— Ну вот еще… Какая может быть обида?
Как только вышли на улицу, Аман, счастливо улыбнувшись, сказал:
— Ратх, большой привет от моей Галин. Ты для нее самый порядочный из туркмен. Меня она, как считала бабником и бандитом, так и считает. — Аман довольно рассмеялся, и Ратх понял, что не так уж плохи у него дела.
— Как она? Скоро уже?
— В конце января, по подсчетам…
— Кого ожидаете?
— Сына, конечно.
— Почему так думаешь?
— Старуха одна в Джунейде есть, опытная в этих делах. Пощупала Галию, сказала: «Джигит будет».
— Значит, радость у вас…
— Эх, Ратх, радость наша в слезах проходит, — печально заговорил Аман. — Плачет, тоскует Галия по городской жизни. Давай, говорит, уедем в Казань. Там у нее бабка живет, а отец все еще в Петербурге.
— Отец-то ее считает, что она — жена Черкеза и живет в Асхабаде, — насторожился Ратх. — Как ему объяснишь?
— Никак объяснять не буду. И ни в какую Казань мы не поедем. Будем жить в песках. Отцу она пишет хорошие письма. И от него получает, на дом этой Камелии Эдуардовны. Прошлый раз два письма отвез. А теперь просит тебя, чтобы ты ей подобрал русских книг. Читать хочет. Говорит, без чтения умереть можно. Бредит, что ли?
— Я понимаю ее, — сказал Ратх. — Я подберу ей книги. У Нестерова — целая этажерка разных книг. Только смотри, чтобы старые люди в Джунейде не осудили ее за это! Эти фанатики не посчитаются ни с чем!
— Ратх, да ты о чем говоришь! — воскликнул Аман. — О каких стариках говоришь? Да если б они знали, что у меня женщина прячется — давно бы отцу сообщили. А он-то сразу бы догадался, кто эта женщина. Мы живем на отшибе, у камышей. Никого, кроме седельщика, там нет.
— А эта знахарка, которая смотрела Галию?
— Она — жена седельщика; у нее язык короток.
— Ну, тогда хорошо, — сказал Ратх. — Как говорится, пусть аллах способствует твоим грехам.
— А как у тебя дела с Тамарой? — спросил Аман. — Все ходишь, вздыхаешь и слова любви ей говоришь? Я привез обещанное. Три шкурки золотистого каракуля могу дать тебе хоть сейчас.
— Аман, — помедлив, произнес Ратх, — Тамара в тюрьме.
— В тюрьме? — удивился Аман. — Вот так новость! Как же так? За что ее посадили?
— Она не воровка, Аман. Сам должен понимать, за что.
— Эх, младшенький ты мой, — вздохнул Аман. — Увяз ты обеими ногами в демократию. За одну ногу держит Иван Нестеров, за другую — Тамара.
— Но мы ее спасем, — не слишком уверенно продолжал Ратх. — Мы уже думали, как ее спасти.
— Да, Ратх, я не очень-то завидую тебе, — с сожалением сказал Аман. — Может, пока еще не поздно, отстанешь от них?
— Не говори глупости, Аман, — обиделся Ратх. — Поздно не поздно — дело не в этом. Ты так говоришь, как будто мы затеяли игру и пора ее кончать. Нет, Аман, мы не играем. Мы боремся за свободу и за самую счастливую жизнь на земле.
Они медленно шли по ночному Асхабаду, вглядываясь в темноту. На улице не было ни души, город словно затаился. Проходя мимо базара, братья увидели нескольких полицейских. Возле Скобелевской площади повстречались с пикетом рабочих.
— Кто такие? — послышался грозный оклик, и Ратх узнал Шелапутова.
— Здравствуй, Вася, — радостно отозвался Ратх. — Это я…
— А, джигит? Здорово… Ты же с Нестеровым уехал? Где он?
— С редактором разъезжает по городу, людей собирают. Если спросит меня, скажи: Ратх решил заглянуть домой.
— Ладно, топайте… Скажу, — пообещал Шелапу-тов и скрылся с рабочими в темноте.
— Сильные у тебя друзья, — с восхищением произнес Аман.
— В обиду не дадут, — довольно подтвердил Ратх. — Этот Вася знаешь какой! — Ратх чуть было не проговорился, как они ночью отвезли предателя Ветлицко-го в горы…
Они вошли в аул и остановились возле родного подворья, прислушиваясь: спят свои или все еще укладываются. За дувалом слышался ворчливый голос Нар-тач-ханым и писклявый, извиняющийся голос Рааби. Наверное, и другие еще не легли, — решили братья.
— Нет, Аман, я все же пойду к Нестерову, — сказал Ратх. — Здесь меня не ждут, и ничего хорошего не предвидится.
— Не дури, младшенький, — проговорил Аман. — Переночуешь хотя бы одну ночь дома. А если не хочешь столкнуться с отцом или Черкезом, проснешься пораньше, на рассвете, и уйдешь.
Подпрыгнув, Аман схватился за верх ворот, легко подтянулся и перевалился во двор. Тотчас он открыл засов, отворил калитку и впустил Ратха. Затем они краем дувала прошли к своей хижине. Спать легли, не зажигая света. Но Аман не учел, что надо было сообщить о своем возвращении отцу. Старик, потерявший надежду, что когда-либо Ратх возвратится домой с повинной, теперь боялся и за Амана: «Как бы и этот не связался с демократами!». Едва братья легли в постель и продолжили свой разговор, как старик услышал их голоса и незаметно подошел к двери. Тут он постоял немного и, убедившись, что Аман привел Ратха, довольно пролепетал «аллах всемилостив», и удалился на покой. На рассвете, когда Ратх собрался уходить и выглянул из комнаты, отец и Черкез сидели напротив времянки, на веранде, ждали пока он проснется. Как только он выглянул, Каюм-сердар окликнул его:
— Хей, сынок, выходи, не бойся! Видно, жестко спать у демократов, раз возвратился в свою постель?
Ратх промолчал. Лишь взглянул на веранду, где сидели отец и старший брат, кивнул им и начал умываться из рукомойника. Умывался и думал: «Попался все-таки… Зачем я, дурак, согласился заночевать? А Аман дрыхнет… Ему хоть бы что». Вытираясь полотенцем, Ратх вошел в комнату и толкнул ногой брата.
— Встань, Аман. Предстоит разговор…
— Что? Какой разговор? — мигом пробудился Аман.
— Вон, посмотри, — указал кивком Ратх на веранду,
— А, индюки, — тихонько заругался Аман. — Выследили все же. Ну, ты не бойся.
— Выходите оба! — приказал отец. — Чего вы там чешетесь, словно за ночь блох набрались?
— Поднимайтесь сюда, не бойтесь, — великодушно сказал Черкезхан.
— Сначала выброси свою пушку, — попросил Ратх. — А то ты когда надо и не надо стреляешь из нее.
— Слово офицера, младшенький, с твоей головы не упадет ни волоска! Но и ты поклянись, что будешь вести себя благоразумно.
— Мне не в чем клясться, у меня нет никакого оружия.