Мы стоим у большого шкафа-холодильника и пытаемся разобраться в немыслимом ассортименте молочных продуктов. Все эти баночки, пакетики, коробочки, украшенные рисунками, завитушками и буквами на непонятном языке, рассыпаются перед нами, словно стекляшки в детской игрушке-трубочке, где при каждом повороте складывается другой разноцветный узор. Мы снимаем по одному пакеты и баночки, пытаемся по рисунку угадать, что это. Читаем написанное латинскими буквами, но слова-то все равно незнакомые.
-- Вам помочь?
-- Да, пожалуйста, -- радуется Ирина. Молодой человек, словно фокусник, стремглав проводил нас по этому изумительному великолепию. И советует:
-- Молоко возьмите вот это, трехпроцентное. Израильтяне пьют менее жирное, оно дороже. А это дешевле и вкуснее, больше похоже на наше. Творог? Творог вот этот. Как на киевском рынке у бабок. Всем творогам творог, -- говорит он совсем по-нашенски.
-- Ты из Киева?
-- Да.
Земляки, значит. Мы не из Киева, но тоже с Украины.
-- Давно здесь?
-- Семь месяцев.
-- Настроение?
-- Нормальное.
Мы и видим, что нормальное.
Наш собеседник ведет нас вдоль шкафов-холодильников, называя салаты и прочие диковинки. С нами он говорит по-русски, но к нему все время обращаются другие, мы слышим его свободный иврит.
-- Учил дома?
-- Немного.
Его отзывают, он, извинившись, уходит. Мы берем рекомендованный им творог, смотрим цену. Цена немалая, но все равно кладем в сумку. И потом не жалеем, творог, действительно, вкусный.
Несколько дней спустя я разговорилась с женщиной, тоже олимкой, но с большим стажем. Говорили о разных бытовых вещах, я спросила:
-- Где вы покупаете продукты?
-- В Юриной лавке.
Конечно, я сразу догадалась, что "Юрина лавка" -- это тот самый магазин, где работает наш добрый гид, а Юра -- это его имя. Удивительно -- нам не показалось странным, что лавку называют именем грузчика, мальчика на побе? гушках. Позднее мы убедились, что он стал магнитом, притягивающим сюда русскоязычную публику нашего городка.
Я ходила сюда за покупками, но никогда не упускала возможности поговорить с Юрой. Он все время кому-то нужен, все время занят, я стараюсь не мешать. Но иногда, когда покупателей мало и Юра что-то делает на одном месте, например, фасует котлеты, я останавливаюсь около.
-- Что ты сегодня такой хмурый? Устал?
-- Ребенок плохо спал ночью, -- он пожал плечами: бывает, на то и ребенок.
Я уже знаю, что Юра женат, что у него есть малыш, жена не может работать -- не на кого оставить ребенка. Юра один кормилец.
-- Сколько ты получаешь?
-- Сейчас мало -- девятьсот. Но обещают вскоре дать больше.
Хозяева лавки, два брата, сыновья выходца из Грузии, по-моему, понимают, что для них -- Юра. Я слышу, они говорят с ним по-дружески, как с ровней.
-- Юра, -- зовут его, когда не могут решить спор с кем-то из олимов, так как спорят на разных языках. -- Вот Юра, он вам все объяснит.
Юра спокойно, приветливо все объясняет.
Но я уже знаю, что Юра -- артист. Артист цирка. Наверное, отсюда его легкость в походке, пластика, ладная фигура.
-- А как же профессия? -- спрашиваю я однажды. -- Ведь тянет?
-- Но у нас же нет цирка, -- на последний вопрос Юра не отвечает.
-- А Тель-Авив?
Он смотрит на меня с сочувствием к моему неведению.
-- Вы знаете, сколько там стоят квартиры?
-- Ты не жалеешь, что уехал?
Опять тот же взгляд. Как я не понимаю: он увез своего ребенка от Чернобыля и от возможных погромов. На землю, которая будет его землей, когда он вырастет. Это будет его страна, и сыну здесь будет хорошо.
Юра быстро и ловко набрасывает мясные шарики в прозрачные пакеты затем кладет на весы, припечатывает -- склеивает автоматом горла пакетов -- и бросает готовые в корзину. Боже мой! И это на всю оставшуюся жизнь!
Но Юра спокоен, бодр и весел. Он знает, что ему повезло: есть работа.
Как-то, спустя время, мне показалось, что Юра сник. Он по-прежнему умело работал, но все реже улыбался.
-- Ты заметила? -- спросила я у Ирины.
-- Конечно, их лавку купили соседи.
Ах, вот оно что! Я видела ремонтно-строительные работы в магазине, по не обращала внимания. А Ирина новости узнавала в ульпане. Оказалось, что владельцы магазина не расплатились с долгами, их магазинчик купил на корню сосед, владелец овощной лавки, развалил стену и теперь переделывал все на свой лад. Не только витрины и холодильники.
Прежние хозяева совсем не умели торговать, хоть и выросли в этой стране. Если к вечеру оставалась клубника, которая до утра будет уже не очень-то свежая, или еще что-то, например, помидоры, они продавали задешево или отдавали просто так своим рабочим, Юре и его сменщику, тоже олиму. Не выбрасывать же. Утром получат свежие плоды, а эти все равно не купят.
Как они заблуждались! Как раз и надо было выбрасывать, потому что иначе покупателей становится меньше.
Теперь понятно... Теперь понятна мне та немая сцена. Юра метлой убирал текущий из мусорного ящика кроваво-красный клубничный сок. Я тогда не рискнула подойти.
Потом мы узнали: так делают всюду. В огромных суперах и в маленьких лавках. И попробуй кто-нибудь из рабочих подобрать выброшенные (совсем же хорошие!) продукты -- выгонят. Мы видели такое на базаре: непроданные помидоры вываливались на землю и -- разойдись! Колеса машины проезжали по ним туда-сюда. Колесами по этому кровавому месиву. Чтоб наверняка. Чтоб держать цену. Чтоб не падал спрос.
Вдруг разнесся слух, что Юра ушел из магазина. Слух подтвердился, и нам расхотелось ходить туда за покупками. Все в этом магазине было наряднее и красивее, чем раньше, можно купить, что надо, но я шла мимо, дальше. Здесь все было не так. Меня коробил пристальный взгляд, который преследовал меня, когда я клала продукты в пакеты. Подойдя к кассе, я сама быстро раскрывала сумку и подсовывала ее кассиру, чтобы меня не оскорбили проверкой. Но главное -- не было Юры. Его нам не хватало.
Неожиданно мы увидели Юру на улице... Он ехал на смешном, похожем на детский велосипеде, привезенном из Союза. Юра легко и быстро крутил педали и очень прямо держал спину -- ехал словно по арене цирка. Заметив нас, он тормознул, соскочил с седла и, улыбнувшись, предстал перед нами, на миг похожий на того милого мальчика, которого мы увидели месяцев восемь тому.