Братья поднялись и сели на кошму, постеленную на веранде. Каюм-сердар, посмеиваясь в бороду, словно поймал на охоте зайца, а не сына, спросил:
— Ты где же ночуешь, Ратх? Говорят, на конюшне?
— Где придется, — ответил тот настороженно. — Люди везде добрые есть.
— Много тебе платят демократы за то, что прислуживаешь им?
Ратх хмыкнул и ничего не ответил. Черкез посмотрел на отца, у которого начали наливаться глаза кровью, и примирительно сказал:
— Не сердись, отец. Тогда мы, действительно, напугали его слишком сильно. Кто мог подумать, что один выстрел отгонит его от дома на три месяца. Но обещаем тебе, Ратх, к оружию не прибегать. Только выслушай нас… Мы хорошо понимаем, что ты сегодня, как заблудившийся ягненок, попал в стаю волков и не можешь из нее выбраться: ждешь, пока тебя съедят. Но мы решили помочь тебе… Ты любишь ходить с демонстрантами и носить знамена… И мы тоже решили проводить демонстрации со знаменами. Тебя мы попросим, чтобы возглавил нашу демонстрацию.
— Не мудри, Черкезхан, — обиженно отозвался Ратх. — Говори понятнее. О какой демонстрации говоришь?
— О самой настоящей, младшенький. Сейчас, когда два великана — ак-падишах и демократический аджарха [Аджарха — мифическое чудовище, дракон] схватились не на жизнь, а на смерть, туркмены решили помочь ак-падишаху. Мы соберемся все вместе и пойдем по улицам и в солдатские дворы. Мы будем Требовать от имени туркменского народа, чтобы русские босяки и солдаты подчинились государю-императору. Тебе, Ратх, мы поручаем возглавить туркмен нашего аула.
— Ты что, Черкез?! — вспылил Ратх. — Ты за кого меня принимаешь? Ты думаешь, я для тебя — седло? На какую лошадь меня ни положи, везде подойдет?
— Ратх, не дури, — сказал, не меняя тона, Черкезхан. — Аман тоже с тобой пойдет. И я с вами вместе буду. И Ораз-сердар тоже. И другие офицеры, и богатые чиновники будут с нами.
— Нет, никогда! — твердо сказал Ратх и вскочил с кошмы. — Никогда! — Он перескочил через перила веранды и быстро пошел к воротам.
— Ратх, сынок, подожди, выслушай меня! — окликнул Каюм-сердар. — Ну не хочешь, не надо. Только вернись, Ратх! Не ходи к забастовщикам! Живи дома!
Но Ратх не слушал отца. Выйдя со двора, он свернул в закоулок и вскоре, петляя в лабиринте туркменских дворов, выбрался на проспект Куропаткина…
Спустя два часа на небольшой аульной площади, возле арыка, где время от времени собирал дехкан ар-чин, появились четверо на конях. Это были офицеры штаба: начальник области майор Ораз-сердар, штабс-капитан Каюмов и с ними Каюм-сердар и ишан. Они проехали взад-вперед вдоль арыка, и вот на весь аул разнесся звонкий голос глашатая — джарчи:
— Люди! Эй, люди, арчин-ага, несравненный Каюм-сердар зовет всех на маслахат! Выходите на маслахат!
Вскоре на площади собралась толпа полураздетых дехкан, в старых халатах и чекменях, в видавших виды тельпеках и сыромятных чарыках. Но были тут и сынки богатых туркмен, да и сами богачи — степенные, белобородые яшули. Те и другие знали, что арчин, да еще с ишаном вместе, к тому же и царские офицеры тут, — не соберут народ попусту. Ишан сразу, как только слез с коня, поднял вверх руки и, выждав, пока люди успокоятся и замолчат, сказал благоговейно:
— Помолимся, правоверные…
Опустившись на колени, он удовлетворенно отметил, что, слава аллаху, люди пока покорны ему, а из покорных можно вить веревки, и забормотал быстро-быстро, изредка восклицая имя ак-падишаха. Мусульмане преклонили головы и после непродолжительного ритуала, начали вставать, отряхивая тельпеками колени. Ишан нахмурился: «Никогда они не станут настоящими верующими, некультурность их поразительна!»
