– Нет, я не стал бы делать этого, а она, она умная, не просит..
Отхлебнули чаю, Михаил промолвил:
– Староверы попали в старую ловушку под названием «фарисейство». В современном русском языке понятием «фарисейство» ошибочно определяют то, что должно называться лицемерием. Лицемер делает одно, а думает – другое. Фарисеи – исторические иудейские фарисеи – такими не были. Не были они лицемерами. Они действительно неукоснительно исполняли свой закон. И гордились этим.
– Ты никогда не ловил себя на том, что, глядя на «мирских» людей, в душе благодаришь Бога за то, что ты не такой, как они, ты православный. Православный, а не какой-то там еретик, или материалист! Не как они, «мирские», Бога не знающие! Понимаешь, в чем ловушка?! Нет, я вроде бы не превозношусь, не говорю про себя, что я – лучше, благодаря себе самому, но, все-таки, не забываю о том, что я не такой. Не забываю, понимаешь?! И вот эта самая память о том, что Господь сподобил меня быть лучше другого – в духовном плане – вот это и есть фарисейство.
– А дальше – больше. Дальше, по мере отдаления от дыхания Духа Святого нарастает скорлупа, а вскоре уже кроме скорлупы ничего и не остается. Человек уже перестает понимать: в чем смысл христианства? Человек начинает думать, что смысл христианского подвига – сохранить в неприкосновенности тот уклад, который – волшебным образом – гарантирует спасение.
– Впрочем, как можно винить в чем-то людей былых столетий, когда простая и ясная формула, выражающая суть христианского подвига, сформулированная преподобным Серафимом, вошла в сознание церковное только лишь в ХХ веке. Кровь новомученников ХХ века и стала фундаментом возрождения Русской Церкви. Лекарством от превращения Церкви в музейный экспонат.
– А как насчет наших современных борцов с кодами. Можно их считать фарисеями? – Спросил я.
– Нет, я не считаю борцов с кодами фарисеями. То есть, всех, без исключения. Но я знаю, что закрытые сообщества могут взращивать в людях именно такие психологические качества, которые позволяют лукавому улавливать душу человека в ловушку фарисейства.
– А насчет отца Леонида. Вот ты говоришь, что он немного замкнулся со своими людьми. И как на твой взгляд, есть там фарисейство?
Молчание. Видно, как осторожно подбирает слова Михаил.
– Я отца Леонида не считаю фарисеем. Я его даже не считаю младостарцем, хотя, раньше считал. Сейчас, когда я пожил околоцерковной жизнью столько лет и насмотрелся на настоящих младостарцев, я уже совсем иначе стал относится к отцу Леониду.
– Да, он – резок, – продолжил Михаил. – Но он никогда не умаляет свободы воли человека. Он никогда не скажет: делай то-то и то-то. Я сказал!.. Но он скажет так – если хочешь избавиться от этой страсти, то руби корень А корень заключается в том-то и том-то. Хочешь подрубить корень – делай так-то и так-то… Он ведет себя как хирург, а не как колдун…
Михаил уже возлежит на своем диванчике с чашкой чая в руке. В этот момент он больше всего напоминает дореволюционного русского купца, что провернул удачную сделку и теперь, вот, не прочь и пофилософствовать, поблагодушествовать за чашечкой чая:
– Ты знаешь, честно сказать я не знаю ответа на вопрос почему с отцом Леонидом так получилось. А заниматься софистикой не хочу. Может быть, придет время и мы все узнаем; может, оно не придет. Может, не полезно нам этого знать. Или, вдруг, тебе что либо откроется в процессе творчества… Не знаю.
– Да, – задумчиво говорю я, – все несколько сложнее. Даже не знаю о чем писать… Кстати, вот еще один яркий исторический пример! Я их называю «катакомбники», ну, скажем, радикальное крыло ИПЦ. Те, кто категорически не признал декларацию митрополита Сергия. Те, кто до сих пор в глубочайшей оппозиции по отношению к Московскому Патриархату.
– Но что в итоге? Критикуя нашу Церковь, даже ненавидя Ее, «катакомбники» незаметно выродились почти в секту. В душное диссидентское подполье, подвал. Вместо спасения души – борьба с Московским Патриархатом. Вон, того же Береславского и всю будущую верхушку Богородичного Центра они рукоположили! То есть, для рукоположения достаточно было того, что эти люди так же ненавидели Московский Патриархат.
– «Катакомбники» – задумчиво произносит Михаил. – Темный лес. И вообще вся эта церковная история прошлого века: сплошной бурелом. Тут еще разбираться и разбираться. Кто там прав, кто виноват. Надо ли было идти на унизительное сотрудничество с Советской властью, или стоять в оппозиции до конца, Бог весть. Не советую тебе трогать эту тему.
–Ты лучше вот, что… Ты возьми какой ни будь простенький сюжет, ну, того же своего «апельсинового попа», и на его примере аккуратненько так проведи параллели с нашими церковными проблемами. Только не переборщи и фантастики не надо.
– Послушай, – говорю я Михаилу, – все это я знаю. Не переживай. Во-первых, я еще ничего не написал, во-вторых, если и напишу, буду очень осторожен, так как по природе осторожный человек. Мне сейчас даже думать страшно на тему церковных проблем. И в-третьих, я еще возможно и не на борту церковного корабля. Ведь я очень плохой христианин.
– Можно сказать я хороший, – ответил Михаил зевая и вытягиваясь в полный рост на диване (аудиенция окончена, у Михаила послеобеденный сон).
– Спасибо за чай, – сказал я вставая. – Да, последний вопрос: ты-то сам, надолго в родные пенаты?
– Надолго, – ответил Михаил. – На целых полтора жарких южных месяца. Надеюсь, обстоятельства дадут мне вволю покупаться, позагорать, поесть фрукты.
Это хорошо, – думаю я. – Тогда я успею хоть что-то сделать, в плане книги.
Возвращаюсь домой в приподнятом настроении. Воображаю себя на собственной пресс-конференции, этаким скромным гордецом – ну, что Вы, Бог дал, Бог взял. Оно все чужое, весь мой скромный талант и… т.д. и т.п... Ну а общая тема конференции примерно такая: какие у нас церковные проблемы?
Дома заварил кофе, и самым умным видом сел писать. Просидев час в тупом ступоре, понял, что не могу написать и строчки. Просто не знаю с чего начать и как, начав продолжить!
Заварил кофе еще и еще час просидел в тупом ступоре. Позже заварил крепчайший чай, тот же результат: никакой ясности в голове, зато в животе тягучая муть. Подумалось даже о легких наркотиках, марихуане.
Сейчас бы «дать пятку» и точно б озарение творческое посетило...
Увы, я уже много лет не курю траву. Да и кощунственно как-то начинать книгу о церковных проблемах с «косяка».
Так я и просидел до глубокого вечера. Безрезультатно. На белом и чистом листке бумаги осталась только заглавная надпись, «Апельсиновый поп и церковные проблемы». Надпись повторялась раз десять. А в компьютере остался совершенно пустой файл с точно таким же заглавием. И все.
В камере
Мысли мои яркие и цветные. Кажется, что процесс мышления идет теперь многопланово и мощно.
Память зачем-то воскресила забытую картину тринадцатилетней давности: прокуренное помещение таможни речного порта, на загаженном столе водка, консервы, какие-то фантики.
В помещении пьяный украинский таможенник и два обкуренных грузинских предпринимателя. Они привезли в наш порт свои мандарины и по неясным мне причинам никак не могут их растаможить. Один из грузин, склонив ко мне свое чернявое носатое лицо, описывает достоинства марихуаны в сравнении с водкой:
– Слушай, дарагой, пакурыш папыроску, пакурыш, и так думаишь, так думаишь…
…Оно мне надо. Я уже не тот, давно не тот….
Ругаю себя последними словами, но продолжаю упорно раскуривать потухшую папиросу. На ветру это сделать никак не удается, приходиться лезть в камыши. Наконец, дело сделано. Глубоко затянувшись, вылезаю и оглядываюсь по сторонам.
Все хорошо, только в отдалении спускаются к лиману и идут в нашу сторону какие-то парни в спортивных костюмах. От них исходит смутное ощущение тревоги. Ничего, – успокаиваю я себя, – они еще далеко. Да и не похожи на нашу доблестную милицию. Наверное, спортсмены?.. Ну и что с того, что спортсмены! Здесь каждый второй курит…
Вспомнилось, как накурился в первый раз. Было это те же тринадцать лет назад. Помню, я поначалу сильно испугался. Мне стало казаться, будто нижняя часть тела «едет» в одну сторону, а верхняя в другую. И что-то сильно толкает меня в живот, а душу выбрасывает куда-то через затылок.
При этом в мозгах полный хаос: бессвязный мысленный потоп, полная бессмыслица ярких образов. Отчаянно колотится сердце, обволакиваемое липким страхом – еще немного, еще чуть-чуть, и материализуются мысли, и унесут прочь из бренного тела, в самую, что ни на есть, дурную бесконечность; еще немного…
Однако первый ужас быстро прошел, сменился приятной и неповторимой «травяной эйфорией».
Как-то в обкуренном виде решил «изобразить» в тетради движение неподвижного Бога. Долго рисовал спирали, потом круги, наконец, получилось что-то вроде солнышка с лучиками. Солнышко с лучиками понравилось мне больше всего…
Однако отчего мне так тревожно? Все же хорошо, и «солнышко с лучиками» закатывается по другую сторону лимана, а прямо над головой кричат чайки. И…
– Что у Вас в руке, покажите…
Так меня и арестовали, прямо с дымящейся папиросой. Тут же проверили карманы и обнаружили небольшой бумажный сверток с двумя, а может тремя жалкими головками конопли. Роковой «подарок» моего напарника по смене по кличке «Войско Польское».
Войско Польское, настоящее его имя Володя, пришел работать вместо пропавшего Дмитрия. Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения. О генетической ненависти поляков к русским я подумаю позже. А пока в полой (за мгновение лишившейся ярких и цветных мыслей), в пластмассовой и словно чужой голове роем летучих мышей носятся смутные вопросы: