На третий день восстания Нестеров приказал прицепить к паровозу четыре пассажирских вагона и ехать в Безмеин. Он сам возглавил группу, в которую вошли, кроме него, Вахнин, Метревели, Шелапутов, Андрюша Батраков и Ратх Каюмов. Надо было поднять и присоединить к восставшим Кушкинский железнодорожный батальон, работавший на участке Безмеин — Фирюза. Это была сравнительно небольшая железнодорожная ветка, которая тянулась к горам, проходила по дну Фирюзинского ущелья и заканчивалась тупиком в Фирюзе. На промежутке в двадцать верст было всего три станции: Ак-Тепе, Полустанок и Ущелье, и на них сосредоточилось более трехсот солдат, работавших, в основном, в карьере на добыче строительного камня. Большинство их были замешаны в революционных делах прошлого года, потому и сосланы «в карьер». Другие попали сюда за другие дисциплинарные провинности. А в целом это была боевая, отчаянная публика, на которую Нестеров рассчитывал особенно.
Поезд выехал из Ашхабада в десять утра. Нестеров и Метревели — в военной робе, Вахнин, Шелапутов, Андрюша и Ратх — в алых рубахах. Полчаса езды, и вот, спрыгнув с подножки вагона на перрон, агитаторы двинулись в железнодорожную роту, которая располагалась тут же, при станции.
— Братцы, в Асхабаде восстание! — закричал на весь двор Метревели.
— Товарищи, к оружию! — вторя ему, крикнул Шелапутов.
Из казармы сразу выскочило человек пять солдат и растерянно остановились, увидев алые рубахи.
— Где личный состав роты? — спросил Нестеров.
— Да на карьере все, разве не знаете? — отвечал дежурный по роте,
— Телефон есть?
— Есть, а как же.
Нестеров позвонил на станцию «Ущелье». Трубку поднял командир батальона, полковник Антипин. «Этого только и не хватало», — подумал Нестеров и торопливо попросил: «Будьте любезны, господин полковник, рядового Нижерадзе!»
— Какого еще Нижерадзе! — возмутился Антипин. — Вы думаете, с кем говорите?
К телефону подскочил Ясон Метревели, выхватил у Нестерова трубку и жалобно попросил:
— Господин полковник, душа любезни, мы с Кавказа приехал к моему сынку, Нижерадзе. Хотим видеть мою Нижерадзе.
— В двенадцать все выйдут в Ак-Тепе на обед, вот приезжайте туда, там и увидитесь, — сказал Антипин и положил трубку.
Ясон тотчас сообщил Нестерову, что самое верное — ехать в Ак-Тепе и объявить солдатам о восстании прямо в столовой.
Без четверти двенадцать поезд Нестерова прибыл в Ак-Тепе и остановился на втором пути, освободив на всякий случай центральную магистраль. После двенадцати со стороны ущелья донесся протяжный гудок и паровоз с десятком платформ, загруженных щебнем, на котором сидели солдаты, подкатил к станции. Ждать, пока солдаты пообедают, было бы глупо, и Нестеров тут же обратился к приехавшим железнодорожникам:
— Товарищи, в чем дело?! Чем объяснить ваше бездействие? Вот уже третий день солдаты асхабадского гарнизона с оружием в руках отстаивают свои права на свободу!
— Товарищи! Кровь революции зовет нас на баррикады! — прокричал Шелапутов.
— Товарищи, немедленно присоединяйтесь к асхабадцам! — выкрикнул Вахнин. К Нестерову и его группе подошел высокий, богатырского телосложения солдат и с упреком сказал:
— Почему же раньше нам не сообщили! Почему мы только на третий день узнаем?
— А вы спросите своего батальонного командира, — посоветовал Нестеров. — Пусть скажет, почему телефонная линия между Асхабадом и Безменном бездействует. Он-то, ваш полковник Антипин, давно знает о восстании! Потому и загнал весь личный состав в ущелье, подальше от греха! Товарищи, вооружайтесь немедленно и — на поезд. Солдаты асхабадского гарнизона давно ждут вас!
И тут произошло то, чего вовсе не ожидал ни Нестеров, ни кушкинцы, ни сам полковник Антипин, который пока что находился в ущелье и должен был прибыть на дрезине. На равнине появился большой отряд казаков, с поднятыми над головой шашками.
— В ружье! — не своим голосом вскричал Нестеров, мгновенно оценив обстановку. — В ружье, товарищи! — И первым побежал к казарме, где в пирамиде стояли винтовки.
Часть кушкинцев ринулась за ним, но многие, увидев скачущих казаков, кинулись за станцию, обегая вагоны и платформы.
— Не ждите, пока не перережут, как ташкентцев! — прокричал Вахнин. — Берите скорее винтовки!
Но, призывая солдат, взобравшись на платформу, он уже и сам понял, что поздно: в считанные секунды не вооружить солдат, не создать оборону. Когда конные казаки выскочили на станцию, железнодорожники уже прятались кто куда, а его товарищи и с ними Ясон Метревели вскочили на паровоз и дали полный ход в сторону Безмеина.
— Нестерова забыли! — спохватился первым Ратх.
— Иван Николаевич там остался! — повторил Андрюша. — Надо остановить паровоз.
Но где там. Цепочка конных всадников, стреляя на ходу, мчалась следом за поездом и вот-вот могла настигнуть его. Вот уже и всадники, как на ладони: почти все в офицерских погонах, с револьверами в руках. Ратх среди них разглядел Черкеза, и сердце у него обмерло от страха и жалости: нет, никогда теперь они не назовут друг друга братьями. Теперь они на всю жизнь — злейшие враги. И если сейчас офицеры догонят и остановят поезд, то Черкез застрелит Ратха.
Машинист ошалело подбрасывал в топку уголь, я беглецам удалось оторваться от преследователей. Когда выехали на прямой путь Безмеин-Асхабад, и все поняли, что казакам не догнать, Вахнин, покусывая губы, зажмурился и простонал:
— Ух, Иван, Иван… Но и мы хороши! Бросили в беде товарища! Ох, совесть моя мне не простит такого!
Остальные молчали. Все понимали, что случилось непоправимое: теперь его «разделают «под орех» эти офицерики с револьверами и казаки с шашками.
Поезд вернулся в Асхабад. Все тотчас соскочили было наземь, но бросились опять к паровозу: по перрону прямо на лошадях разъезжали казаки. И эшелон, прибывший из Ташкента, стоял на четвертом пути. Метревели, крадучись, слез и побежал к казарме. Вах-нин, Шелапутов, а глядя на них и Ратх с Андрюшей, мгновенно стащили с себя рубахи и побросали в тендер с углем.
— Сюда, в топку, пусть горят лихим пламенем! — выругался машинист. — А то за эти рубахи меня в первую очередь к стенке поставят.
— В депо, по одному, — распорядился Вахнин. — А ты, Ратх, беги к Гусеву, скажи, что Нестеров схвачен.
Обходя вагоны, все четверо ринулись в рабочую слободку и вскоре вышли на опустевшую улицу. Вахнин, Шелапутов и Андрюша свернули в сторону депо, а Ратх поспешил к кладбищу. Почти у самого дома Гусева он увидел толпу рабочих и догадался: забастовщики ушли подальше от глаз казаков. Гусев тоже был среди них, и Ратх тотчас торопливо и сбивчиво рассказал, что произошло в Ак-Тепе. Слушали его молча, не перебивая, и потому как все огорчились, узнав об участи Нестерова, Ратх понял: «Его расстреляют или отправят на каторгу в Сибирь». Тоска вдруг навалилась на Ратха. Такая жуткая тоска, что эта тихая слободская улочка, эта станция с ее черными грязными паровозами, этот город с его злыми офицерами показались ему враждебными. Он не мог представить себе, как будет жить без своего лучшего друга. И, думая о нем, смотрел на рабочих растерянными глазами: «Что же вы стоите? Надо выручать Нестерова!» Но вот они заговорили именно об этом, стали спрашивать друг друга, где он теперь: в тюрьме или еще там, в Безмеине? И о Вахнине вспомнили. Ратх тогда живо отозвался, что он с Шелапуто-вым и Андрюшей отправились в депо, поднимать рабочих, и Гусев сразу оживился:
— Дорогой сынок, что же ты раньше молчал? Если
Вячеслав живой, значит не погибнет и Нестеров. Давай беги, зови его сюда!
Рабочая слободка, с ее трехтысячным пролетарским населением, зашевелилась, загудела. Вечером и ночью только и шли разговоры о Нестерове. Рабочие послали своих разведчиков к полицейскому управлению и на безмеинскую дорогу, чтобы узнать, что с Нестеровым, Было уже темно, когда посланцы возвратились и сообщили: «Сидит в полицейском управлении. Привезли со связанными руками. Завтра — показательный суд. Но участь его решена, ибо плотники уже строят на Скобелевской площади виселицу». Собрались деповцы в железнодорожном саду, начали советоваться: как быть? К деповцам присоединились и солдаты-железнодорожники, которых привел в сад Метревели. Погорячились, поспорили, и вот уже пошли солдаты по дворам, чтобы переодеться в гражданскую одежду. Вахнин взял дело по спасению в свои руки. Сказал с яростью:
— Клянусь, братцы, умру, но Ивана вырву из лап черносотенцев!..
В тот самый час Нестеров сидел в кабинете полицмейстера и слушал обвинение. Еремеев смотрел на него, избитого, в истерзанной солдатской робе, с взлохмаченным черным чубом, с окровавленной бородой и безжалостно выговаривал:
— Главарь асхабадских социал-демократов — раз! К девизу «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» присоединил еще слово «и вооружайтесь!» — два! Непочтительно отзывался о государе — три! Объединил русскую и армянскую партии — четыре! Взял у армян на революционные нужды три тысячи рублей — пять!
Пятый пункт вызвал у Нестерова протест.
— Послушай, штабс-капитан, — сказал он устало. — Разве без этих трех тысяч мало у меня грехов против царя-батюшки? Ну, зачем ты над покойником измываешься? Ты же знаешь, что эти три тысячи армяне внесли на похороны Людвига Стабровского!
— Не знаю, не знаю, — проговорил Еремеев. — Тая ранее было записано. И прошу-с не перебивать. Прошу-с выслушать до конца. Итак, три тысячи взял — это пять. Далее… Проводил в своей квартире пропаганду среди туркмен — шесть! Поднял и возглавил восстание солдат асхабадского гарнизона — семь! Прошу-с подписать обвинительный протокол.
— Слушай, штабс-капитан, сядь и не выкаблучивай из себя дурака, — усмехнулся Нестеров. — Ну, кто же подпишет такой протокол? Тут же нет ни слова правды. Я — частный поверенный, верой и правдой служу отечеству. В силу своих возможностей защищаю пролетариев, вот и все.
— Ах вот как! — ухмыльнулся полицмейстер. — Не хочешь признаваться? Хочешь чистеньким отправиться на тот свет? Стража, ну-ка, все сюда! Ну-ка, проучите малость господина частного поверенного, чтобы не брыкался!
Полицейские грубо вытолкнули Нестерова из кабинета. В коридоре сбили с ног, принялись избивать, затем увели в камеру,
Ни днем, когда его схватили в казарме офицеры и грозили пристрелить на месте, ни вечером, когда полицмейстер упомянул «о том свете», Нестеров не думал о смерти. Почувствовал он ее ночью. Двое стражников, караулившие его, заговорили у двери тихонько, едва слышно: