Мгновение — и с точностью балетной примы Джербану блистательно взлетела над перилами, уже в корзине!
Раздался последний вопль погубленной души, летящей в пустоте, и Джербану замолкла. Она застыла, как фигура Будды на качающемся маятнике. Земля с людьми на ней приливом вздымалась ей навстречу. К ней летели и деревья, и дома. Джербану крепко зажмурилась и вцепилась в край корзины.
Корзина, еле вмещавшая в себя мягкое обилие плоти, медленно, с остановками, приближалась к земле. Пожарные туго натянули сеть и напряженно следили за спуском.
В десяти футах от земли не выдержала одна из веревок. Джербану потеряла равновесие, вывалилась из корзины и повисла, цепляясь за оставшуюся веревку. Толпа вскрикнула и стихла. Треск и рев пожара звучали в наступившем безмолвии во всем своем первородном величии.
Опрокидываясь, корзина зацепила верхним краем подол Джербану, и та теперь медленно вращалась на веревке, как акробатка, но только в широченных домотканых панталонах, стянутых тесемками на щиколотках и на поясе. Панталоны надулись и обратились в подобие тугих воздушных шаров, на которых Джербану и опустилась в сетку вместе с обломками корзины и обрывками веревок.
Пожарные перетащили сеть под дерево.
Джербану, еле дыша, неподвижно распростерлась на сетке. К ней подбежали с кувшином воды, бросились за мазью от ожогов, поднесли воду к ее запекшемуся рту. Путли положила голову матери к себе на колени, ловкими движениями обтерла ее закопченное лицо, смахнула со лба обгорелые прядки.
Быстро сгущались сумерки.
Уткнувшись в тещины ноги, Фредди неутешно рыдал.
— Ну-ну, — успокаивал его Пивовала, — она же цела, сейчас опомнится.
Веки Джербану дрогнули, и она со стоном пошевелилась. Десятки услужливых рук протянулись к горе мяса. Джербану открыла глаза, и взгляд ее упал на Фредди. Искра узнавания сверкнула в остановившихся зрачках, и она, потеряв сознание, повалилась навзничь.
Сунамаи припала ухом к ее груди.
— Живая… сердце бьется.
— Живая… Она жива? — слабо взвизгнул Фредди, сотрясаясь от нового приступа рыданий. Сердобольным друзьям пришлось увести Фредди.
— Не выдержал, бедняга! Столько всего на него свалилось! — объявил Пивовала Банквале, Чайвале и Вискивале.
К ним подошли мистер Гиббонс, заместитель начальника полиции, и начальник пожарной команды.
— Жива старуха, так какого черта он разнюнился? — спросил ирландец.
— Шоковое состояние. Потрясен обмороком леди. И дом сгорел дотла, — объяснил Банквала.
— Черт возьми! У вас так любят тещ? — изумился бесстрашный ирландец.
Месяцем позже он был награжден медалью за отвагу, проявленную при спасении Джербану.
Наступила ночь. Теперь, когда старуха была в безопасности, пожарные по-настоящему взялись за огонь. К девяти часам пожар был полностью потушен. Действительно, дальше игрушечной лавки огонь не пошел.
Толпа стала расходиться. Те, кого на всякий случай вывели из домов, начали втаскивать обратно свои пожитки, помогая друг другу. Пивовала забрал Джунглевалов в свой поместительный дом, где для погорельцев быстро освободили две комнаты, подали им горячий суп и карри из курятины.
Из Карачи пришло известие о прибытии Аденвалы. Погрузившись в пять экипажей, парсы всей общиной отправились встречать его на вокзал. Фредди скромно притулился за спинами единоверцев, выстроившихся на перроне с гирляндами в руках.
Аденвала спрыгнул с подножки. Мужчин он прижимал к своей щуплой любвеобильной груди, женщин приветствовал нежными улыбками. Увешанный топорщащимися гирляндами, он подбросил в воздух чьего-то малыша, взял на руки чью-то девочку и стал протискиваться к Фредди.
Фредди робко и подобострастно заключил протянутую руку Аденвалы в обе ладони, сохраняя приличествующий ситуации печальный вид. Он не вымолвил ни слова.
Зато Аденвала извергал словесный фонтан:
— Мой друг! Как я рад вас видеть, мой друг! Вы не представляете, как все за вас переживали, но все хорошо, и вы прекрасно выглядите. Очень, очень рад! У вас все в порядке? Ну конечно, все в порядке!
Обняв Фредди за плечи и тараторя без умолку, Аденвала зашагал во главе колонны парсов к экипажам, ожидавшим у вокзала.
Все пять экипажей направились к дому Пивовалы. Там детям подали шипучие напитки, взрослым — пиво. После этого мужчины проследовали в гостиную, загроможденную столиками, фарфоровыми статуэтками, вазами с вянущими розами. Поговорив о том о сем, мужчины перешли к делу, ради которого Аденвала и приехал в Лахор.
Аденвала провел рукой по гладким, набриллиантиненным волосам, ловко пригладил усики под длинным горбатым носом.
— Я счастлив, что снова вижу всех вас, хотя предпочел бы встретиться по более приятному поводу.
Все посмотрели на Фредди. В гостиной было несколько мягких диванов, но Фредди устроился на единственном жестком стуле.
Аденвала прочистил горло.
— А теперь, друзья мои, хочу напомнить вам, что прежде всего являюсь вашим другом. Однако я представитель страховой компании. Ем страховой хлеб, так сказать. Надеюсь, что вы поймете меня правильно. Я буду говорить от имени компании.
Головы закивали в знак понимания и согласия. Аденвала продолжал голосом официальным и четким, который, казалось, исходил из его носа:
— Возможно, джентльмены, вы полагаете, что, раз сгорел дом, погибли ценности, товар, значит, человек, оформивший страховку на все это имущество, возьмет и выпишет чек на крупную сумму. Дело обстоит куда сложнее. Начать с того, что я не правомочен выписывать чеки. Будь у меня такое право, естественно, проблемы не было бы. Но компания не собирается выкладывать большие деньги только на том основании, что поступило сообщение о пожаре, уничтожившем имущество.
Джентльмены, слушавшие Аденвалу, были ошарашены, но терпеливо ждали, пока он не выложит на стол все карты.
И Аденвала выложил их:
— Прежде всего необходимо установить — представив соответствующие доказательства, — что пожар возник случайно. Затем компания должна удостовериться в том, что сумма иска соответствует — действительно соответствует — понесенному ущербу.
Фредди побелел, а его друзья насторожились.
— В случае отсутствия доказательств случайного возникновения пожара или в случае если компания сочтет их неубедительными, я ничем не смогу вам помочь.
Чайвала побарабанил пальцами по брюшку и, не отрывая внимательного взгляда от потолочных балок, поинтересовался:
— А если причину пожара нельзя будет установить? Кто его знает, как все это случилось. Почему загорелось? Когда загорелось? Как? Ведь одни головешки остались. А в лавке было много добра, которое легко горит, — ром, вина, керосин, упаковка, и ящики, и оберточная бумага.
— Боюсь, что в таком случае компания не сможет выплатить страховку.
— А, собственно, почему? — подался вперед Пивовала. — Вам же только что Чайвала объяснил, что в лавке было полно горючего материала, какие же еще доказательства нужны? Да отчего угодно могло загореться!
— Это ни о чем не говорит. В миллионах лавок точно такой же товар, а пожары бывают редко.
Пивовала только руками развел — как же так! — и опять привалился к спинке дивана. Усики встопорщились на его смуглом лице, овальность которого подчеркивали чуть расширенные книзу бакенбарды.
— За каким же чертом нас уговаривали страховать имущество? — негодовал он. — Кому это нужно — выплачивать страховку, то-се, если в трудную минуту требуется одно, к черту, доказывать, другое, к дьяволу, подтверждать. Что же получается: компании недостаточно истины, фактов и честного слова порядочного человека! Компании необходим предлог, чтоб увильнуть от своих обязательств. Я вам прямо скажу — это обыкновеннейшее мошенничество! И не думаю, что кому-то из нас нужна ваша страховка!
Гладенькие, ровненькие усики Аденвалы жалобно задергались: