, как я понял из выступления, этот тезис постоянно вдалбливается в головы верующих, в итоге уже само слово «политика» стало чем-то ругательным.
Прикрываясь заклинанием (Церковь вне политики), либералы и связанные с либералами церковные бюрократы вдалбливают в головы верующих, что отстаивание своих интересов есть признак гордыни, непослушания и так далее.
– …Но что значит, Церковь вне политики?! – вопросил делегатов съезда Михаил. – Тело Христовой Церкви, действительно, вне политики, как и вне стихий мира сего. Но сама земная Церковь может ли быть вне общественного служения, вне той же политики?
– И если Церковь вне политики, то куда тогда девать святого Александра Невского, Иосифа Волоцкого, или совсем недавно прославленного Федора Ушакова. И стоит ли нам, шарахаясь от слова «политика», добровольно загонять себя в резервацию. Как того и хотят от нас наши враги. Ведь если мы не займемся политикой, то политика тогда сама займется нами.
Закончив, Михаил от волнения едва не свалил трибуну. Раздались аплодисменты и довольно громкие.
После Михаила выступала какая-то девушка, кажется, из славного города Одессы. Говорила что-то о Пушкине и Достоевском в контексте современной украинской политики.
Я довольно-таки подустал от речей, увы, не отложилась у меня эта тема в голове. Наконец, долгожданный момент; тяжелый занавес падает, скрывая трибуну. Всех приглашают в ресторан… Собственно, рестораном и закончилась для нас киевская часть русской политики.
Синедрион
Отец Леонид ожидал вызова к архиерею на первом этаже епархиального управления. Стоял он возле самого входа в двухэтажное здание у распахнутой настежь входной двери, на сквознячке.
Разгорался жаркий южный день середины лета. Ночью прошел ливень с грозой, и пока с утра еще тянуло редкой в это время года прохладой. Но день обещал быть жарким и душным.
Текли томительные минуты ожидания, владыка как будто проверял характер опального батюшки на прочность.
Отец Леонид в который раз с тоской поглядел на лестницу, ведущую в приемный покой архиерея, кабинет секретаря епархии и в большую просторную комнату где проводились епархиальные заседания. Только конвоя по бокам не хватает, – с горькой иронией подумал он.
На лестнице послышались шаги. Это спускался секретарь епархии. Секретарь был молод, моложе отца Леонида. Но его невысокая кряжистая и широкая, как у какого-то сказочного гнома фигура, весьма уверенно стояла на земле. Она как бы говорила: своего на этом свете я не упущу.
Странно не вязалась эта фигура с утонченным и бледным от постоянного сидения в кабинете «интеллигентным» лицом и светло-голубыми осторожно заглядывающими в душу глазами. Однако, сейчас секретарь старательно прятал взгляд от отца Леонида.
– Пойдемте, батюшка, – не очень дружелюбно буркнул он.
Ишь, отъелся – раздраженно подумал отец Леонид. И тут же спохватился, вспомнилась последняя беседа с духовником, вчера вечером.
Он просил молитв и совета, как вести себя перед архиерейским собранием. Архимандрит Илларион обещал помолиться и дал один совет. По возможности молиться самому.
Лучше всего, творить Иисусову молитву и ни в коем случае не поддаваться страстям. Никого не осуждать, быть спокойным и доброжелательным. На вопросы по крайней необходимости отвечать: «да-да, или, нет-нет». Держать в сердце пример, поданный Господом нашим – как Он стоял пред судилищем, пред синедрионом.
Поднимаясь по лестнице, отец Леонид услышал голос архиерея. Владыка что-то читал, громко и раздельно. Слышно было очень хорошо, из-за жары все двери были раскрыты. До слуха отца Леонида долетели слова:
– …Серьезной проблемой остается так называемое младостарчество – явление, связанное не с возрастом священнослужителя, а с отсутствием у него трезвого и мудрого подхода к духовнической практике.
– Вот, например, деятельность священника нашей епархии отца Леонида… – Голос владыки звучал теперь менее уверенно, видимо это он уже не зачитывал, а говорил от себя. – …Этот батюшка создал вокруг себя самочинное сборище, так называемую Библиотеку, где за чаепитием постоянно критикуется священноначалие и сеется смута и разлад среди верующих…
На этих словах секретарь вместе с отцом Леонидом вошли в просторную комнату, где за длинным столом сидело с десяток священников. Во главе стола под иконой Спасителя восседал сам владыка.
Повисла пауза. Владыка задумчиво разглядывал какой-то листок с мелко отпечатанным текстом (видимо, послание патриарха). Остальные присутствующие старались не смотреть в сторону опального батюшки.
Отец Леонид пытался выглядеть как можно более спокойным, он творил Иисусову молитву. Но мысли непроизвольно вторгались в сознание, проносясь параллельно со словами молитвы.
И все же молитва не давала уму воспарить в мечтательность, вызвать ненужные страхи, или наоборот, раздражение и гнев. Стесненный ум работал, как глаз птицы – все подмечал, но глубоко не анализировал.
Отец Леонид с ходу заметил, что священники собраны наспех, сумбурно. Почти все они люди епископа, за исключением нескольких, которых он считал своими.
Епископ поднял на отца Леонида свой тяжелый, уставший взгляд и с болезненной гримасой на лице спросил:
– Вы слышали, что я читал, батюшка?
– Да, – коротко ответил отец Леонид.
– И Вам нечего сказать?
Отец Леонид промолчал. Тогда архиерей сделал знак рукой. Поднялся молоденький розовощекий батюшка.
Отец Василий – вспомнил отец Леонид.
А привел его в Библиотеку ни кто иной, как отец Геннадий. Мол, свой человек, пусть посидит, послушает. Свой человек и сдал все наше собрание епископу.
Отец Василий бросил испуганный взгляд на отца Леонида и, потупив очи долу сказал, мешая украинские слова и русские:
– Отэц Леонид у своей Библиотеке казав, шо не треба слухать епископа.