С другой стороны, как он мог встать из-за стола и хлопнуть дверью — ведь речь шла о покойном тесте! Путли благоговела перед памятью отца, и Фредди понимал, насколько рискованно проявить к нему неуважение.
— …и напоследок совершил он доброе дело, — продолжала теща, — как и подобает настоящему парсу, который обязан насытить хищных птиц своими бренными останками. Птиц, впрочем, можно и надуть, но бога не надуешь. Как говаривал мой дорогой муж, наша вера зиждется на добрых делах!
Однажды за ужином после тушеной рыбы, пока Путли ходила на кухню за следующим блюдом, Фредди поспешил выступить с заранее приготовленной маленькой речью. С почтительной печалью, не уступавшей тещиной, он задумчиво сказал:
— Я хорошо помню, как умер ваш дорогой муж. Ровно через месяц у меня умерла тетя с материнской стороны, и я приехал в Санджан хоронить ее. Стервятники тогда до того разъелись, что еле летали. Один смотритель мне сказал, что спустя целый месяц после похорон правая нога вашего почтенного мужа все еще торчала в небо — так и не расклевали ее птицы. Что делать, даже стервятники не могут есть без передышки!
Джербану, которая уже наелась рыбы и не очень-то хотела тушеных овощей, вышла из комнаты, хлюпая носом.
— А где мама? — спросила Путли, вернувшаяся с блюдом овощной окры.
— Она, видно, не любит окру, — смиренно ответил Фредди.
Путли без труда догадалась, что дело не в окре. Подав сладкое и убрав со стола после ужина, она попробовала было провести расследование.
Фредди умылся, переоделся в пижаму и спокойно дожидался жену. Скандала он не боялся, потому что знал: время от времени Путли дает ему возможность выпустить пар.
И к Джербану нет-нет да и возвращалась былая воинственность. Фредди и Путли она старалась не задевать, срывая зло или на мальчишке-слуге, или на поденщице, которая приходила по утрам и вечерам чистить нехитро устроенную уборную.
Близилась осень. Жара спала, и Лахор опять заулыбался. Солнце еще жгло, но в домах уже было приятно. Однако эта октябрьская суббота выдалась жаркой. Часам к пяти духота сделалась непереносимой, и Джербану решила позвать слугу, чтобы тот покачал над ней панку, пока она отдыхает. Панка представляла собой легкую деревянную раму такой же длины, что и кровать. Рама прикреплена к потолку, на нее туго натянуто полотно, от рамы идут шнурки, потягивая за которые приводят панку в движение. Мальчишка-слуга усаживался на корточки у стены, тянул за шнурок, панка мерно качалась вверх-вниз, вверх-вниз, разгоняя духоту, пока Джербану не засыпала. Тогда за своей однообразной работой задремывал и мальчишка.
Джербану прошлепала за ним на кухню и застукала мальчишку за курением. В кухне клубился едкий табачный дым.
Джербану схватила мальчишку за уши, те самые, которые она надрала ему за то, что таскал сладости два года назад.
— Путли! — завопила Джербану.
Примчавшаяся Путли засвидетельствовала преступление. Из лавки был вызван Фредди.
Он был возмущен до глубины души. Табак в доме, где постоянно жгут сандал и благовония!
Зороастрийцы поклоняются огню, избранному пророком служить зримым символом веры. Любой огонь — всегда искра Высокого Огня, одушевляющего все живое. Огонь — первопричина вечного света — воплощает в себе не только всю вселенную, но и дух, движущий ею. Нет святотатства страшнее, чем осквернение огня, и ничто не оскверняет огонь больше, чем слюна, плевок, — а что такое курение, как не плевок в огонь? В зороастрийских домах свечи гасят молитвенным прикосновением двух пальцев, в очагах всегда поддерживается огонь: ночами его бережно сохраняют в золе, а по утрам ярко разжигают. Дуть на огонь — грех. Хранители храмового огня приближаются к нему, лишь закрыв повязкой нос и рот, чтоб не осквернить священный Аташ-огонь ни единой капелькой слюны.
Чудовищность злодеяния потрясла всех членов семьи, и каждый — в очередь — отлупил мальчишку. Потом, чтобы успокоиться, Фаредун предложил семье прокатиться в нарядно расписанной тонге, давно заменившей буйволиную упряжку.
Лошадь ровно процокала копытами по мосту через Рави, и тонга покатилась по проселочной дороге. Вечерний воздух дышал прохладой и напоминал о скором наступлении зимней свежести. Плоские поля зеленели пшеницей второго посева, чуть пригибавшейся под томным ветерком, который овевал сидящих в тонге запахами юного риса и душистых трав Природа была полна новой жизни, пробивающейся хрупкими ростками.
Давно уже не испытывал Фредди такого расположения к теще. У них было столько общего, их объединяла в тот день необходимость отстоять это общее. «Не такая уж она ведьма», — подумал Фредди в неожиданном приливе великодушия.
— Смотрите! — вскричала Джербану, показывая на дерево.
Стервятники плотно обсели высохшую верхушку.
Возбуждение Джербану передалось детям, которые обрадованно отыскивали среди листвы все новых уродливых птиц.
Джербану сочувственно прищелкивала языком, глядя на стервятников, взъерошенных и тощих.
— Жалость какая! — села теща на любимого конька. — Стыд какой! Столько парсов в Лахоре, а несчастные птицы голодают.
Фредди практично заметил, что парой мертвых тел в год такую ораву не прокормить.
— И все равно, — упорствовала теща, — жалко птиц.
У Фредди по коже мурашки поползли.
Джербану любовалась стервятниками, как любуются закатом: склоняла голову то вправо, то влево, приподнимала малышей, чтоб им было лучше видно.
Фредди мучительно ломал себе голову в поисках английской цитаты, подходящей к случаю.
— Вода, вода со всех сторон, ни капли для питья! — выкрикнул он наконец, давая выход своим чувствам.
Семья, давно привыкшая к неожиданным взрывам его эрудиции, повернулась к своему главе в ожидании разъяснений.
Фредди привстал и снова выкрикнул — прямо в лицо Джербану:
— Вода, вода со всех сторон, ни капли для питья!
— А? — не поняла Джербану.
— Стервятники со всех сторон, а трупов нет как нет, — вольно перевел Фредди.
Он показал на лысую верхушку небольшого возвышения среди плоских полей и объявил: — Во-он туда я отвезу ваше мертвое тело! — страстно желая безотлагательно выполнить свое обещание.
— Можешь оставить мое тело где угодно. Как только клюнет меня первый стервятник, ангелы подхватят мою душу и переведут ее через небесный мост.
Фаредуна затошнило. Проклятая ведьма с ее выдумками — день ото дня все зловещей, мрачней и безумней!
— Смотрите, как бы вас в адский огонь не спихнули, — сказал он вслух.
— Он сумасшедший, просто сумасшедший! — шепнула Джербану, прижимаясь к Путли. — С ним становится опасно — он бог знает что может сделать! Ты бы присматривала за ним…
Прогулка оказалась неудачной.
Фредди пристрастился к английским цитатам — через них он облегчал душу, они были источником гордости и для него, и для всей семьи. Он заучивал крылатые выражения, часто перевирая, и выуживал их из памяти по любому поводу.
Об отношении Фредди к цитированию свидетельствовало и почетное место, отведенное в доме сборнику «Крылатые слова» — он помещался на полочке между христианской Библией и индусской «Бхагавадгитой». Другие книги на полочке были: «Авеста» — священное писание зороастрийцев, полное собрание Шекспира, басни Эзопа, «Капитал», религиозные тексты сикхов, джайнов, буддистов.
На молитвенном столике стояла священная лампа с изображением пророка Заратустры на стекле. Пророк воздевал руку с поднятым пальцем, дабы не сомневались верующие в том, что бог един. Предметы, расставленные вокруг лампы, говорили о традиционном для парсов уважении к любой вере. Две с половиной тысячи лет назад персидские цари Дарий и Кир не просто насаждали терпимость ко всем религиям, но более того — освободив евреев из вавилонского плена, они помогли им отстроить храм в Иерусалиме. Пятикнижие несет на себе отпечаток зороастрийского влияния. Примерно в те же времена древняя вера парсов оказала воздействие и на другие семитские религии. Поэтому и пишет один индийский ученый: «Гаты Заратустры за жизнь одного поколения вобрали в себя течение мысли от Ригведы до Бхагавадгиты, разделенных полутора тысячелетиями… Таким образом, можно сказать, что зороастризм лежит в основе всех мировых религий, как арийских, так и семитских».
Эта точка зрения разделяется многими европейскими и американскими исследователями, поэтому не приходится удивляться, что Фаредун Джунглевала в поисках истины обращался с почтением к чужим богам.
Дева Мария была вставлена в одну рамку с многорукой богиней Лакшми. Будда покойно сидел между статуэткой гибкой Ситы, грациозно подбирающей волосы, и угловатым распятием. Рядом красовались изображения индусских святых. В четком порядке располагались священные серебряные сосуды: чаша с розовой водой, пирамидальный светильник и чашечки для помазания. Серебряный поднос со свежими кокосами, курительными палочками, цветами, винными ягодами, четками и гирляндами из кусочков фруктового сахара завершал ансамбль.
Раньше Фредди подходил к столику раз в день для короткой молитвы, но теперь, осаждаемый невзгодами, он проводил перед ним все больше времени.
Бремя, лишь перелегшее с одного плеча на другое, изнуряло его. Торговля приходила в упадок, а что удивительного? Какое дело может ладиться у человека, которого донимают разговорами о смерти и стервятниках? Фредди не сомневался, что скоро вся семья свихнется из-за Джербану. Уже и дети научились играть в похороны!