— Правоверные мусульмане! — воскликнул он сухим старческим голосом. — Да осенит аллах ваши благие пожелания; ему принадлежит сокровенное на небесах и на земле. Аллах вывел вас из недр ваших матерей, дал вам слух, зрение и сердца — может быть, вы будете благодарны… Наш справедливый арчин Каюм-сердар сейчас скажет вам, что надо сотворить во имя всемилостивого, всевышнего.
— Правоверные, — важно произнес Каюм-сердар. — Все, как один, вы видите, какие дела происходят на земле туркмен. Все вы знаете, каких высокопоставленных людей приняли мы не так давно. Этими людьми были Скобелев и мой друг Куропаткин — благороднейшие из благородных, которые привели с собой таких же благородных, себе подобных. Но скажите мне, правоверные, разве звали они сюда голодранцев-босяков, которые, осквернив нашу землю, ныне носят над ней красные, кровавые тряпки и кричат: «Долой ак-падишаха!» И мы тоже не звали их и не просили, чтобы они пришли сюда и осквернили нашу священную топтанную Чингиз-ханом и Надир-шахом землю! Так я говорю, правоверные?
— Так, арчин-ага! Воистину так! — раздалось из толпы.
— Правоверные! — продолжал Каюм-сердар. — Настало время показать ак-падишаху, его генералам и офицерам, как преданы мы им, и как ненавидим босяков, поднявших свои руки на государство! Правоверные, сейчас мы должны одеться во все самое лучшее и придти на Гимназическую площадь, к дому господина полковника Куколя. Наши уважаемые господа Ораз-сердар и мой сын Черкез проводят вас туда.
— Арчин-ага, зачем идти туда?
— Ружья, ножи брать с собой?
— На войну, что ли, будь она проклята! — заговорили все сразу.
Ораз-сердар с укоризной посмотрел на Каюм-сердара и сказал:
— Сердар-ага, надо было сначала спросить: есть ли у людей вопросы. — И крикнул в толпу: — Я вижу, у дехкан появились вопросы?! Говорите, я отвечу вам. Но сразу должен успокоить всех: никакой войны не будет, ножи и ружья оставьте дома. Мы построимся в тесные ряды, возьмем портреты ак-падишаха и пойдем по улицам! Мы будем призывать всех честных людей, чтобы поддержали великого ак-падишаха в борьбе против босяков!
Едва он высказался, толпа заговорила вся сразу. Ропот, недоумение, смех. Но вот кто-то выкрикнул:
— Господин Ораз-сердар, разве туркмены смогут идти в строю? Их же никто этому не учил!
— Это только русские солдаты так могут! — крикнул другой.
— Ничего страшного, — успокоил Ораз-сердар. — Вот, Черкез-хан тоже не умел ходить по-военному, а теперь у него на плечах погоны штабс-капитана. И я тоже, сами знаете, до Петербурга в ауле рос. Есть еще вопросы?
— Господин Ораз-сердар, люди говорят, будто бы русские босяки заставили ак-падишаха прибавить жалованье и отменить налоги. Будто бы скоро закон выйдет, Касается этот закон туркмен или не касается?
— Хей, дураки! — обозлился Ораз-сердар. — Кто мог вам сказать такую чепуху! Налоги были и будут. Если ак-падишах отменит налоги, ему не на что будет содержать армию и полицию!
— Нет, господин Ораз-сердар, вы не правы! — заявили из толпы. — Раз слух есть, значит и дело будет. Заранее предупреждаем: если с русских босяков снимут налоги, а с нас нет, мы вновь к вам придём с открытыми ртами!
— Эй, Сапа, дурак голоштанный, как ты ведёшь себя! — рассердился Каюм-сердар. — Ты забыл, где находишься и с кем говоришь! Ты думаешь, для тебя полиции не существует?
— Господа декхане! — вновь обратился Ораз-сердар. — Давайте не будем говорить о ложках, когда собираемся сесть в седло. О налогах ничего не могу сказать. Но что касается хождения по городу, тут «навар» будет. Куколь обещает каждому платить в день по одному рублю! Это большие деньги, правоверные!
Вновь в толпе начались пересуды, ропот и смешки. И наконец сын бая Ханама ответил один за всех:
— Ай, чего рассуждать зря! Деньги хорошие! Придём, господин Ораз-сердар. Все придут, от денег никто не откажется!
— Тогда так, правоверные, — спокойнее заговорил Ораз-сердар. — Ровно через час мы со штабс-капитаном Каюмовым снова придём сюда, а вы к этому времени оденьтесь получше, и пойдём к начальнику уезда. Давайте, поживее!
— С помощью аллаха мы вразумим босяков, — подсказал Каюм-сердар и полез на коня.
— Аминь, — пролепетал ишан и тоже сел на лошадь… Ровно через час, как и договорились, Ораз-сердар и
Черкез, попив чаю и позавтракав, опять вернулись на площадь и застали там только одного байского сына. Подождали немного — не идёт никто. Час прождали — нет никого. Поехали по дворам: дома нет никого, одни женщины и дети. В течение всего дня офицеры проезжались по аулу, но так и не нашли никого. Солнце уже катилось к горам, когда они, отчаявшись, выехали на Анненковскую и поскакали к начальнику уезда…
Вербовка в черные сотни проходила и в других пригородных аулах. Но и там произошла «осечка». Ханы Геок-Тепе, Безмеина, Кеши, Карадамака и других селений тоже весь день затратили на уговоры и увещевания дехкан вступить в ряды «патриотов» и защитить ак-падишаха, но тщетно. Туркмены не выражали внешне протеста, но ни один не пришел в назначенное место.
Успех сопутствовал лишь Куколь-Яснопольскому и полицмейстеру Пересвет-Солтану. Не мудрствуя, эти господа решили привлечь на свою сторону пришлых из-за гор персиян, которых в городе было много, и подрабатывали они, в основном, на погрузке и выгрузке товаров возле караван-сарая и на базарных площадях. Пересвет-Сол-тан приказал полицейским через хозяев лавок и купцов распространить слух о том, что сам Куколь собирает амбалов, чтобы потолковать с ними о важном деле. Странное и непонятное желание начальника области насторожило персов-амбалов, однако любопытство побороло всякие сомнения и страх, и они толпами сошлись на огромную площадь текинского базара. Как только Куколь-Яснопольскому сообщили, что дело идёт на лад, он в сопровождении полицмейстера и конных полицейских приехал на «Текинку».
Собравшихся было много: они стояли, толкая друг дружку, пробиваясь вперёд, к месту, где сидел на коне, в окружении свиты начальник уезда и, казалось, сейчас этот сброд вытолкнет в ворота и начальника, и полицейских. Куколь-Яснопольский покачал головой, подумал и решил говорить прямо с лошади:
— Господа амбалы! — прогремел он, приподнявшись в седле и взмахнув над головой плёткой. — Вы наиболее сознательная публика нашего города! Вы никогда не говорите «дай», если не заработали право на это. Вы подставляете спины под мешки и ящики! Вы таскаете своими сильными руками бочки и всякое другое добро! Но есть люди, которые не таскали на своих спинах ни ящиков, ни мешков, но требуют — «дай». Дай, говорят, им вдвое больше денег! Дай им восьмичасовой рабочий день! А что можно сделать за восемь часов, господа амбалы, если и за двенадцать они делают в десять раз меньше, чем вы?! Мы ценим вашу силу и вашу сознательность, господа амбалы!
Польщенная толпа заметно заволновалась. Виданное ли дело, чтобы сам начальник уезда хвалил грузчиков! Наиболее известные на базарах амбалы, богатыри с виду — персы Реза и Мухтар, стоявшие в первом ряду, захорохорились сразу. Реза, выйдя вперёд на шаг, выпятил могучую грудь, затем сжал пальцы в кулак и, засмеявшись, проговорил:
— Начальник, клянусь, вот этим кулаком могу ишака убить!
— Экий ты хваткий! — польстил ему Куколь-Яснопольский, и ещё больше раззадорил Резу. Реза подошел к арбе, в оглоблях которой стоял ишак и, взяв животное за хвост, потянул вверх и поднял заднюю часть ишака.