На солнечном склоне взгорья обжилась и начинала властвовать весна. Весь подлесок был обряжен в почки. На прогалинах густо пробивались зеленя. Еще немного — и они доползут, заиграют дымкой, начнут захлестывать все взгорье. От земли, леса и свежих зеленей исходили приятные, поднимающие кровь запахи. Всюду здесь чувствовалось пробуждение жизни.
У подножия взгорья играла река. Она вышла из берегов, широко раскинув свои сверкающие воды, затопив луга и перелески. Слабый ветерок бесшумно гнал по водному раздолью веселую рябь. С берега реки доносился звон топоров и разноголосица — саперы спешно чинили там лодки и сколачивали плоты.
На взгорье в ожидании переправы отдыхала группа солдат. Некоторые из них дремали, пригревшись на солнце, другие лежали на разостланных шинелях и счастливо смотрели на играющие воды реки, на проплывающие в небе стремительные облака. Лица у всех солдат были загорелые, огрубевшие от ветра.
Кавалер ордена Славы Матвей Воронов, сняв ботинки, растирал натруженные ноги и рассказывал о том, как он во вчерашнем бою за подступы к этой реке убил гранатой трех фашистов, а четвертого задушил.
— Здоров гитлеровец был! Ой, здоров! — потряхивал он головой. — И сейчас не пойму, как я совладал с ним. Заел у меня автомат, а он — на меня. Ну, скажи, закипело все во мне от злости! Сшиб я его, вцепился в горло — и ничего не помню больше. Закричали мне наши, очнулся я и вижу: лежу на фашисте, сдавил ему горло, а он уже синий весь.
Помолчав, он вдруг воскликнул радостно:
— Эй, ребята, гляди-ка!
— Что такое? — повскакали бойцы.
— Бабочка! Гляди-ка, а?
Бойцы со всех сторон приблизились к Воронову. Около него, запутавшись в сухих прошлогодних былинках, трепетала цветистая, нарядная бабочка.
— Какая ведь красота, а? — восхищенно сказал Воронов. — И сотворит же природа такое чудо! Цвета-то, цвета на ней какие!
— Да, хороша!
Воронов осторожно взялся за крылышки бабочки, но товарищи сразу накинулись на него.
— Не тронь, Матвей, погубишь!
— Эй, малый! Ну, не тронь же!
— Что ж я, — обиделся Воронов, — губитель, что ли, какой? Зачем это я погублю ее? Я легонько. Ну, смотрите вот…
Он положил бабочку на свою широкую и жесткую ладонь. Должно быть обессилев от борьбы в траве, бабочка сидела спокойно, раскинув разноцветные крылышки.
— Какая ведь красота, а? — повторил Воронов.
— Отпусти! — предложил один из бойцов.
— Сейчас отпущу. — Воронов повернулся к вершине взгорья. — Ну, лети, милая, лети в тыл! Живи-поживай, красоточка.
Он подбросил бабочку, и она затрепетала в легком воздухе.
Когда бабочка скрылась за кустами, Воронов задумчиво и певуче сказал:
— Да-а, весна, ребятушки!
Друзья отозвались:
— Весна!…
— Слушай, друзья! — опять заговорил Воронов. — Смотрю я на это половодье, и так мне радостно — сказать не могу! Вон как разлились воды-то, а? Удержи их теперь! Вот обмоют они землю, напитают силой, а потом поглядим, что тут будет: вся жизнь оживет тут, в рост пойдет, зацветет, как в сказке!
В это время на реке левее взгорья показались лодки с бойцами. Воронов посмотрел на них, защищаясь рукой от солнца, и сказал опять восторженно и певуче:
— А наши-то силы, а? Тоже идут, как эти вот воды! Идут, очищают. — Он весело прищурился. — Половодье! Истинное половодье!
2 мая 1944 г.