«Колокол и Шар», паб служителей закона и порядка на Полицейской площади, сам на себя не походил.
В обычное время здесь было шумно, о столы стучали кружки, не смолкали песни и хохот, а чего только стоили заключаемые посетителями пари, в которые неизменно втягивались все, кто в пабе, присутствовал. Но сейчас, когда часы над стойкой только пробили шесть часов вечера, «Колокол и Шар» непривычно пустовал. Еще бы, ведь почти все констебли Тремпл-Толл как раз либо сменялись у своих тумб, либо отчитывались в Доме-с-синей-крышей, либо третировали закрывающихся лавочников.
Ничего, буквально через час обладатели синих мундиров снова набьются в паб, словно селедки в бочку. Ну а пока заведение, которое в городе шепотом называли «притоном фликов», будто застыло в меланхоличном ожидании.
На высоком стуле у стойки, обхватив задубевшими пальцами полупустую кружку эля, сидел хмурый сержант, устроивший себе поздний обед или, вернее, ранний ужин. Под стеной, завешанной газетными вырезками в рамочках, дружно храпела парочка стариков-завсегдатаев — отставные констебли не забывали при этом покуривать папиретки и лениво выдыхали колечки синего дыма. Еще трое полицейских играли в «Мокрого Пса», расхожую среди служителей закона карточную игру, и время от времени у их стола раздавалось: «Шерсть дыбом!», «Скручивай нос!» и «Трехлапый!»
Вот, пожалуй, и все, кто сейчас был в «Колоколе и Шаре», если не считать мистера Брекенрида, бывшего констебля и нынешнего хозяина заведения. Ну и еще не стоит забывать вусмерть пьяного гремлина по кличке «Пробкер», который, развалившись, устроился в своей клетке среди бутылок. Пробкера однажды притащил в «Колокол и Шар» констебль Домби, неизвестно каким чудом изловивший коротышку. Домби решил, что гремлин может зачем-то понадобиться мистеру Брекенриду: констебль слегка сел на мель и вознамерился обменять мелкого вредителя на кружку «Зайца». К удивлению самого Домби, хозяин паба принял его предложение — Брекенриду тогда показалось, что сделать из гремлина помощника, который станет суетиться за стойкой вместо него, будет очень забавно. Но пока выдрессировать Пробкера не особо удавалось: тот разве что научился пить эль, курить папиретки и тошнить через прутья клетки.
В пабе властвовала полутьма — мыть окна у мистера Брекенрида руки не доходили. Да и зачем? К нему приходят не за видом из окна… Лампы над стойкой и на столах едва теплились Негромко бубнил радиофор — по нему что-то говорили о погоде (туман, как и все последние дни), о повышении цен на почтовые марки (стоимость каждой марки повысилась на 5 пенсов) и о «Замечательном желудевом сиропе миссис Эйкель» (пальчики оближете!).
Сонливую меланхоличную атмосферу паба неожиданно прорезал совсем немелодичный свист, словно в помещении вдруг завелся стриж, и у этого стрижа в клюве застряла канцелярская скрепка. Некоторые присутствующие даже подпрыгнули на своих местах.
Мистер Брекенрид открутил вентиль на патрубке пневмопочты и извлек капсулу. Прочитав пришедшую в ней записку, он дернул за веревку колокола.
Все замерли в ожидании. Даже старики по такому случаю продрали глаза.
— Господа! — провозгласил мистер Брекенрид на весь паб. — Написал констебль Тромпер. У нас еще одна!
Подойдя к висевшей на стене за стойкой грифельной доске, он пририсовал мелом к строчке, которая начиналась с изображения сломанной дубинки, еще одну черту.
— Итого уже восемь! Очередная дубинка треснула, столкнувшись с головой какого-то проходимца! Вы знаете, что это значит: объявляется «Час Пьяниц» — всем присутствующим по кружке «Зайца» за счет заведения!
Констебли встретили его слова дружным стуком кружек по столам. И только сержант встретил новость без особого воодушевления.
Крупперт Кручинс был уже порядком навеселе, хотя правильнее будет сказать, что он был назле. С каждой новой опустошенной кружкой «Синего Зайца» сержант становился все хмурее и раздраженнее.
Перед ним лежал замусоленный и покрытый пятнами от эля выпуск «Сплетни». Как Кручинс и полагал, нового о похищениях не писали — а это значило, что курносая газетчица ничего не разведала. Что немного утешало.
Эта мерзкая девчонка грозила доставить хлопоты, в то время как сержант не мог допустить, чтобы кто-то влез в его дела — только не сейчас! И почему в «Сплетне» вдруг решили заняться пропажами?..
«Проклятье! — думал Кручинс. — Где носит этого Дилби? Сколько нужно времени, чтобы поставить девчонку на место?»
Сержант бросил взгляд на часы над стойкой, и его посетила неприятная, но весьма реалистичная догадка: зная тюфяка Дилби, не будет удивительно, если эта дрянь из газеты сама его как следует отделала…
— О чем задумались, сержант? — спросил хозяин паба, вырвав Кручинса из размышлений.
— Да так, проныры из «Сплетни» под ногами путаются.
Мистер Брекенрид с усмешкой подставил Кручинсу еще одну кружку.
— Дайте угадаю: Трилби снова что-то учудил?
— Не он.
— Хатчинс? Или Уиггинс?
— И не они. Некая Полли Трикк.
Хозяин паба пошевелил усами.
— Та самая Полли Трикк?
— Та самая?
— Статья про ламантина — это ее работа, — напомнил мистер Брекенрид. — Недавно выходила. Наши возмущались еще — и по делу: они взяли в газету девчонку! Куда катится этот город?
— Вот-вот. Еще бы какого-нибудь гуталинщика приезжего взяли бы! Позорище! Было уважаемое издание…
— Но статья про ламантина была не плоха, нужно признать.
— Согласен. Я, к слову, этого аэронавта залетного лично оштрафовал — за то, что он пришвартовал свой шар в неположенном месте. Будет знать, какие у нас тут порядки. А то, понимаешь, явился из своего этого Льотомна, никаких дозволительных бумаг не имеет, всю Саквояжню переполошил. «Путешественник», скажешь тоже! Не нравятся мне такие…
— От этих приезжих одни беды, — кивнул Брекенрид. — Баламутят воду, в истории попадают. Будь моя воля, я бы и вовсе закрыл Саквояжню, чтобы не лезли. Еще и из Льотомна. Был у нас уже тут один Человек-из-Льотомна, и чем все обернулось?
— Мигренью для почтенных людей, — согласился Кручинс. — Вы же знали, что я был одним из тех, кто отыскал украденный миллион?
— Неужели?
— Своим шлемом клянусь! Гоббин меня поставил на дело. Я лично докладывал господину управляющему банка Портеру. Отыскал денежки и вернул их «Ригсбергам». И что, думаете, получил премию? Или благодарность? Даже в газете не упомянули.
— Вот так всегда: о лучших людях ни словечка не напишут! — поддержал мистер Брекенрид. — Все дела в Саквояжне делаются натруженными руками констеблей, и хоть бы одна крыса пискнула…
Кручинс сделал глоток из кружки и вернулся к волнующей его теме.
— Еще и эта девчонка Трикк свалилась на нашу голову. Все думаю, как бы ее прижучить.
— Ну, это несложно, — усмехнулся Брекенрид, — был бы шушерник…
— А костюмчик по размеру сошьется, — закончил сержант.
Дверь паба открылась, и в помещение вошел тип в латаном пальто и настолько грязном котелке, что его будто выловили из сточной канавы.
При появлении бродяги сидевшие неподалеку констебли пробурчали что-то нелестное, а хозяин паба поморщился. Кручинс наделил его тяжелым взглядом.
— Это я позвал Шнорринга, мистер Брекенрид, — сказал сержант. — Не спешите пересчитывать ему зубы.
— А что их пересчитывать, — с досадой в голосе ответил хозяин паба, — ровно дюжина осталась после того раза, как эта мерзость попыталась стащить чужого «Зайца» со стола.
Подойдя к стойке, «мерзость» приветливо приподняла котелок и осклабилась:
— Добренький денечек, сэр.
Шнырр Шнорринг взобрался на стул рядом с Кручинсом и принялся алчно разглядывать бутылки за спиной мистера Брекенрида.
— И что в нем доброго? — буркнул сержант.
Шнырр Шнорринг усмехнулся. За день, в его понимании, произошло довольно много приятных вещей.
Утро Шнырра началось с того, что он решил позавтракать. Выбравшись из своей трубы, Шнорринг залез на крышу, где должна была стоять миска с кошачьим молоком — миссис Брюквинс подкармливала соседскую кошку… ну как подкармливала — она ненавидела эту кошку и добавляла в молоко крысиный яд, а потом все удивлялась, отчего кошка никак не издохнет. Откуда ей было знать, что молоко выпивает Шнорринг, который давно выработал к крысиному яду иммунитет.
