И очень удивился, услышав ответ. Зачем? Книги в Израиле да еще на русском? Мы объяснили ему, что любим читать. Вот тогда он и заинтересовался моей профессией. Я показывала ему на пальцах, что мое занятие писать,
-- Служащая? -- посочувствовал он. -- Тяжело. -- То есть очень тяжело устроиться на работу.
-- Нет, не то. -- Я подсунула ему газету. Так и не знаю, понял ли он что пишу я -- в газету. Пришлось показать ему книжку и сказать, что она моя, я ее написала. Кажется, он понял, спросил, есть ли в книжке про любовь: на обложке силуэты мужчины и женщины. Я кивнула, тогда он сказал на идиш:
-- Я найду тебе человека, который знает русский и иврит. Он переведет твою книгу, издашь ее, получишь деньги и, -- Рубэн оглядел нашу комнату и остановил взгляд на разваленном еле дышащем ципорином шкафу, -- купишь себе новый шкаф. -- Пошутил и улыбнулся.
Добрый человек, он не знает, что для того, чтобы перевести книгу, недостаточно знать два языка. Но желание помочь было таким искренним!
Кто он, Рубэн?
Работал на фабрике лет тридцать. Кем работал, определить трудно, спрашивать как-то неудобно. Во всяком случае, когда мы спросили, кем работает Менахем, его младший сын, он не ответил, кем, а тоже сказал: "На фабрике". Похоже, что фабрика -- это фирма, это хорошо, а кем работать, не так уж важно, особенно в молодости.
Возраста Рубэн еще не пенсионного, но вышел на пенсию раньше. Я так и не поняла, какие заслуги дают право в Израиле выйти на пенсию не в шестьдесят пять, а немного раньше. Возможно, зачлось то, что Рубэн сколько-то лет служил в армии.
Похоже, что он не богат, говорит, правда, что, когда ему исполнится шестьдесят пять, то денег получать будет больше, но сам он считает, что ни в чем не нуждается -- есть дом, машина, пятеро детей и куча внуков. Дети и внуки вечно толкутся в их доме, и проворная Эстер подсовывает обед то одному, то другому. Мы никак не можем запомнить, кто есть кто, невпопад зовем по имени сменяющих друг друга на дедовых коленях черноглазых -- в ба? бушку -- малышей.
Как-то я встретила на улице сияющих Рубэна и Эстер. Родился еще один продолжатель их рода, в этот день ему сделали брит-милу, семья отмечала праздник.
В другой раз мы повстречали Рубэна в центре города. Он был с внукомшкольником, покупали лотерейные билеты.
-- Играете в лотерею? -- мы удивились.
-- А как же! Все время.
-- Собираетесь выиграть миллион? Рубэн рассмеялся. Неплохо бы,
-- Может, что-нибудь выиграю. А нет -- что делать? Все равно интересно.
Мне нравится, как Рубэн ходит.
Я думаю, по походке можно разгадать человека. Походка выдает его с головой. Сколько мы видели важноходящих и неторопливовходящих. И тех, кто бежит -- успеть, успеть, ухватить. И тех, кто катится. Одни катятся, будто скользят, быстро-быстро, другие лениво перекатываются с боку на бок.
Рубэн ходит как-то очень спокойно. Надо быстро -- пожалуйста, ускорит шаг, спешить некуда, вот как сейчас -- он гуляет с внуком, -- идет медленно, наслаждается ходьбой. Голова его не задрана, не опущена, он просто нормально держится, человек на своей земле.
Как-то он предложил повезти нас в Акко, посмотреть старый город. Наслышанные и начитанные уже об интифаде и терроризме, мы побаивались ехать, а согласившись, тоже немного ежились и поглядывали на белотканные головные уборы арабов с опаской и интересом. Люди па улицах старого Акко были одновременно из сказок Шехерезады и из газетных статей.
Мы ходили по узеньким таинственным мощенным камнем улочкам, было интересно, но как-то не очень уютно. А Рубэн словно не замечал нашего внутреннего дискомфорта, он был у себя дома в этом арабском районе, на арабском рынке. Он останавливался и разговаривал с арабами, даже шутил. Мы не понимали, о чем, но видели, шутил -- собеседники улыбались. Наверное, ему и в голову не приходило, что можно вести себя иначе. Он у себя дома, какой может быть дискомфорт?
Эта спокойная уверенность хозяина земли, где он живет, где ходит, где ступает сейчас, в эту минуту, поразила нас однажды особенно. В нашем доме, этажом ниже, живет семья -- муж, жена, трое детей, один из них солдат. Они ни с кем не здороваются, не разговаривают с соседями, в подъезде они смотрят на нас в упор и молча проходят мимо. Заходят в квартиру и быстро закрывают за собой дверь, будто отгораживаются от мира. Младший из их семьи, мальчишка лет десяти, бросал камни в бродячих кошек, что рылись в нашем мусорном ящике. Это совсем доконало Алину.
-- Какой ужас! -- сказала она. -- Я видеть его не могу.
В этой квартире живет большая собака. Мне кажется, она похожа на своих хозяев. Хотя, в отличие от хозяев, собака всегда приветствует нас: когда мы подходим к дому и поднимаемся по лестнице, она сопровождает нас злобным лаем. Я всегда знаю, когда мои возвращаются домой -- мне знак подает собака. Иногда ее выпускают гулять по двору, и тогда я, съежившись, стараюсь прошмыгнуть побыстрее. Но и остальные мои не радуются встрече с четвероногой соседкой, а, посторонившись, вежливо уступают дорогу.
Как-то Рубэн в чем-то помогал мужу во дворе, а это четвероногое как раз было выпущено хозяевами погулять. Собака подошла к мужчинам, злобно ощерилась. Муж говорил потом, что стало несколько не по себе. А Рубэн по? смотрел на нее спокойно, уверенный властный жест рукой, и короткая, тоже властная, команда:
-- Домой!
Собака потупилась, попятилась, отошла. Может, так от силы отступает зло.
А собака Рубэна мне нравится. Больше всех собак, что я видела здесь. Она приземистая, черная-черная с белыми башмачками и большими игрушечными добрыми ушами. Она не лает по пустякам, но уж если хозяев нет дома, в дом никого не впустит.
...Как-то мы были в гостях у Рубэна. Пришел из школы внук -- мама на работе, куда же идти? Эстер поднялась и пошла греть внуку обед. Рубэн с грустной и мудрой улыбкой сказал:
-- Одна мать прокормит десять детей, а десять детей не могут прокормить одну мать.
-- Но у вас же не такие дети.
-- Конечно, конечно, у нас не такие дети. Надеюсь, что мне не придется просить у них кушать.
Я тоже надеюсь.
У них небольшая вилла, небольшой чистенький дворик, немного деревьев. В доме большой нарядный салон, много воздуха, высокие потолки и большие окна. Двери из салона ведут в маленькие спальни, где скромно и чисто, здесь не живут, здесь спят.
Они приехали сюда вдвоем. Без денег, без барахла. Ни родных -- никого. Начали строить -- жизнь и дом. Эстер поведала нам историю дома. Говорила Эстер на иврите, слова мы понимали не все, но она ходила и показывала, руки ее дотрагивались то до одной стены, то до другой, то касались окна или двери. И мы все понимали.
Сначала соорудили что-то маленькое, жили пока вдвоем.
Родился первенец, достроили комнату. Родился второй ребенок -- расширили салон. Третий -- достроили еще. Сразу не было денег, все делали постепенно, много лет ушло. Эстер любит свой дом и гордится им. С особой гордостью пока? зывает она сооружение в углу салона, нечто похожее на бар с полированной деревянной стойкой.
-- Это сделал сам Рубэн.
Мне нравится смотреть, как умело расправляется Эстер с ватагой малышей и как ласково смотрит Рубэн на нее и на них.
-- Знаешь, -- сказала я как-то мужу, когда мы возвращались от них, -- Эстер кажется счастливой женщиной.
-- Да -- согласился муж, -- Похоже. VI
Когда в нашем активе появилась семья Леви -- Абрам и Хана, мы тут же стали именовать главу семьи "Абрам второй", потому что у нас уже был добрый знакомый Абрам, муж Иры.
...Вчера она показалась мне совсем старенькой -- широкое, но худое серое лицо, серые волосы, опущенные плечи. Иногда она -- ничего, бодрая, лицо светлое, живое.
-- Она-таки была блондинка, -- сказал как-то Абрам о жене с теплой улыбкой. Вспомнились дни молодости. Она была тяжелая, страшная, но -- молодость. Он вообще говорит с Ханой и о Хане с теплой улыбкой, но при этом и чуть-чуть с усмешкой -- над самим собой. Что за чудак -- до сих пор благодарен судьбе за такой подарок, как Хана.
-- Слушай, -- спросила я у Абрама, -- а как ты объяснился в любви? Как предложил замуж? На каком языке?
Она была из Венгрии и знала только венгерский, а он -- украинский, чутьчуть польский, чуть-чуть идиш. Они встретились на послевоенных дорогах в буреломе судеб.
-- Соседский мальчишка учил меня по-венгерски. Чего не сделаешь ради любви!
Видя, как муж закуривает, он вспомнил, что дымил в молодости самокруткой.
-- Как бросил? -- спрашиваю я с надеждой: муж курит очень уж много.
-- Хана сказала: "Или я или табак". Жалко было терять Хану. Бросил курить.