— У вас есть родные или близкие? — спросил врач. Ксения Петровна, всхлипывая, вытерла глаза и лицо платочком, произнесла совершенно отрешенно:
— Аризель, иди к Нестерову… Пусть придет…
Людвиг умер ночью, в полном сознании. Только голос у него перед смертью сделался чужим и глаза запали так глубоко, что не узнать было Людвига, еще полгода назад высокого, стройного и красивого. Нестеров сидел рядом с Ксенией и держал в ладони сухую горячую руку умирающего. Глаза Людвига молили о помощи, и Нестеров отвечал, давя спазмы в горле:
— Крепись, Людвиг… Еще не все потеряно…. Мы сделаем все, чтобы ты выздоровел…
Людвиг слабо улыбнулся и попытался повернуться на бок, но не смог. Его губы чуть слышно прошептали!
— Прощай, Ваня… Прощай…
Нестеров почувствовал, как начала холодеть его рука. И вот Людвиг конвульсивно вздрогнул и на губах у него появилась алая струйка крови.
— Все… Это конец, — отрешенно выговорил Нестеров и положил руку умершего ему на грудь.
Ксана заплакала, запричитала в голос. Из коридора вбежали Аризель и Тамара и тоже дали волю слезам. Нестеров постоял еще немного и быстро вышел из палаты…
Еще не рассвело, а у ворот военного лазарета уже толпился народ. Первыми пришли деповцы, затем потянулись армяне: гнчакисты и соседи Асриянца. Начались хлопоты о похоронах. Гроб с телом покойного решили поставить в доме Асриянца, в комнате, где жил Людвиг. И тут же возник вопрос — как хоронить умершего?
— Ксана, дорогая, послушай, что я скажу, — заговорил Асриянц. — С самого первого дня, как вы приехали из Петербурга в Шушу, Людвиг дружил с армянами. Все друзья у него в Асхабаде — тоже армяне. Ксана, сестренка моя, доверь умершего грегорианской церкви. Пусть распоряжается наш священник Гайк. Похоронят с большими почестями. И наши, гнчакисты, всегда будут помнить о Людвиге как о своем вожде!
— Погоди, Асриянц, — вмешался Нестеров. — Решим по-партийному. Эсдеки не против того, чтобы хоронили Людвига по армянскому обычаю. В конце-концов, русская православная церковь и пальцем не шевельнула, чтобы спасти замученного в тюремной камере большевика. Но эсдеки хотят похоронить своего председателя в красном гробу, под красными знаменами, с революционными песнями. Пусть ваш священник это учтет.
— Хорошо, Иван Петрович, я сейчас поеду к священнику, — согласился Асриянц.
— Вячеслав, — обратился Нестеров к Вахнину, — скажи деповцам и всем, кто хочет идти в красных колоннах, чтобы собирались на Асхабадку… Проведешь спевку… Будем петь «Варшавянку». Запевалу найди. Ваську бы Шелапутова, у него голос мощный.
— Ваську и заставим, — согласился Вахнин и вышел.
Деповцы один за другим начали покидать двор лазарета. К ним тотчас присоединились некоторые чиновники из Управления железной дороги, члены Союза железнодорожников — в основном, эсеры и сочувствующие демократам обыватели и гнчакисты. Асриянц остался с Нестеровым. Тут же они наметили группу по организации похорон, которую возглавил сам Нестеров, и приступили к делу. Ксения сидела возле Людвига и ни во что не вмешивалась.
После полудня пожаловал тюремный начальник с двумя солдатами из тюремной охраны. Слез с лошади, растерянно глядя на скопившуюся толпу у ворот. И не успел еще и во двор проскочить, как посыпалось со всех сторон;
— Вот они, убийцы людей! Самих бы их в гроб, проклятых!
— Не только их! Придет пора — всю охранку на тот свет спровадим!
— Сгноили человека в тюрьме! И какое же надо иметь сердце, чтобы довести больного до гибели!?
— Да они же специально замучили Стабровского, чтобы нас устрашить! Дескать, одного сживем со свету — другие подумают, стоит ли против царя итить!
Тюремный начальник, сопя и отмахиваясь, пробился к бараку и, войдя в коридор, опять столкнулся с группой людей, стоявших возле палаты. Тут же, присев на окно, дремал не спавший всю ночь часовой из тюремной охраны.
— Что это?! — возмутился он. — Вы почему не на месте, часовой? Вы почему позволили посторонним входить к арестованному!
— Чего шумите-то? — одернул тюремного начальника Нестеров. — Умер арестованный.
— Знаем, что умер. Да только часового с поста я пока что не снял, и он обязан сторожить арестанта хоть мертвого, хоть живого.
— Посмотрите-ка на него! Он еще взялся кощунствовать над покойником! — возмутилась Тамара. — Совести у вас нет. Имейте хоть капельку порядочности!
— Ишь чего! Порядочности захотели, — заартачился тюремщик.
— Ну ладно, только без окриков, — остановил его Нестеров. — Не лезьте под руку. Разве не видите! Люди собрались вынести умершего.
— Куда вынести-то? — ошалело спросил тот.
— Домой понесем, а оттуда на кладбище…
— Господа хорошие, господа хорошие, — торопливо заговорил тюремщик. — Да он же осужденный… Он же за мной числится! Или вы захотели, чтобы я вместо него в тюрьму сел?!
— Иди, иди, не мешай, не мешай, — оттолкнул его Нестеров и сказал: — Тамара, начинайте одевать Людвига, сейчас гроб привезут.
— Что за самочинство! Видано ли такое?! — заорал начальник. — Видано ли такое?! — Он выскочил во двор и под возмущенные крики толпы побежал к лошадям.
— За генералами поехал! Сейчас генералов призовет! — послышалось из толпы.
Тюремщик сел на лошадь и поскакал по пыльной дороге в город. Встретив на пути телегу, запряженную двумя черными лошадями, с красным гробом, шарахнулся в сторону — чуть из седла не вылетел. Гроб на цирковых лошадях в повозке везли Романчи и Ратх.
— Эк ты, богом ушибленный! — послал ему вдогон» ку Романчи. — Жандарм, кажется? Небось испугался смертушки, проклятый!
Вскоре тюремный начальник возвратился с приставом Тонакевичем. Затем подъехал Пересвет-Солтан а полицейскими. Толпы, загородившие ворота, не дали войти им в лазарет.
— Значит, бунтовать?! — вскричал Пересвет-Солтан. — Значит, долой все законы?! Как захотели, так и делаете? А надо по-человечески!
— По-человечески и делаем, — вступил в разговор Нестеров.
— В красном революционном гробу, по-вашему, это по-человечески? Кто у вас тут главный? Пусть выйдет.
— Честь имею, — сказал Нестеров. — Я распорядитель похорон.
— Ах, вот кто! — усмехнулся Пересвет-Солтан. — Частный поверенный? Ну-ну… Запомним ваше имечко… Вы-то, конечно, как образованный юрист, должно быть, знаете все законы! Так скажите мне, по каким таким законам вы собираетесь хоронить покойника в красном гробу?
— По пролетарским законам, господин полицмейстер.
— Значит, вроде бы политическая демонстрация?
— Состоится гражданская панихида, — отвечал спокойно Нестеров. — Люди пришли, чтобы отдать дань любви и уважения прекрасному человеку, каким был Людвиг Стабровский.
— Люди, говоришь? Да какие же это люди, если в руках у них красные флаги и транспаранты? Да ты, сукин сын, всю социал-демократию на ноги поднял! Нарочно поднял!
— Никто никого не поднимал. Время всех на ноги поднимает, господин Пересвет-Солтан. Не мешайте нам. Все равно вам не справиться со всеми. Посмотрите сколько народу! Это только здесь. А сколько примкнет потом к похоронной процессии?! Не советую. Будьте благоразумны…
— Да как же так! Да я же… Что скажет генерал
Уссаковский?!