Впрочем, на крыше Шнырра ждала неприятная встреча — он нос к носу столкнулся с другим бродягой, мистером Совински, который также нацелился на молочко.
По законам задворок и подворотен они должны были сразиться за добычу. И они подрались… хотя «подрались» — это слишком громко сказано: они решили все через расхожий в среде бродяг и детей бой на пальцах. И Шнырр честно победил… ну как честно — он незаметно уколол нестриженным ногтем мистера Совински в ладонь — тот от неожиданности ослабил хватку, и тогда Шнырр зажал его большой палец так крепко, как только мог.
Мистер Совински сдался и был вынужден удалиться несолоно или, вернее, немолоко-с-ядом хлебавши восвояси.
Позавтракав, Шнырр подкараулил у вокзала некоего приезжего господина и, выяснив, что тот впервые в Габене, очень ловко порекомендовал ему мистера Боури — «лучшего во всем городе кэбмена». Приезжему господину нужно было попасть по адресу «Чемоданная площадь, 14», который находился ровно напротив выхода из здания вокзала, но это не помешало Шнырру спровадить его кэбмену, который без зазрения совести повозит его кругами почти полчаса, после чего вернет на площадь и затребует тройную плату «за дальность».
Мистер Боури выплатил Шнырру полагавшиеся ему полфунта, и мистер Шнорринг отправился на, как он это называл, «барахольную рыбалочку» — в «Бюро пропавших вещей» в надежде что-то оттуда умыкнуть
И пусть миссис Греннобиль ничего ему не дала, в итоге он придумал, как к ней подступиться — нужно только отыскать подходящую «бабушку», которая потеряла на вокзале свой клатч с многообещающим содержимым. В общем, все складывалось как нельзя хорошо. А потом еще и подвернулась работенка от сержанта Кручинса. Так что день, можно сказать, уже удался. И это не считая различных мелких приятностей, которые злорадный и злокозненный Шнырр Шнорринг наблюдал в городе. Их он тут же и озвучил:
— Буквально только что видел, как дворник отлупил одного из уличных мальчишек — тот ревел и вопил на всю улицу. Лучшая музыка! Вы ведь тоже обожаете, когда лупят детей, верно, сэр?
— Не без этого.
— А еще прямо на моих глазах одного джентльмена обдало грязью из-под колес кэба, — продолжил Шнырр. — Сколько ругани было… А потом его еще и собака укусила, представляете? Но самое забавное — это горшок.
— Горшок?
— Да, с цветком. Свалился на голову какой-то дамочке с какого-то окна. Прямо по макушке ее стукнул. Она шлепнулась на тротуар, смешно растопырив руки.
Сержант сделал глоток из кружки и проворчал:
— И что, рядом не оказалось ни одного болвана-констебля, который бы ее спас и потом до конца жизни был вынужден терпеть эту грымзу?
— Нет, грымзу увезли в лечебницу.
— Какая жалость…
— Мистер Брекенрид, плесните наперсток «Зайца»! — попросил Шнырр Шнорринг.
Хозяин паба наделил его презрительным взглядом.
— Наливаем только полицейским.
— Но я почти… почти полицейский!
— Еще чего! — буркнул мистер Брекенрид и принялся протирать тряпкой стойку.
Губы Шнырра зашевелились в беззвучной ругани. Озвученную ругань он себе здесь позволить не рисковал.
— Что узнал, Шнорринг? — спросил сержант.
— О, я много чего узнал, сэр… Хотя для этого и пришлось попотеть.
— Давай только без потения — от тебя и так смердит, как от подвальной крысы.
Шнырр Шнорринг кивнул и перешел к делу:
— Карлик, о котором вы говорили, сэр. Он и правда встречался кое с кем.
— С кем? Не томи!
— К нему в харчевню приходила дамочка. Миленькая и стройненькая. Вся такая в черном, похожая на траурную кошку, — в старомодной шляпке-клош и длинных бархатных перчатках. При ней был большой медный клаксон, а еще она курила папиретку на мундштуке.
Сержант Кручинс поморщился. Ему мучительно захотелось сплюнуть на пол, но он подумал, что мистер Брекенрид подобного не оценит, и с трудом себя сдержал.
— Подведенные сажей глаза, мушка над верхней губой и красный клоунский нос? — уточнил сержант.
Шнырр выпучил глаза.
— Вы ее знаете?
— О, еще бы. Это Шарлотта из банды уличных клоунов «Тупицы Бромбеля», впрочем, сами они зовут себя труппой. Труппа, тоже мне… Эта прохвостка и ее приятели частенько гостят в камере на Полицейской площади. И о чем карлик сплетничал с этой мерзкой клоунессой?
— Я слышал не все. Вот если бы вы мне дали немного денежек на слуховой рожок…
— Шнорринг, не выводи меня из себя! — Сержант стукнул кулаком по стойке, и его собеседник едва не свалился со своего стула.
Шнырр тут же прекратил все попытки набить себе цену и выжать из сержанта хотя бы пару лишних пенсов. Схватив собственную задрожавшую челюсть пальцами и тем самым уняв тряску, он сказал:
— Они говорили о каком-то «дельце». Дамочка требовала больше денег. Она твердила, что Бетти Грю запросто может пережевать их и выплюнуть и за те жалкие крохи, что карлик платит, никто с ним связываться не станет.
— Бетти Грю… — задумчиво проговорил сержант. — Клоун с Семафорной площади…
Шнырр потарабанил пальцами по стойке и пожевал сухими потрескавшимися губами.
— Еще один клоун? Что ж это делается-то, сэр?
Кручинс с задумчивым видом уставился в свою кружку.
— Разборки между бандами, возможно, — предположил он, рассуждая больше сам с собой, чем отвечая Шноррингу. — Думаю, коротышка нанял Тупиц, чтобы устранить конкурента.
— А кто он, этот карлик? Не припомню его прежде в Саквояжне, хотя я думал, что всех здесь знаю…
— Шарлотту из Тупиц ты между тем не узнал, — резко ответил сержант Кручинс. — А карлик… он здесь недавно. Прибыл всего неделю назад. Подозревается в похищениях.
— А-а, я слыхал что-то такое. Повар Подрик с вокзала исчез и еще несколько других. Это ведь о них речь?
Сержант пристально глянул на бродягу.
— Что тебе об этом известно?
— Да так, ничего особенного. Просто слышал кое-что — кэбмены болтают разное. Думаете, за похищениями стоит карлик этот приезжий? И что это клоуны забирают людей?
— Есть такая вероятность.
— А почему вы вообще подумали на карлика? Он оставил какие-то карличьи улики?
Кручинс отхлебнул эля, вытер посиневшие усы перчаткой и нехотя сказал:
— Мы всегда проверяем различных типов, которые прибывают в город. Бэнкс и Хоппер с вокзала сообщают в Дом-с-синей-крышей обо всех особо подозрительных приезжих. Карлик заявился в Габен накануне первого исчезновения. Это очень подозрительно. А еще его видели возле дома одной из жертв.
— Почему он похищает… ну, тех, кто пропал? Что карлику от них нужно? И как с этим связан клоун Бетти Грю?
— Шнырр, не шнырь! — рявкнул сержант, по привычке схватив рукоятку дубинки. — Что-то ты разлюбопытствовался. Не забывайся!
Шнорринг вжал голову в плечи, но дубинка сержанта осталась висеть на поясе, и он чуть осмелел.
— Гм… вы правы, сэр. Уже убрал нос. А что с моим… кхе-кхе… вознагражденьицем за услуги высшего сорта?
— Это ты, конечно, загнул: про высший сорт. Тухловатая работенка на самом-то деле.
— Ну-у-у, сэ-э-эр… — заныл Шнорринг.
Сержант Кручинс смилостивился:
— Сегодня карман дырявый — жалованье выдают завтра. Утром заглянешь в Дом-с-синей-крышей, я велю дежурному констеблю передать тебе твое «вознагражденьице».
Крупперт Кручинс сделал очередной глоток из кружки, поморщился и выплюнул все обратно — осадок «Синего Зайца» был на редкость мерзким.
— Вы будете допивать, сэр? — Шнырр Шнорринг алчуще уставился на кружку.
— Забирай, — буркнул сержант и, повернувшись к трактирщику, сказал: — Мистер Брекенрид, на мой счет! Утром расплачусь.
Шнырр Шнорринг между тем схватил кружку и с жадностью приложился к ней. Допив все, что там было, он вытер губы рукавом, приглушенно рыгнул и даже причмокнул от удовольствия.
Небольшой ржавый пароход с гнутыми дырявыми трубами и расхлябанными гребными колесами, рассекая черную воду канала Брилли-Моу, приблизился к мосту, замедлил ход и прислонился бортом к бочкам отбойников.
— Эй, Чешуя, не забудь вернуться за мной через два часа! — воскликнул щуплый тип в длинном пальто и коричневом котелке. Из-за темно-синей повязки, скрывающей нижнюю часть его лица, голос звучал приглушенно.
Стоявший за штурвалом старик в мятой фуражке и точно такой же, как и у типа в котелке, повязке, махнул рукой.
— Больно ты мне нужен, Пенс, — проворчал он, но упомянутый Пенс этого не услышал. Он ловко перебрался с палубы на скоб-трап опоры моста, тянущийся от водной глади канала вверх, и покарабкался по ржавым ступеням.
Пароход отошел и продолжил путь в сторону Керосинной заводи и вскоре исчез в тумане.
Пенс между тем забрался на самый верх. Под мостом, среди свай и балок, виднелся квадратный люк, рядом с ним торчал рычаг. Обладатель синей повязки дернул его, давая сигнал хозяину заведения, и вскоре крышка люка поднялась.
Типа в котелка сразу же окутало выползшее через проем дымное облако, но он быстро преодолел последние скобы-ступени и выбрался в общем зале харчевни. Крышка люка за ним опустилась.
«Подметка Труффо» была весьма примечательным местом. Ветхий трехэтажный домишко, сотрясающийся всякий раз, как мимо по мосту шел трамвай, нависал над каналом, и многие в Саквояжне делали ставки, когда же эта развалюха наконец свалится вниз.
В харчевне всегда было не протолкнуться: за пошарпаными круглыми столами, скрючившись, сидели рабочие с канала и местные пьяньчужки, приросшие к шатким стульям и неделями не сдвигающиеся с места, порой заглядывали члены различных уличных банд. Собственно, один из них как раз в «Подметку Труффо» и заглянул.
Оглядев общий зал, Пенс увидел знакомую фигуру за столиком у окна, и размашистым шагом двинулся к ней.
— Кого я вижу?! — усмехнулся он, подойдя и опустив платок на шею. — Да это же сам Берни Догвилль! Что, Мамаша выпустила своего любимчика из-под юбки? Поговаривают, вы там все прикованы цепями к ее лодыжкам, чтоб не разбегались.
Короткостриженный громила с приплюснутым носом и длинным шрамом-улыбкой, тянущимся из левого уголка рта до самого уха, поднялся со стула, упер мохнатые кулачищи в стол и, языком засунув почти докуренную папиретку в рот, прожевал ее. Шумно проглотив папиретку, он пробурчал, исподлобья глядя на дерзкого обладателя синей повязки:
— Ржавый Пенс… давно не виделись. Что, твой босс уже зализал раны после той встречи на Носатом мосту? Помнится, мы вам тогда недурного перцу всыпали.
Пенс прищурился. В его блеклых глазах блеснула ярость. Он потянулся в карман пальто.
Берни Догвилль не шелохнулся.
Пенс достал из кармана засаленную колоду карт.
— Сыграем?
Кивнув члену конкурирующей банды на пустующий стул, Догвилль уселся за стол.
Пенс принял приглашение и крикнул хозяину харчевни:
— Эй, Труффо! Подметку-бифштекс — и лучка не жалей! И две кружки «Угля»!
— Будет исполнено, мистер Пенс! — отозвался трактирщик.
Ржавый Пенс стянул с головы котелок и принялся тасовать карты.
— Во что? В «Семь ворон?» Или в «Крота»?
— В «Крота», — ответил Берни Догвилль, подкуривая очередную папиретку. — В него у тебя не выйдет шулерить.
— Что?! — деланно возмутился Пенс. — Люди Меррика не жульничают.
— Смешная шутка. Ты так же не жульничаешь, как и его жирное сиятельство судья Сомм. Раздавай…
Пенс хмыкнул:
— Думаешь, Сомм будет мухлевать?
— Само собой. Хотя это ведь бридж — игра зануд и скупердяев: в нее даже двухдневный мертвяк выиграет.
— Лучше и не скажешь.
Началась партия. Оба бандита погрузились в нее с головой, и это уж точно был не скучный бридж, в который играли в основном экономки, престарелые дамы из миленьких пряничных коттеджей в Сонн да судьи. Страсти кипели нешуточные: Пенс то и дело ругался в нос, а Догвилль пару раз хватался за нож и время от времени громыхал по столу кулаком — треклятый Крот все ускользал от игроков.
Принесли заказ.
Стукнули кружки:
— За Мамашу Догвилль!
— За мистера Меррика!
Бандиты выпили и вернулись к картам.
Время шло, кружки опустели, бифштекс был съеден, а Крот все не отыскивался.
— Глубоко зарылся, — ворчал Берни Догвилль.
— Ничего, я его отыщу, — с энтузиазмом отвечал Пенс. — Нужно только «лопату» собрать.
— Он точно есть в колоде? — с подозрением спросил громила.
— А как без него? Валет желудей, как-никак. Весомая карта.
— И где ж он тогда?
— Ставлю пятифунтовик, что он в следующей десятке карт.
— Ну ты и хлыщ, Пенс! Думаешь меня нагреть? Тут всего-то карт десять и осталось. Вот я ставлю на то, что эта подлая тварюка будет в последней. Один к десяти. Что скажешь?
Ржавый Пенс не ответил. Он вдруг принюхался. После чего неожиданно сгреб все карты со стола.
— Ты чего творишь?! — разъяренно рявкнул Берни. — Мы ж не доиграли!
Пенс выхватил оставшиеся карты из руки Догвилля и спрятал колоду в карман.
— Запахло «Моржом», — прошептал он, бросив многозначительный взгляд на дверь харчевни.
Догвилль подобрался и втянул носом воздух. Его кустистые черные брови сложились в линию.
— Уверен?
— О, еще бы.
«Морж» — крайне зловонный сорт табака, который курили по большей части лишь флики. «Запахло “Моржом”» на языке изнанки Габена значило, что поблизости полиция и самое время «натирать башмаки».
Швырнув на стол несколько мятых фунтовых бумажек, Ржавый Пенс и Берни Догвилль поднялись и надели котелки. Ржавый натянул синий платок на нос, и они двинулись к люку.
Вскоре бандиты скрылись на лестнице…
Нос Пенса не обманул. Не прошло и минуты после того, как они с Догвиллем покинули заведение, как раздался грохот, дверь вылетела, и все здание харчевни на мосту вздрогнуло.
В «Подметку Труффо» ворвались четверо полицейских — трое констеблей-громил под предводительством толстого усатого сержанта.
Завсегдатаи вскочили на ноги и бросились врассыпную. Даже те, у кого не было ног — Счастливчик из банды нищих слепого Бэзила попытался было прошмыгнуть мимо полицейских на своей плоской тележке-каталке, но один из бравых служителей закона пнул его башмаком, и Счастливчик перевернулся. Колесики на каталке продолжали крутиться, калека завыл.
Зазвенели бутылки, на пол упала задетая кем-то миска с супом. По заплеванным доскам поползло то, что прежде в нем плавало.
— Где он?! — заревел сержант Кручинс, протопав к стойке. — Подать его мне немедленно! Полиция требует!
Хозяин заведения, обладатель морщинистого, нависающего тяжелыми складками лба и кожи цвета ржавчины отшатнулся и стукнулся спиной о полки. Зазвенели бутылки.
— Мне повторить вопрос? — рявкнул Кручинс. — Глухота одолела?
Сержант обернулся к подчиненным:
— Ищите его, парни. Этот крысеныш где-то здесь.
Разделившись, констебли бросились на поиски. Один ринулся к двери кухни, другой — к узкой деревянной лесенке, ведущей на верхние этажи: там располагались комнатки, в которых за небольшую плату клопились те, кто не мог позволить себе местечко получше.
Последний констебль встал в дверях «Подметки», чтобы никто не проскользнул.
— Что вы себе позволяете?! — воскликнул перепуганный мистер Труффо. — Что вам нужно?!
Кручинс пожевал губами, отчего его подкрученные рыжеватые усы заходили ходуном.
— Нам сообщили, что в этой дыре творится непотребство, — сказал он. — Здесь видели разыскиваемых полицией клоунов из труппы мерзавца Бромбеля.
— Я н-не… н-ничего…
Сержант перекривил хозяина харчевни:
— Бебебебе… бубубу…
— Это произвол! — завопил мистер Труффо. — Я плачу сержанту Гоббину! Буквально вчера сюда приходил констебль Пайпс за недельной платой.
— За незаконную деятельность в виде различных преступлений ты тоже платишь сержанту Гоббину?
Хозяин харчевни отчаянно закивал.
Кручинс почувствовал себя болваном: и то правда, ведь Гоббину частенько платят, чтобы он закрывал глаза на то, что проворачивают местные, с позволения сказать, «занятые люди».
— Но уж навряд ли ты платишь налог на похищения, не так ли? Где бы ты нашел столько денег.
То, что у полиции можно было получить дозволение на что угодно, вплоть до похищения, знали в Саквояжном районе многие. Впрочем, мало кто мог себе позволить подобное недешевое удовольствие. Разумеется, чаще всего различные маньяки, сектанты, ищущие материал для жертвоприношений, или простые бандиты, похищающие кого-то ради выкупа, не особо обременяли себя оформлением бумаг и оплатой, отчего спрос с них был двойным.
Мистер Труффо воскликнул:
— Я не имею отношения к похищениям!
— Зато твой кузен-недомерок имеет.
— Теофилиус? Но он ведь только приехал в Габен. Еще и недели не прошло…
Сержант злобно зыркнул на трактирщика.
— И недели не прошло с первого похищения.
К Кручинсу подошел один из его констеблей.
— Его нигде нет, сэр. Карлик не обнаружен.
Сержант кивнул на трактирщика, и констебль, зайдя за стойку, схватил бедолагу за ворот рубахи и приподнял, оторвав его от пола.
— Говори, где он! — прорычал Кручинс. — Иначе пожалеешь.
— Я н-не знаю! Не знаю!
— Уинегри, освежи память нашему другу!
Констебль подтащил трактирщика к большому круглому окну, распахнул створки и вытащил бедолагу наружу.
Трактирщик заверещал и замахал руками.
Сержант рассмеялся — так нелепо тот выглядел.
— Говори, в какую нору запрятался твой кузен, иначе бултыхнешься в канал. А водичка, поговаривают, холодная. Ну и падать высоковато…
— Я скажу… скажу!.. Только в канал не бросайте!
Констебль Уинегри затащил Труффо обратно и, положив тяжелую ладонь ему на плечо, придавил трактирщика почти к самому полу.
— Я слушаю, — сказал Кручинс.
— Теофилиуса здесь нет, — затараторил Труффо. — Он ушел два часа назад — у него дело в городе.
— Где именно? И что за дело?
— Семафорная площадь… Это все, что я знаю. Он не сказал, что за дело. Своими портками клянусь!
Сержант хмыкнул. Этого было достаточно: он получил, что хотел.
— Портки свои вонючие оставь себе, — Кручинс демонстративно зажал нос пальцами, — и сменить их не забудь — а то некрасиво выйдет, когда вы с кузеном рядышком повиснете на пеньковых воротниках в Хайд в грязных портках.
Трактирщик заскулил:
— Я ничего не сделал! Это все Теофилиус! Я не знал, что он в похищениях замешан!
— Об этом господину Сомму расскажешь — и надейся, что он будет в хорошем расположении духа: бридж — такая непредсказуемая игра. — Кручинс повернулся к констеблям. — Парни, на выход. Мы здесь закончили.
— А с этим мистером Вонючие Портки что? — спросил Уинегри.
— После им займемся — нас ждет рыбка покрупнее. Хотя… — сержант задумался, — это ведь карлик, так что, наверное, все же помельче. Но зато позубастее. Вперед, парни, нас ждет одна глупая пиранья, заплывшая не в тот пруд.
Убийство.
Оно мгновенно меняет все. Особенно, если в нем обвиняют тебя саму.
Полли знала, что времени почти не осталось. Скоро все в этом городе будут считать, что Зубная Фея убила доктора Барроу. И на обычную медлительность служителей закона сейчас рассчитывать не стоило: они все время ищут повод выставить ее обычной преступницей, а тут она сама дала им превосходную возможность.
После больницы, вновь став собой, Полли первым делом отправилась в редакцию.
Печатный зал пустовал. Все репортеры сейчас были в джентльменском клубе «Лаймгроу», где вскоре должна была состояться пресловутая партия в бридж, и лишь у окна возле батареи раструбов пневмопочты сидела парочка пересыльщиков.
Изобразив взбудораженность и взволнованность, Полли поспешно приблизилась к ним и затараторила, что, мол, Бенни Трилби ожидает важные сведения из Больницы Странных Болезней и из Дома-с-синей-крышей. Она сообщила, что в больнице произошло убийство и что мистер Трилби уже занимается этим делом, а посему все, что придет в редакцию в связи с этим, следует сразу же пересылать ему по адресу «Чемоданная площадь, 8. На почтовый ящик 34-15-гп» (это был ее личный почтовый ящик в Паровозном ведомстве).
Пересыльщики отвесили ей парочку скабрезных шуток, но пообещали исполнить все в точности. Ну а Полли, выиграв таким образом немного времени, снова отправилась в город. Она должна найти убийцу как можно скорее!
Отчаянно надеясь, что Джон Дилби разузнает все по поводу подков, она меж тем продолжила следовать по ниточке пилюль от цирковой лихорадки.
Обладатель последнего имени из списка тех, кто покупал «Тингельтангель», обретался на задворках Саквояжного района.
Семафорная площадь, напоминающая комодный ящик, больше походила на большой двор, чем на уважающую себя площадь. И хоть на ней размещались кольцо трамвайной ветки и станция, трамваи сюда давно не заглядывали, а рельсы скрывались под толстым слоем грязи, опавших листьев и обрывков газет. Афишная тумба неподалеку от «Меблированных комнат мадам Ши» выглядела, как престарелая оборванка: ни одного названия на побуревших от времени и непогоды афишах прочитать было решительно невозможно. У стен домов громоздились кучи золы и экипажные колеса с гнутыми ржавыми спицами.
Место, которое искала Полли, обнаружилось быстро. У входа в глухой переулок, прислонившись к стене дома, стоял большой, слегка покосившийся темно-красный фургон. Из трубы лениво полз дым…
Полли боялась, что опоздала и последний из списка уже или похищен, или и того хуже. Если, конечно, он сам не причастен к имевшим место похищениям.
Полли подошла к двери. Над притолокой висела составленная из кривых ржавых букв вывеска:«БЕТТИ ГРЮ» — ниже, на самой двери, располагалась потрескавшаяся маска с красным клоунским носом.
Полли поежилась: клоунов она не любила еще с детства. Однажды мама забыла ее на карнавале «Шпигельтодд». Пара тамошних злобных клоунов решила подшутить над ней: нацепив жуткие накладные пасти, они гонялись за ней по всему цирку, пока не загнали ее на колесо обозрения. Они стояли внизу, потешаясь над перепуганной плачущей девочкой, и всякий раз, как ее сиденье оказывалось рядом с ними, швыряли в нее жонглерскими мячиками. И все это продолжалось до тех пор, пока мадам Барбуда, бородатая женщина, не взгрела их как следует, увидев, чем они занимаются.
Потом Полли очень долго снились кошмары, в которых она снова оказывалась на колесе обозрения, вот только клоунов там было не двое, а десятки: они толпились внизу, сидели на всех креслах колеса…
Полли уже давно была не девочкой и понимала, что по большей части клоуны — это жалкие, глубоко несчастные личности, и все же, стуча в дверь фургончика Бетти Грю, она почувствовала, как где-то в глубине души все склеивается, словно от сладкой ваты.
Надежды на то, что клоун Бетти Грю окажется добродушным, приятным малым, развеялись мгновенно, когда из-за двери раздалось грубое:
— Чего надобно?
Голос напоминал скрипучую дверь, которую кто-то раз за разом намеренно открывает и закрывает, чтобы издать как можно более омерзительный звук.
— Мистер Грю?
— В Габене что, объявили день дурацких ответов на дурацкие вопросы? — проворчали из фургончика. — Меня не оповещали. Не знал, что мое имя — это ответ на вопрос «Чего надобно». Хотя…
Повисла тишина. Видимо, клоун вдруг понял, что ответ был именно таким, каким и нужно. Должно быть, гостье именно этого и надобно — мистера Грю.
И тут клоунская маска на двери шевельнулась и со скрежетом выдвинулась вперед на длинной гармошечной шее. В черневших до того прорезях появились глаза. Лишь упрямство и внезапно поднявшийся в душе гнев не позволили Полли отшатнуться.
— Представления умопомрачительного и квазивосхитительного Бетти Грю проходят раз в три дня, — сообщила маска. — Следующее послезавтра.
— Мистер Грю, я из газеты и…
Гармошечная шея резко сложилась, и маска стукнулась о дверь. Глаза исчезли из прорезей.
— Разговор закончен!
Полли ожидала подобное развитие событий. Многие в Тремпл-Толл воспринимали газетчиков, как старых знакомых или соседей, которые всегда где-то поблизости и с которыми можно задушевно поболтать, но еще больше было тех, кто считал (и не без причины), что — они настырные проходимцы, которые только и ждут, чтобы вызнать все ваши секреты, а потом извратить их в своих заметках.
Полли подготовилась.
— Я принесла вам кое-что.
— Ничего не требуется, если это не подарок!
— Вам понравится!
Клоунская маска снова ожила. В блеснувших глазах проявились любопытство и алчность.
— Показывай!
Полли достала из сумки зеленоватую бутылку, на этикетке которой было выведено:«Серпентинн».
Из-за двери раздался отчетливый звук сглатывания слюны.
— Положи в почтовый ящик, — велели из фургончика.
— Еще чего! — воскликнула Полли. — У меня к вам дело, мистер Грю: вы и правда рассчитывали, что я отдам вам бутылку просто так?
— Утоми-ми-мительно! Ла-а-адно!
Глаза исчезли, а затем дверь распахнулась.
Бетти Грю вполне соответствовал своему голосу. Грузный и отталкивающий, в полосатом серо-сером клоунском комбинезоне, покрытом бурыми пятнами, и потертом фраке, в петлице которого вместо розы-бутоньерки сидела зубастая мухоловка. Из-за большой красной бабочки создавалось ощущение, что у клоуна перерезано горло.
Лицо Бетти Грю было не лучше его костюма: широкое, с вислыми щеками и глубоко посаженными, тонущими в черных кругах глазами. Три застарелых шрама над верхней губой не смог скрыть даже грим. Красный резиновый нос непрестанно ходил ходуном, а зубы… это была не улыбка — Бетти Грю словно пытался сжевать нижнюю губу, и кривой полумесяц его верхних зубов сильно выдавался вперед.
Клоун выхватил из руки Полли бутылку и, не сказав ни слова, скрылся в фургончике. Дверь осталась открытой, и мисс Трикк восприняла это, как своеобразное приглашение.
Первым, что встретило Полли в жилище клоуна, был запах: дохлятина, гниль и плесень. Повсюду валялись фантики от конфет, куда ни кинь взгляд, стояли пустые бутылки из-под желудевой и каштановой настоек. Керосиновая лампа с закопченным плафоном едва давала свет, но его хватило, чтобы Полли разобрала продавленную пружинную кровать, небольшой гардероб, пару картин, на которых были изображены слоны на шаре, и чадящую печку — больше дыма проникало внутрь фургона через прорехи в трубе, чем выходило на улицу. У покосившегося гардероба стоял большой деревянный молоток.
Клоун уселся на трехногий стул, надсадно заскрипевший под его тушей, и встряхнул бутылку, взболтав как следует ее содержимое.
Полли ожидала, что Бетти Грю поищет штопор, но тот, судя по всему, ему был без надобности.
Клоун высунул длинный синеватый язык и, поднеся горлышко ко рту, каким-то невероятным образом стремительно вытащил языком пробку!
Полли не сдержала удивленное «Ох!»
Бетти Грю между тем приложился к бутылке и не выпускал горлышко изо рта, пока не осушил ее содержимое на половину.
— Фу-марфу! — скривился он, уставившись на Полли. — Гадость! Могла бы и что-то получше принести! Ну, чего еще взять от дурацкой газетной девчонки! Надеюсь, тебя посадят в чулан и лишат сладкого!
— Вы не очень-то добрый клоун, — проворчала Полли.
— Что? Я еще очень добрый, вообще-то. И сама любезность. Ведь я сейчас в своем Добром костюме. Вот если бы я надел Злобный костюм…
Полли поймала себя на том, что не может представить степень гадостности этого типа, если тот наденет Злобный костюм, учитывая, что и в Добром он был явно не тем, с кем захочется мило поболтать, обсудить погоду, последние новости или возмутительный рост цен на пирожки с рыбой.
— Мистер Грю, меня привело к вам важное дело, — начала Полли, не дожидаясь, пока клоун предложит ей стул, — да и по правде ей крайне не хотелось прикасаться хоть к чему-то в этом отвратном месте.
— Стараюсь не связываться с важными делами, — сообщил клоун.
— Даже если они касаются вас?
— Особенно, если они касаются меня!
Полли открыла блокнот и направила на страничку карандашик.
— Мистер Грю, я здесь из-за пропаж людей в Тремпл-Толл. Думаю, вы читали в газетах.
Клоун фыркнул.
— Фу-марфу! Я не читаю газеты! Там все вранье и вообще не смешно!
— Дело серьезное. Похищено пять человек и один убит.
— Рутина!
Полли замолчала и выжидающе поглядела на клоуна, ожидая, что его любопытство пересилит и он попросит деталей. Но ждала она напрасно.
— Все похищенные и несчастный, который был убит, — бывшие циркачи.
Клоун растянул губы в усмешке и расхохотался.
— Это чушь! Бывших циркачей не бывает. Бывают циркачи без цирка, и только. Даже болваны, которые считают, что давно оставил циркачество, лгут сами себе, как толстуха, клятвенно уверяющая свое чувство вины, что эта конфета, мол, последняя!
— И тем не менее. Я назову вам несколько имен, а вы скажете, знакомы ли они вам. — Полли глянула в блокнот. — Невероятный Бабул, Куртуазная Кло, Левиртуознуый Левиттус, Гуттаперчивый Тоффини, Воздушная Дива Вивиан…
Клоун рассмеялся.
— О, какие мерзкие имена, прямо как на подбор!
— Они вам знакомы?
— Ну разумеется! Половину я сам придумал. Старая добрая труппа…
Полли застрочила в блокноте.
— Значит, все пропавшие состояли в одной труппе? И вы тоже?
— Эй, полегче с оскорблениями! — Бетти Грю одним глотком допил вино и отшвырнул бутылку в сторону: пролетев половину фургончика, она перевернулась в воздухе и аккуратненько встала среди прочих пустых бутылок на откидном столике. — Состоял, тоже мне! Я ею командовал!
— Прошу прощения.
— Ты сказала, что кто-то убит. Только бы не Гуттаперчивый — он мне нравился. Пусть это будет Левиттус, никогда его не любил: посредственный жонглеришка и ужасный поваришка. Скажи, что это был Левиттус!
— Не могу. Потому, что это был Фантасмагоричный Фокарио, фокусник.
Клоун задрал голову, и из его глаз вверх прыснули фонтаны слез. Он взвыл:
— О, Фокарио! На кого ж ты нас покинул?! Как же мы без тебя?!
Полли поморщилась. Ей было совсем не смешно.
— Мистер Грю!
Клон прекратил лить искусственные слезы и, опустив голову, потянул из кармана платок. Платок казался бесконечным… В итоге, вытащив из кармана целую простыню, Бетти Грю уголком промокнул глаза.
— Фокарио был хорошим, а как он распиливал женщин! Просто загляденье: полтела в одной стороне, а полтела — в другой. Не всегда, правда, ему удавалось соединить их обратно, но кто же обращает внимание на такие мелочи. Фокарио любил резать людей — не зря, когда мы покинули цирк, он устроился в Душегубку Придурочных Недугов.
— Больницу Странных Болезней, — машинально исправила Полли. — Вы работали в цирке?
Бетти Грю достал из кармана небольшую табличку с надписью «Глупость!»
— Что? Глупость?
Бетти Грю поджал губы.
— Фу-марфу! Не то!
После чего достал другую табличку. На ней было написано: «Ностальгия».
— О, цирк… — начал он, облизнувшись. — Какое же это было мерзеннейшее и тошнотворнейшее местечко. Я его обожал. «Цирк мадам Д.Оже» в Фли. Гнусные, отвратные деньки… Лучшее время! Ах, какие мы творили глупости: зрители уходили с вздыбленными волосами и вывихнутыми от смеха челюстями… — подумав, он добавил: — и с мокрыми штанами. Обмочиться от смеха — что может быть лучше. Погоди, девочка, я тебя сейчас ка-ак рассмешу!
— Прошу вас, воздержитесь!
Бетти Грю сложил руки рупором и, имитируя станционного диспетчера, пророкотал:
— Зануда! Внимание! В вагоне обнаружена зануда! Вышвырнуть зануду из вагона!
Полли глянула на клоуна тяжелым взглядом, и он вернулся к ностальгии.
— Эх, старые времена… кого бы прирезать, чтобы они вернулись… Шутка. Мы развлекали и развлекались. И все было так здорово! А потом карга-хозяйка цирка задумала всем насолить, наперчить и плюнуть в суп — она решила себя прикончить и прыгнула из-под купола, прямо на манеж. Кто бы мог подумать, что она выкинет такой фортель! Был ли я удивлен? Я был удивлен! Но радовались мы недолго: в цирк заявились мрачняки с площади Неми-Дрё: они сказали, что мадам была вся в долгах и заложила цирк. Ты представляешь? Вот ведь дохлая дрянь! Главный банковский мрачник… как там его звали? Шатц? Фатц?.. сказал, что мадам Д.Оже пару дней назад прислали уведомление о том, что ее включили в Грабий список. Неудивительно, что она решила состроить птичку! И что было дальше? Цирк опечатали, а нас всех вышвырнули! Прямо под дождь! Прямо под пронизывающий ветер! Мы едва успели схватить пожитки! Ублюдки! Это был наш цирк! Наш дом! В общем, так мы стали не просто сиротами без нашей мамочки, но еще и бездомными! Мне, конечно же, пришлось хуже прочих. Клоун без цирка, как судья без парика… — подумав, он добавил: — и без панталон! Ты знаешь, кто такой Бетти Грю, девочка?
— Видимо, лысый голозадый судья, — предположила Полли.
Клоун расхохотался.
— Ха-ха-ха-трихаха, если бы я куда-то не задевал свой клоунский пистолет для шуток, я бы пальнул: «Бам»! Хотя ладно, у меня все равно патроны кончились.
Полли достала из кармана пальто картонные кругляши, найденные у пропавших.
— Полагаю, вы знаете, что это такое.
— О, цирковые метки!
— Для чего они нужны?
Клоун обнажил два ряда кривых желтых зубов и сказал:
— Всем, кто состоял в труппе, изредка приходит такая метка. Она — как та, черная, но значит не «приговор», а «общий сбор». Мы иногда собираемся, вспоминаем старые времена. Жуем прошлое, заливаем его настоящим…
— Когда вы собирались в последний раз?
— Давно… неделю назад.
Полли нахмурилась.
— Члены труппы начали пропадать ровно неделю назад. Что произошло на вашей встрече?
— Самая скучная встреча из всех. — Толстый клоун со второй попытки закинул ногу на ногу и почесал зад. — Ничего не было. Все ныли, как им безрадостно живется — еще бы, ведь из всех только я один не превратился в унылого котелочника.
— Кто был на встрече?
— Я.
— И?..
— Ну и прочие.
— Кто еще состоял в труппе? Из тех, кто покинул цирк после того, как его забрал банк?
— Все униформисты пошли на войну, где их и прибили, пришили и вздернули. Остальные разбрелись по городу. Господин Фармалетто, наш старый шпрехшталмейстер, поступил на службу в аэро-Ведомстве — у него всегда превосходно выходило управлять цирковыми номерами, и с дирижаблями на станции он управлялся не хуже. Какие у него были усищи! Именно они его и подвели. Около десяти лет назад он отправился в цирюльню, задержался там допоздна и по дороге домой сгинул в туманном шквале. Его изломанное тело нашли под мостом Сирот. Еще были Пламенеющие Шапеллини, чета цирковых огневиков, — они сгорели в пожаре много лет назад: не стоило им учить своего сыночка играть со спичками. Ну а прочие… их ты уже перечислила.
— Как думаете, кто мог желать зла труппе?
— Разочарованные зрители?
— Навряд ли. Подумайте, может, вы кого-то оскорбили?
— Вздор! Мы очень добродушные и приятные личности.
Полли никак не отреагировала на эту очевидную ложь.
— В домах, из которых были похищены члены вашей бывшей труппы, — сказала она, — похититель оставлял «визитную карточку»: подкову.
Клоун изменился в лице.
— Я так понимаю, вы знаете, о чем и о ком идет речь. Вы знаете похитителя. Кто это, мистер Грю?
— Кое-кто из прошлого. Неважно!
— Это очень важно. Кто-то охотится на труппу мадам Д.Оже. Вы и сами в опасности!
— Опасность — мое второе имя.
— Вас зовут Бетти Опасность Грю?
Клоун вскочил со стула, метнулся к сундуку и, повозившись в нем, достал жердь с рукой в белой перчатке на конце. После чего сложил пальцы искусственной руки и указал ею на дверь.
— Я устал! Реприза пшик! Добро пожаловать отсюда!
— Но мне нужно знать! — возмутилась Полли. — Расскажите, кто стоит за похищениями? Кто убил вашего фокусника?
— Ничего не знаю. Память отшибло.
Полли была в ярости: они ведь только-только подошли к сути, едва пробравшись сквозь все это невыносимое клоуничанье!
— Он явится за вами! Вы это понимаете?
— Ну тогда я его покусаю, наподдам ему по заднице и плюну ему в его уродливую морду. Попрыгунчик пожалеет, что не издох тогда, двадцать лет назад, если сунется… Ой!
Бетти Грю понял, что сболтнул лишнее, и зажал себе рот ладонью.
— Что еще за Попрыгунчик? Что произошло двадцать лет назад? Это связано с изгнанием вас из цирка?
— Это связано с изгнанием тебя, глупая курица, из моего фургончика.
Полли захлопнула блокнот.
— И зачем я только пытаюсь вам помочь?! Думаю, вскоре я буду выяснять подробности уже вашего похищения, мистер Грю. И поделом вам!
Сказав это, Полли с досадой развернулась и направилась к двери.
— Подожди! — воскликнул вдруг клоун. — А подарочек? Никто не уходит от Бетти Грю с пустыми руками.
Это прозвучало весьма угрожающе.
— Не нужно, благодарю.
— Собачку! Я подарю тебе скрюченную собачку!
— Избавьте меня от вашей собачки из шарика…
— Фу-марфу! У меня закончились шарики. — Бетти Грю принялся оглядывать свое захламленное жилище. — Тут где-то пару недель назад сдохла шавка. Погоди, я отыщу ее… как помнится, она очень скрюченная… — Он заглянул под кровать. — Если тебя не беспокоит запах, конечно. Хотя ты же из газеты — видимо, давно привыкла к вони… Что скажешь?
Бетти повернулся, но в фургончике он уже был один. Дверь, скрипя, покачивалась на петлях.
Нет ничего хуже, чем несмешной клоун. Даже война, голод и нищета со значительным отрывом проигрывают несмешному клоуну. Особенно, если клоуна зовут Бетти Грю.
«А разве Бетти — не женское имя?» — постоянно спрашивали клоуна.
«Нет!» — злобным рыком отвечал он, пытаясь получше запомнить обидчика, чтобы потом как-нибудь ему отомстить.
«Но почему ты просто не сменишь имя? — спрашивали так называемые друзья Бетти Грю. — Возьми псевдоним! Что может быть проще?!»
«Я не могу, — хмуро отвечал Бетти. — Меня все знают под именем Бетти Грю. Я ведь не могу вдруг взять и появиться в обществе, называясь, к примеру, Вонючкой Доком! Мое имя — это марка. Глупо было бы его менять!»
«Ну, Вонючка Док — не лучшая альтернатива Бетти Грю», — заявляли предпоследние друзья, тут же становясь бывшими предпоследними друзьями.
«И тем более, какая там, к конфетти, марка? Тебя ведь никто не знает!» — имели неосторожность добавить последние друзья, тут же становясь бывшими последними друзьями.
Наличие друзей переоценивают, так считал сам клоун: друзья вечно напрашиваются на ужин, не затыкаясь, талдычат о каких-то скучных вещах и обижаются, когда ты забываешь поздравить их с праздником. Так они считали: что Бетти забывал, но он прекрасно помнил обо всех праздниках всех друзей и злонамеренно никому не рассылал открытки. Самая большая польза от друзей, по мнению Бетти Грю, — это возможность занять у них денег. Беда в том, что бывшие друзья Бетти наличием денег в карманах особо не отличались. И Бетти избавился от друзей.
Первой мыслью, чтобы спастись от этих бестолковых, ноющих прилипал, было сымитировать свою смерть, но, с толком поразмыслив, клоун отверг эту идею: если все будут считать, что он мертв, то как он сможет в таком случае выступать под своим именем? И Бетти Грю сымитировал смерть друзей. Кто-то из них споткнулся на лестнице и сломал шею, кто-то так сильно тер глаза, что попросту их выдавил, кто-то задохнулся в дыму, застряв в дымоходе, ну а кто-то задушился собственным галстуком. Вот ведь несчастье! И Бетти тут был совершенно ни при чем (у него имелись те, кто мог засвидетельствовать, что во время всех несчастных случаев он был в другом месте. Даже если не был).
Так Бетти остался один. Со своим именем. Одна дамочка, ее звали Элизабет Как-то-там, тоже пыталась заявлять, что Бетти — это женское имя: мол, она сама тому яркий пример. Клоун выдрал ей все волосы и дал мисс Как-то-там прозвище «Плешивая Элизабет».
Избавившись от друзей и отомстив недоброжелателям, Бетти Грю решил поступить на службу в цирк (он всегда об этом мечтал). Очень удачно в цирке как раз освободилось местечко — тамошний клоун Зевака умер от старости: все знают, что, когда ты старый и у тебя хлипкая дряхлая шейка, лучше ею не вертеть, а то можно нечаянно свернуть.
В цирке имя Бетти пришлось весьма к месту, а цирковой народец быстро понял, что с новым клоуном лучше не шутить.
А потом цирк закрылся, и Бетти Грю снова остался один. Хотя, стоит признать, у него все же был один друг. Герберт.
Герберт был хорошим другом: он не ныл, не молол чепуху и не ожидал открытку на день рождения. А все потому, что Герберт являлся растением-мухоловкой.
Клоун украл его у одного безумного ученого-ботаника: тот странный профессор ставил на Герберте эксперименты и уверял, что пытается научить его разговаривать. Что ж, вскоре выяснилось, что ему это удалось…
— Почему они больше не приходят? — спросил Герберт.
— Кто? — Клоун поглядел на питомца — тот сидел в лотке для газет почтового ящика.
— Почтальоны. Они уже давно не появлялись.
— Еще бы. После того, как ты откусил последнему пару пальцев, они не рискуют совать ручонки в мой ящик.
— Вкуснятина… — Мухоловка облизнула зубы.
— Ты очень плохо ведешь себя, Герберт, — проворчал клоун. — Из-за тебя мне приходится ходить за газетами к тумбе.
— Я люблю пальчики, что поделаешь.
— А собачонку ты зачем загрыз?
Пару недель назад Бетти привел в фургончик карликовую собаку — он планировал выдрессировать ее и поставить с ее участием парочку номеров. Но Герберту собака не понравилась.
— Эта мерзкая тварь постоянно сопела и пускала слюни. Жалко, я слишком маленький, чтобы ее переварить. А ты, Бетти, не позволяешь мне расти — ни разу не купил у мистера Финикуса удобрения…
В голосе мухоловки послышалась обида, но Бетти Грю был непреклонен:
— Не хочу, чтобы ты рос — ведь иначе ты перестанешь умещаться в петлицу.
Мухоловка клацнула зубами.
— Что ты делаешь? — спросил Герберт, отметив особую оживленность клоуна.
— Готовлюсь.
Бетти Грю мельтешил у открытого гардероба. Он уже успел переодеться в черный костюм: угольный клоунский комбинезон, фрак и перчатки. Красная бабочка осталась. Подпрыгивая на одной ноге, он зашнуровывал башмак.
— Ты всерьез думаешь, что девчонка была права, и нам стоит ждать гостей? — спросил Герберт.
— Девчонка не понимает, что творится. Если бы она знала, то не совала бы свой нос в эти дела.
— Он убил Фокарио…
— Я помню.
— Ты боишься?
— Похоже, что я боюсь?
— Да.
Клоун справился со шнурком, протопал к почтовому ящику и склонился над мухоловкой:
— Пасть захлопни, сорняк! Я тебе все листики повыдергаю!
Схватив Герберта, Бетти поместил его в петлицу.
Герберт уже собирался что-то сказать, но клоун прошипел:
— Тише. Ты слышал?
Откуда-то сверху раздался скрип: Бетти Грю задрал голову. По крыше фургончика кто-то ходил. Клоун усмехнулся.
— А вот и вы… — прошептал он. Клоун поднял руку и принялся загибать пальцы: раз, два, три, четыре…
Клац!
На крыше фургончика раздался стук сработавшей мышеловки, за которым последовал вой.
Бетти ждал их. Ловушка на крыше была всего лишь приветствием.
Вой стих, а потом в дымоход что-то упало. Бетти Грю успел увидеть пеструю шутиху, а потом она начала шипеть и испускать дым. Бурый зловонный дым, пахнувший тухлыми яйцами и немытыми подмышками. Фургончик стал стремительно заполняться им.
— Думаете меня выкурить? — проворчал Бетти Грю и открыл крышку люка в днище фургона. — Я сам прекрасно выкурюсь!
Клоун спрыгнул в проем.
Труба, в которой он оказался, была довольно широкой. Даже со своим брюхом Бетти чувствовал себя в ней вполне комфортно. Кряхтя и пыхтя, он пополз по трубе на четвереньках, и вскоре она привела его к решетке. Отодвинув ее, клоун выбрался в глухом переулке. Не тратя время на то, чтобы отряхнуть костюм от грязи, он подкрался к углу дома и осторожно выглянул из-за него. Как он и ожидал, они были там, караулили его возле двери фургончика.
Тупицы Бромбеля не особо напоминали клоунов — скорее, в своих видавших виды черных одеждах, они походили на обнищавших клерков. С клоунами их роднили только красные резиновые носы да подведенные сажей глаза.
Сам Бромбель, бородатый тип в цилиндре, Шарлотта, в черном платье и шляпке-клош, и худая, как спичка, Фифи, стояли у двери фургончика, замерев и сжимая в руках здоровенные медные клаксоны. Реми-доходяга лежал на крыше, свесившись, — он держал старый театральный занавес. Их план был прост как чугунный утюг: они ожидали, что он, Бетти Грю, выскочит из двери, и тут-то они его как следует загудят, после чего захомутают, набросив на него занавес. Но в их плане был один недочет — этот план придумали тупицы.
Бетти был даже немного разачарован: уж для того, чтобы его схватить, можно было придумать что-то и поинтереснее. Что ж, он преподаст им урок бессовестного клоуничанья и хитроумного изобретательства.
Бетти достал из кармана шарик и профессионально его надул парочкой выдохов. Завязав шарик, он прикрепил к нему коробочку с пропелером, несколько раз провернул ключик, и отпустил свой крошечный аэростат. Жужжа, шарик направился в сторону фургончика. Следя за ним, Бетти принялся потирать руки в предвкушеннии. Тупицы ничего не замечали. Шарик завис прямо над ними.
Реми вдруг услышал жужание и поднял голову.
— Эй, босс!
Тупицы уставились на шарик, и тут он лопнул. Вместе с ним взорвалась и коробочка. В воздух вырвалось облако красного и белого конфетти. Банда клоунов оказалась полностью им облеплена.
— Ай, жжется! Жже-е-ется! — завизжали Тупицы.
Они принялись вертеться и отряхиваться, что напоминало сумасшедший танец.
Не дожидаясь, пока Тупицы придут в себя, Бетти Грю с размаху наступил себе одной ногой на другую, и башмак распух до весьма впечатляющих рамеров, после чего сорвался с места и ринулся к негодяйским Тупицам.
Первой на его пути оказалась Шарлотта, она дергалась и вертелась в попытках стряхнуть с себя перечное конфетти. Бетти с размаху пнул ее раздувшимся башмаком под зад. Удар был так силен, что Шарлотта отлетела на несколько шагов и, минуя стоявшего на пути, но вовремя отскочившего Бромбеля, врезалась в стену фургончика.
Затем настала очередь Фифи. Клоунесса поняла, что он задумал, развернулась на каблуках и приспустила прочь, но Бетти догнал ее двумя прыжками и ускорил ее побег очередным точным пинком. Фифи с визгом подлетела на несколько ярдов в воздух и, выписав впечатляющую дугу, приземлилась на крышу фургончика рядом с Доходягой.
Разделавшись с Фифи, Бетти повернулся к Бромбелю, но тот был готов. В голову Бетти Грю врезались часы с кукушкой. Корпус часов треснул, звякнули шестеренки и пружины, загудел чугунный лоб клоуна. Впрочем, подлая атака Бромбеля не возымела особого эффекта. Бетти прикладывали по голове нередко: однажды его стукнули трамваем, а ему хоть бы хны.
Бромбель вскинул сжатые кулаки и двинулся к нему танцующей походкой.
— Клоунский бокс? — осклабился Бетти и поднял кулаки, встав в пружинящую стойку. — На циркового чемпиона лезешь, детка!
— Я надеру тебе нос! — отозвался Бромбель. — Меня называют Кулак-молния!
— И кто же тебя так называет? Ты сам?
— Нет, все те, кого я взгрел своим кулаком-молнией!
— А другой?
— Что?
— Другой кулак. У него есть имя? Думаю, он зовется Вялый Джонни!
Бромбель побагровел.
— А вот и нет! Его зовут Мистер Апперкот!
— А мои зовутся: Левый, Правый и Прихлоп.
— Что?
Бромбель не успел как следует задуматься о несоответствии количества рук и имен, когда на животе Бетти Грю открылась дверка, и из нее выпрыгнул кулак на гармошечном механизме.
Кулак стукнул Бромбеля прямо в нос. Бетти подскочил к главарю труппы уличных клоунов и пнул его между ног. Клоунский бокс никогда не был честным спортом.
Пока Бетти расправлялся сБромбелем, Реми-доходяга пришел в себя.
Он раскрыл зонтик и спрыгнул с крыши фургончика. Плавно приземлившись, он сложил зонт и набросился на Бетти Грю. Град зонтичных ударов обрушился на голову толстого клоуна, и тот начал отступать. Механический кулак забрался обратно в ящик на животе, но для того лишь, чтобы выскочить вновь для нового удара.
Доходяга был ловким и прытким — он увернулся, плюнул в Бетти и продолжил лупить его зонтом.
Но если этот носатый решил, что совладает с Бетти Грю, то он ошибся, зазнался и прокололся.
Толстяк выхватил из кармана шарик, за мгновение надул его и лопнул прямо у лица Доходяги.
От неожиданности, но больше от грохота тот отшатнулся, распахнул глаза и затрусил головой. В руке у Бетти появился нож, и толстый клоун сделал подлую и весьма коварную вещь — ту, что в среде уважаемых клоунов считается поступком, порочащим доброе имя любого клоуна. Впрочем, имя Бетти Грю добрым никогда не слыло, и если бы можно было повторить содеянное, он бы, не задумываясь, повторил его.
Толстяк стремительным движением вспорол шов на штанах Доходяги, и те рухнули на землю, обнажив дырявые и покрытые пятнами полосатые кальсоны.
Реми машинально наклонился, чтобы подобрать штаны, и тогда Бетти схватил его за нос.
В обычное время у Реми-доходяги в коллекции его гримас было всего два выражения лица: отвратительная трегольная улыбка и недоуменно тупая вытянутая морда. И сменялись они сугубо друг на друга, как в захудалом слайдшоу, в котором было лишь два фотослайда.
Что ж, Бетти Грю научил его кривить лицо по особому.
Доходяга выпучил глаза и заверещал, принявшись размахивать руками.
И все же толстяку удалось насладиться триумфом и унижением Реми недолго. Тому на помощь пришли Фифи и Шарлотта. Одна из клоунесс выхватила из-под боа флакон-пульверизатор и плеснула в глаза Бетти Грю облако жгучих духов, а другая, склонившись к ногам толстого клоуна, быстро связала ему шнурки на башмаках.
Бетти сделал шаг и рухнул — прямо на брюхо. Тупицы всем скопом, включая подобравшего штаны Доходягу и Бромбеля с расквашенным носом, набросились на него и принялись пинать его ногами, зонтом и клаксонами. При этом они вопили, забрасывали его ругательствами и подзуживали друг друга.
— На тебе!
— Получай!
— Бей его, Шарлотта!
— Бей его, Фифи!
— Да не меня! Его бей!
Бетти Грю ревел от боли: многие думают, что раз ты толстый — соответственно мягкий и тебе не больно, но это заблуждение. Трижды заблуждение! Бетти мог лично засвидетельствовать это.
И все же ему удалось достать из кармана короткий картонный цилиндрик, с торчащим из крышки шнурком. Толстяк дернул за шнурок, и прогремел взрыв.
Хлопушка отбросила Тупиц, но особо им не повредила. И тем не менее этого хватило, чтобы Бетти успел вскочить на ноги и пуститься наутек.
Тупицы быстро пришли в себя и ринулись следом.
Бетти забежал в переулок, у которого стоял его фургончик, преодолел почти дюжину футов и… встал, как вкопанный. Клоун уперся носом в облезлую стену тупика.
За спиной раздался смех.
— Добегался, толстяк?! — спросил кто-то из Тупиц, и Бетти Грю обернулся.
Все четверо стояли в переулке, перегородив выход. Все торжествующе ухмылялись.
— Я знаю, кто вас послал, — ответил Бетти. — Надеюсь, он вам заплатил достаточно, и это стоит ваших унижений!
Бромбель прогнусавил (расквашенный нос несколько подпортил триумфальную речь):
— Футы-нуты! Унижений? Да для нас это смех один! Тупицы Бромбеля, как всегда… где, Реми?
— На высоте, босс, — подсказал Доходяга, придерживая штаны.
— Верно! На высоте! А ты, Грю, так просто не отделаешься. Твоя песенка спета! Карта бита! Партия сыграна! И если ты еще и сыграешь во что-то, то только в ящик! Тебе от нас никуда не деться — мы тебя загнали в ловушку!
Бетти Грю рассмеялся. Его смех был таким беззаботным, таким радостным, что улыбки Бромбеля и его прихвостней куда-то испарились. Уличные клоуны переглянулись. Фифи с Шарлоттой почесали носы.
— Вот ведь тупицы! — провозгласил Бетти Грю. — Это не вы загнали меня в ловушку, а я вас!
Бромбель нахмурился.
— Что? О чем это ты?
Бетти всесто ответа кивнул на что-то под ногами Тупиц. Они, не сговариваясь, опустили головы, и увидели на камнях мостовой прямо на том месте, где они стояли, нарисованный белым мелом крест.
После чего, содрогнувшись, уставились на толстого клоуна. Тот схватился за свисавшую откуда-то сверху на цепочке деревянную рукоятку и потянул за нее.
В тот же миг над головами Тупиц раскрылся большой холщовый мешок, и прямо им на головы из него выпала стая разъяренных уличных котов.
Выражение про кота в мешке вдруг обрело для Бромбеля и его прихвостней особое значение.
Коты, пронзительно воя, принялись рвать и метать. Когти и зубы вонзались в головы и плечи, в выставленные в попытках защититься руки. Причем звери не спешили разбегаться — кажется, они решили отомстить за свое заключение хотя бы кому-то.
Тощий серый кот вцепился когтями в лицо Фифи, еще парочка, полосатых и зловредных, пытались откусить уши Шарлотте. Схватившись зубами за нос Реми, как прищепка, на нем повис грязно-рыжий котяра. Ну а сам Бромбель не на жизнь, а на смерть сражался с остальными: на него напали, по меньшей мере, пятеро плешивых и хвостатых злыдней.
Вожак банды клоунов схватил одного из котов за шкирку и куснул его за хвост. Другого кота он укусил прямо за его наглую морду. Еще одного он пнул ногой, и тот, пролетев пару шагов, вонзился когтями всех своих четырех лап в спину Реми, отчего тот заорал еще сильнее.
Побоище стало напоминать свалку. Кошачий ор, крики клоунов-Тупиц и смех наблюдавшего за всем действом Бетти Грю разносились по переулку.
Из-за всей этой сутолоки, никто не обратил внимания, как на площадь выехал старенький полосатый «Трудс». Экипаж подкатил к фургончику Бетти Грю и остановился. Скрипнула, открывшись, дверца…
Толстый клоун тем временем хохоча обошел Тупиц и направился к выходу из переулка, но не смог не позлорадствовать напоследок. Он обернулся и воскликнул:
— Так вам и надо! Будете знать, как лезть к Бетти Грю! Вздумали шутить со мной?! Я не понимаю шуток!
— Добрый день, — раздалось за спиной. — Я, конечно, сильно извиняюсь…
Бетти повернул голову. Рядом стоял высокий, как фонарный столб, субъект в котелке и с резиновым клоунским носом.
— Да что б вас… — успел бросить толстяк, когда дубинка в руке долговязого опустилась ему прямо на макушку.
Бетти Грю совсем забыл, что Тупиц Бромбеля пятеро: остальные члены банды нечасто брали с собой Жильбера — он был занудой и медлительным флегматиком. Пятый Тупица всегда появлялся лишь, когда то или иное дельце уже было обстряпано. Впрочем, сейчас он появился как нельзя вовремя.
Толстый клоун рухнул в грязь как подкошенный.
Жильбер уставился на схватку приятелей с котами и еще около пяти минут рассуждал, нужна ли им его помощь. После чего, решив, что нужна, неторопливо достал из сумки большой медный клаксон и, направив раструб на дерущихся с котами клоунов, лениво сжал резиновую грушу.
Клаксон издал громоподобный гудок, и коты в ужасе прыснули в разные стороны. Тупицы еще какое-то время продолжали отбиваться и махать руками, пока не поняли, что сражаться больше не с кем.
— Вы поглядите, кто явился! — гневно бросил Бромбель, заметив долговязого клоуна.
— Явился — не запылился, — кивнул Жильбер.
Бромбель достал из кармана платок и попытался вытереть им расцарапанное лицо, но платок представлял собой сплошные лоскуты.
— Реми, Шарлотта, — велел главарь, — тащите занавес!
Клоуны бросились вон из переулка и вскоре вернулись с занавесом, который все это время дожидался их на крыше фургончика. Тупицы запеленали пребывающего без сознания Бетти Грю, обвязали его шнурами и поволокли к экипажу.
Не без труда затащив свою нелегкую ношу в «Трудс», клоуны уселись в салоне, Жильбер медленно надел большие водительские очки и перчатки, а затем толкнул рычаг. Из выхлопных труб с хлопками вырвалось несколько облачков темно-красного дыма, и полосатый экипаж тронулся в путь.
Когда он скрылся за углом, из-за старой афишной тумбы, стоявшей неподалеку от места клоунской схватки, выглянул громила-констебль. Еще двое вышли из ближайших подворотен.
На площадь выкатил лязгающий полицейский фургон и, когда констебли забрались внутрь, махина двинулась следом за клоунским экипажем.
Вскоре Семафорная площадь погрузилась в тишину.